07 Цыбулько-2020

(1)Я всё чаще думаю о том, как трудно быть истинно благодарным, то есть принести пользу тому, кто оказал нам некогда благодеяние. (2)Неуважение к заслугам, а ещё более неблагодарность представлялись всегда моему воображению в самом отвратительном виде. (3)В душе я никогда не был неблагодарным, но – увы! (4)На деле я не сумел или даже не захотел (кто доберется до правды, роясь в хламе сердца!) быть благодарным именно там, где благодарность была священным долгом.

(5)Правда, во всей моей жизни не так много случаев такого долга.

(6)Я имел твёрдое намерение отблагодарить – и не однажды, – но судьба не дала мне этого сделать. (7)Один случай касается целого периода моей жизни; здесь я скажу только, что я считал себя обязанным благодарностью почтенному семейству профессора Мойера, а именно его почтеннейшей тёще Екатерине Афанасьевне Протасовой, урождённой Буниной (сестре по отцу Василия Андреевича Жуковского). (8)Я был принят в этом семействе как родной и мечтал о женитьбе на его дочери. (9)Мечтам юности не суждено было осуществиться, и я поневоле остался в долгу у незабвенной Екатерины Афанасьевны.

(10)Наконец, самый священный долг, оставшийся не совсем выполненным, – как бы мне теперь (но, увы, поздно!) хотелось это сделать, – был долг благодарности моей матери и двум старшим сестрам. (11)Со смерти отца, с 1824 по 1827 год, эти три женщины содержали меня своими трудами. (12)Кое-какие крохи, оставшиеся после разгрома отцовского состояния, недолго тянулись; и мать, и сёстры принялись за мелкие работы; одна из сестёр поступила на работу в какое-то благотворительное детское заведение в Москве и своим крохотным жалованьем поддерживала существование семьи.

(13)Уроков я не мог давать: одна ходьба в университет с Пресненских прудов брала взад и вперёд часа четыре времени, да мать и не хотела, чтобы я работал.

— (14)Ты будешь, — говорилось, — чужой хлеб заедать; пока хоть какая-нибудь есть возможность, живи на нашем.

(15)Так и перебивались. (16)К счастью нашему, в то блаженное время не платили за лекции, не носили мундиров, и даже когда введены были мундиры, то мне сшили сёстры из старых вещей какую-то мундирную куртку с красным воротником, и я, чтобы не обнаружить несоблюдения формы, сидел на лекциях в шинели, выставляя на вид только светлые пуговицы и красный воротник.

(17)Как мы выжили в Москве во время моего студенчества, для меня осталось загадкою. (18)Квартира и отопление были, правда, даровые у дяди в течение года. (19)А содержание? (20)А платье? (21)Две сестры, мать и две служанки, и я на прибавку. (22)Сёстры работали; продавались какие-то остатки, но как этого доставало – не понимаю. (23)Иногда, только иногда, в торжественные праздники, помогал мой крёстный отец, Семён Андреевич Лукутин; помогали иногда кое-какие старые знакомые. (24)Но я не был благодарным по отношению к ним, о чём сейчас сожалею.

 

(По Н.И. Пирогову*)

 

* Николай Иванович Пирогов (1810-1881) – великий русский хирург, педагог.

 

---

(1)Почти невозможно было представить себе, что лишь неделю назад он защищал диссертацию на тему «Древнейшие сказания европейских народов». (2)А теперь?..

(3)Мёртвое, взрытое снарядами поле лежало перед ним, земля, на которой был посеян и взошёл хлеб, а потом сгорел и был развеян по ветру вместе с пороховым дымом, земля, на которой было сделано всё, чтобы человек не мог на ней существовать. (4)По одну сторону этого куска земли лежали, спрятавшись за глинистыми буграми, гитлеровцы, пришедшие в чужую, далёкую страну по приказу своего фюрера, уничтожающие, сжигающие всё на своём пути. (5)Неподалёку от них, по эту сторону мёртвого ржаного поля, лежал только один – кандидат филологических наук младший лейтенант Лев Никольский.

(6)Он был окружён и по всем правилам войны должен был сложить оружие и сдаться в плен победителям. (7)Но он не считал себя побеждённым: пулемёт ещё работал, а если бы он замолчал, в ход пошли бы винтовка и гранаты. (8)Впрочем, он был не один. (9)Двенадцать мёртвых товарищей, которые ещё вчера вместе с ним защищали этот голый кусок земли с одинокой берёзой, лежали вдоль траншеи.

(10)Тринадцатый оказался живым. (11)Это был разведчик Петя Данилов, любимец всего полка, талантливый и умный парень, писавший стихи и читавший их вслух в самые горячие минуты боя.

(12)Теперь он лежал, раненный в грудь навылет, и смотрел в небо, осеннее, но ясное, с редкими, освещёнными снизу облаками. (13)Берёза вздрагивала от выстрелов, и жёлтые листья время от времени падали на раненого. (14)Один лист упал Пете на лицо, но Петя не смахнул его, не пошевелился.

(15)В одну из редких пауз тишины Никольский подполз к Пете и, смахнув лист, взял его за руку.

— (16)Ну как ты, а?

— (17)Ничего, — чуть слышно ответил Петя, — дышать трудно. (18)Послушай… — он помолчал, потом стал с трудом вынимать из кармана гимнастёрки бумаги. — (19)Тут мои стихи остались, пошли их вместе с письмом, ладно?

(20)Должно быть, не больше пяти минут он провёл с Петей, а уж немцы, воспользовавшись тем, что пулемёт замолчал, намного продвинулись к траншее. (21)Никольский дал очередь, другую – они залегли. (22)Потом снова стали приближаться, прячась между редкими пучками ржи, торчавшей в поле.

(23)Плохо было то, что слева, метрах в двухстах от берёзы, стояло орудие. (24)Правда, оно стреляло не по траншее, а в глубину, туда, где на горизонте были видны тёмные, ещё дымящиеся развалины сгоревшей деревни. (25)Но в любую минуту оно могло ударить и по траншее, которую защищало подразделение, состоящее из двенадцати убитых, одного серьёзно раненного и одного живого. (26)Эх, подобраться бы к этому орудию! (27)И тропка была – вот там, где за выходами взрытой бурой земли начиналось болотце с высокой травой. (28)Но нечего было и думать! (29)Он понимал, что немцы захватят траншею, едва только замолчит пулемёт…
(30)Никольский прислушался, и в первый раз его сердце дрогнуло, и он крепко сжал зубы, глаза, всё лицо, чтобы справиться с невольным волнением. (31)Петя читал стихи, он бредил, но голос был ясный, звонкий: 

 

                                            Есть улица в нашей столице,

                                            Есть домик, и в домике том

                                            Ты пятую ночь в огневице

                                            Лежишь на одре роковом…

 

(32)Петя читал, закрыв глаза, и каждое слово доносилось отчётливо и плавно. (33)У него было потемневшее страшное лицо, когда, сунув в кружку с водой руку, он начал водить ею по лицу, по глазам. (34)Потом вылил воду на голову и, тяжело опершись на Никольского, пополз к пулемёту.

— (35)Есть! (36)Иди, — сказал он, схватившись за ручки пулемёта…

(37)Пробираясь по тропке к болотцу, Никольский услышал звонкий Петин голос, читавший стихи между пулемётными очередями:

 

                                  Не снятся ль тебе наши встречи

                                  На улице, в жуткий мороз,

                                  Иль наши любовные речи

                                  И ласки, и ласки до слёз?

 

(38)Втянув голову в плечи, он мягко опустился в траву и бесшумно пополз, скорее угадывая, чем видя чуть примятую, пересекавшую болото тропинку. (39)Он подобрался к орудию сзади и некоторое время лежал, слушая, как немцы разговаривали резкими уверенными голосами. (40)Он ждал, когда весь расчёт соберётся возле орудия…

(41)Немцы, занявшие траншею, были захвачены врасплох, и первым же снарядом из уже заряженного орудия Никольский убил сразу человек двадцать.

(42)За стихи, которые Петя читал между пулемётными очередями! (43)За дымящиеся развалины сожжённой деревни! (44)За ограбленных женщин и детей, бродящих по лесам без крова и пищи. (45)За горе каждой семьи, за разлуку с близкими, за Аню с маленьким сыном, которых он, может быть, больше никогда не увидит…
 

(По В.А. Каверину*)

 

* Вениамин Александрович Каверин (1902-1989) – русский советский писатель, драматург и сценарист, автор приключенческого романа «Два капитана».

 

---

(1)Второй час ожидания подходил к концу, когда Женя наконец вошла в кабинет отца, где Савелий Петрович, озабоченный и нахмуренный, читал какое-то заявление.

— (2)Что надо? — резко спросил он, не поднимая глаз.

(3)Женя, удивлённая его тоном, не сразу ответила.

— (4)Это я, папа! — с достоинством сказала Женя. — (5)Я должна поговорить с тобой. (6)Вчера, на празднике, ты говорил, что молодёжь не должна уезжать из совхоза, что мы главная сила, без которой трудно будет строить новое, развивать то, что уже сделано. (7)Я тоже, как и все наши ребята, решила остаться, а в вуз поступать можно и на заочный. (8)Вот пришла посоветоваться: если я останусь в совхозе, то как, по-твоему, за какую работу мне взяться? (9)Может, вместе с Руфой на утиную ферму?

(10)Савелий Петрович выпил воды.

— (11)Хорошо, поговорим спокойно. (12)Ты запомнила мою речь – и напрасно: я не для тебя произносил свою речь, не для тебя! (13)А для них, пойми ты это, ты же взрослая и должна понимать. (14)Мне – директору, хозяину – нужно, чтобы молодёжь осталась в совхозе, ведь это – сила нашего хозяйства, его молодая кровь, молодая мысль, это – его будущее. (15)Я обязан думать о будущем моего хозяйства, если даже меня самого здесь не будет.

— (16)Так почему же я…

— (17)Потому. (18)Садись и слушай. (19)И не вскакивай, когда с тобой разговаривают.

(20)Женя послушно села, не сводя с отца широко открытых, почти испуганных глаз.

— (21)Слушай, Женя, — мягко и задушевно сказал Савелий Петрович, и голос его стал бархатным, — поверь мне, я знаю, что такое труд в сельском хозяйстве, почём фунт лиха. (22)Я знаю, что такое холод, промокшие ноги, непогода – когда надо убирать хлеб, засуха – когда нужен дождь. (23)Знаю, что такое нехватка рабочей силы, когда на огороды наступают полчища сорняков или вредителей, когда хлеб и лён остаются неубранными в поле. (24)Сельское хозяйство подвержено всяким капризам и неожиданностям природы, стихиям, с которыми мы пока ещё не умеем справляться. (25)Вот засеял ты поле, выходил колос тяжёлый, чуть не до земли клонится… (26)Думаешь – урожай будь здоров! (27)И вдруг туча, град – и за десять минут всё, что взлелеял, пропало: одна изломанная, вбитая в грязь солома…

— (28)Так если все решили остаться…

— (29)По-до-жди! — Савелий Петрович хлопнул по столу рукой. — (30)Возьмём другие отрасли. (31)Ферма, утки, романтика! (32)На словах. (33)На бумаге. (34)А на деле – вечно в грязи, вечно с мокрыми, красными руками, вечно в сапогах с налипшей глиной. (35)И так всю жизнь! (36)Вот и вся романтика! (37)Зачем тебе эти утки? (38)Ты поступишь в институт, получишь настоящее образование, будешь учительницей, а потом директором школы… (39)Подумай ещё!

(40)Женя сидела бледная, с неподвижным, словно застывшим, взглядом, а Савелий Петрович схватил портфель и стремительно вышел из кабинета. (41)Женя не успела шагнуть на крыльцо, как его машина фыркнула газом и рывком сорвалась с места.

(42)Женя вышла на улицу, ошеломлённая тем, что услышала. (43)Зелёный мир совхозной улицы, цветущих палисадников, мохнатой ромашки у кромки жёлтой от зачерствевшей глины дороги принял её в свою тишину. (44)Но Женя шла и не видела ничего: ни алых костров мальвы, ни цветущих лип над крышами, ни подёрнутых синевой дальних лесистых косогоров… (45)Чувство неслыханного разочарования оглушило её, как удар. (46)И это разговаривал с ней отец, которого она так безгранично уважала. (47)Он разговаривал с ней сейчас, как самый последний мещанин! (48)Пускай всё делают они: Руфа, Ваня, Юрка, Вера Грамова – все, кто угодно, но не она, потому что она директорская дочка Женя Каштанова!

(49)Женя не заметила, как взбежала на бугор, как спустилась к озеру. (50)И здесь, у тихой, стеклянно-голубой воды, легла в высокую траву. (51)За все её восемнадцать лет была ли когда-нибудь минута, чтобы она в чём-нибудь не поверила отцу?

(52)И здесь, у тихой воды, она вдруг поняла, что отец сказал ей правду, что он, как отец, действительно хочет для неё лучшей доли, чем совхозная жизнь утятницы! (53)Но он дал право выбора именно ей, не запретил, не настоял на своей воле, а сказал думать ещё! (54)И это осознание принесло ей облегчение, а решение остаться всё крепло в её сознании…

                                                                              (По Л.Ф. Воронковой*)

 

* Любовь Фёдоровна Воронкова (1902-1989) – советская писательница, автор многих детских книг.

 

---

(1)Летом 1940 года ленинградский художник Балашов уехал охотиться и работать на Север. (2)В первой же понравившейся ему деревушке Балашов сошёл со старого речного парохода и поселился в доме сельского учителя. (3)В этой деревушке жила со своим отцом – лесным сторожем – девушка Настя, знаменитая в тех местах кружевница и красавица.

(4)Однажды на охоте отец Насти неосторожным выстрелом ранил Балашова в грудь. (5)Раненого принесли в дом сельского учителя. (6)Удручённый несчастьем, старик-сторож послал Настю ухаживать за раненым. (7)Настя выходила Балашова, и из жалости к раненому родилась первая её девичья любовь. (8)Но проявления этой любви были так застенчивы, что Балашов ничего не заметил.

(9)У Балашова в Ленинграде была жена, но он ни разу никому не рассказывал о ней. (10)Все в деревне были убеждены, что Балашов – человек одинокий.

(11)Как только рана зажила, Балашов уехал в Ленинград. (12)Перед отъездом он пришёл без приглашения в избу к Насте поблагодарить её за заботу и принёс ей подарки. (13)Настя приняла их.

(14)Балашов впервые попал на Север. (15)Он не знал местных обычаев. (16)Балашов не знал, что мужчина, который пришёл без зова в избу к девушке и принёс ей подарок, считается, если подарок принят, её женихом. (17)Так на Севере говорят о любви.

(18)Настя робко спросила Балашова, когда же он вернётся из Ленинграда. (19)Балашов, ничего не подозревая, шутливо ответил, что вернётся очень скоро.

(20)Балашов уехал. (21)Настя ждала его. (22)Прошло светлое лето, прошла сырая и горькая осень, но Балашов не возвращался. (23)Нетерпеливое радостное ожидание сменилось у Насти тревогой, отчаянием, стыдом. (24)По деревне шептались, что жених её обманул. (25)Но Настя не верила этому: она была убеждена, что с Балашовым случилось несчастье.

(26)Настя решила тайком от отца бежать в Ленинград и разыскать там Балашова. (27)Ночью она ушла из деревушки. (28)Через два дня девушка дошла до железной дороги и узнала на станции, что утром этого дня началась война. (29)Через огромную грозную страну никогда не видевшая поезда крестьянская девушка добралась до Ленинграда и разыскала квартиру Балашова.

(30)Насте отворила дверь жена Балашова, худая женщина в пижаме, с папироской в зубах. (31)Она с недоумением осмотрела Настю и сказала, что Балашов на фронте. (32)Настя узнала, что Балашов был женат. (33)Значит, он обманул её, посмеялся над её любовью.

(34)Настя убежала. (35)Она шла в отчаянии по величественному городу, превращённому в вооружённый лагерь, и вышла к Неве. (36)Вот здесь, в этой чёрной воде, должно быть, единственное избавление и от невыносимой обиды, и от любви.

(37)Настя поправила тяжёлые косы и поставила ногу на завиток перил. (38)Вдруг кто-то схватил её за руку. (39)Настя обернулась. (40)Позади стоял худой человек с полотёрными щётками под мышкой. (41)Он покачал головой и сказал:

— В такое время что задумала, дура!

(42)Человек этот – полотёр Трофимов – увёл Настю к себе и передал с рук на руки своей жене-лифтёрше, женщине шумной и решительной.

(43)Трофимовы приютили Настю. (44)Она долго болела. (45)От лифтёрши Настя впервые услышала, что Балашов ни в чём не виноват, что никто не обязан знать их северные обычаи. (46)Настя радовалась, что она не обманута, и всё ещё надеялась увидеть Балашова.

(47)Полотёра вскоре взяли в армию. (48)Когда Настя выздоровела, лифтёрша устроила её на курсы медицинских сестёр. (49)Врачи – учителя Насти – были поражены её способностью делать перевязки, ловкостью её тонких и сильных пальцев. (50)«Да ведь я кружевница», – отвечала она им, как бы оправдываясь.

(51)Весной Настю отправили на фронт. (52)Всюду: в разбитых дворцовых парках, среди развалин, пожарищ, в блиндажах, на батареях, в перелесках и на полях – она искала Балашова, спрашивала о нём.

(53)На фронте Настя встретила полотёра, и болтливый этот человек рассказал бойцам из своей части о девушке-северянке, ищущей на фронте любимого человека. (54)Слух об этой девушке начал быстро расти, шириться, как легенда. (55)Он переходил из части в часть, с одной батареи на другую. (56)Его разносили мотоциклисты, водители машин, санитары, связисты.

(57)Бойцы завидовали неизвестному человеку, которого ищет девушка, и вспоминали своих любимых. (58)У каждого были они в мирной жизни, и каждый берёг в душе память о них. (59)Рассказывая друг другу о девушке-северянке, бойцы меняли подробности этой истории в зависимости от силы воображения.

(60)Слух о Насте дошёл и до береговой батареи, где служил Балашов. (61)Художник тоже был взволнован историей неизвестной девушки, ищущей любимого, был поражён силой её любви. (62)Он часто думал об этой девушке и начал завидовать тому человеку, которого она любит. (63)Откуда он мог знать, что завидует самому себе?

(64)Личная жизнь не удалась Балашову. (65)А вот другим везёт! (66)Всю жизнь он мечтал о большой любви, но теперь уже было поздно думать об этом. (67)На висках седина…

(68)Случилось так, что Настя нашла наконец батарею, где служил Балашов, но не нашла Балашова: он был убит за два дня до того и похоронен в сосновом лесу на берегу залива.

(69)Руднев замолчал.

— (70)Что же было потом?

— (71)Потом? — переспросил Руднев. — (72)А потом было то, что бойцы дрались, как одержимые, и мы снесли линию немецкой обороны. (73)Мы подняли её на воздух и обрушили на землю в виде пыли и грязи. (74)Я редко видел людей в таком священном, неистовом гневе.

— (75)А Настя?

— (76)Что Настя! (77)Она отдаёт всю свою заботу раненым. (78)Лучшая сестра на нашем участке фронта.
 

    (По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

 

---

(1)В доме боярина Никиты Филимоныча Крутоярского дым стоял коромыслом. (2)Боярышня Уленька Крутоярская нарядила всех своих сенных девушек-служанок в разные наряды скоморошеские: кого медведицей, кого козой, кого важной боярыней, кого торговкой из плодовых рядов, что в Китай-городе, и теперь тешилась с ними разными играми под заливчатый, звонкий девичий хохот.

(3)Самой весёлой и изобретательной была любимая наперсница боярышни – черноокая Матрёша, которая, забавно переваливаясь с ноги на ногу, стала изображать Мишку Топтыгина, отправляющегося за мёдом на пчельник. (4)Развеселилась даже сама боярыня. (5)Впервые за долгие месяцы улыбнулась она нынче, впервые отлегло от сердца и прояснилось в душе её после бесконечных тревог и волнений.

(6)Тяжёлое время переживала в те годы вся Русь. (7)Озлобленный на бояр старинных знатных родов царь Иоанн Васильевич, прозванный впоследствии Грозным, устроил целое гонение подчас на лучших людей. (8)Окружив себя опричниною, этою страшною ордою телохранителей, которую он набрал из самых «худородных» людей, ненавидящих знатных родовитых бояр, царь Иоанн Васильевич начал с её помощью всячески истреблять старинные боярские роды. (9)Опричники под начальством вероломного Малюты Скуратова, царёва любимца, собирали всевозможные клеветы про ненавистных им бояр и доносили царю о несуществующих винах последних…

(10)Вдруг сквозь громкий хор затейниц-девушек послышался стук у ворот, сильный, настойчивый, и белее стены белёной появился на пороге молодой холоп.

— (11)Боярыня-матушка! (12)Спасайтесь! (13)Хозяина нашего в тюрьму бросили! (14)А сейчас за тобой и боярышней поганые опричники сюда явятся с самим злодеем Малютою во главе!

(15)Грозное известие сразило всех, лишило силы двигаться, соображать, слово единое молвить. (16)Лишь Матрёша, одна не растерявшаяся среди всех находившихся в тереме женщин, бросилась к укладке, в которой находилось верхнее платье боярыни, вытащила оттуда тяжёлый кафтан и надела его на плечи госпоже. (17)Потом так же ловко и живо закутала и боярышню и повела их с няней Степанидою и двумя другими сенными девушками из терема в сени, а оттуда на задний двор, где уже слышалось ржанье и фырканье нетерпеливых коней. (18)Едва лишь успела усадить в кибитку своих хозяек Матрёша и вернуться обратно в терем, как услышала громкие голоса и могучие удары кнутовищ и здоровенных кулаков в бревенчатые ворота.

(19)Быстро бросилась она в соседнюю горницу и появилась вскоре на пороге терема в наряде и драгоценных украшениях боярышни Уленьки.

— (20)Слушайте же, девоньки, выдавайте меня все за хозяюшку нашу, светика нашего – боярышню, чтобы истинный след их замести, чтобы дать укрыться без помехи нашим голубушкам.

(21)С дикими гиканьями, свистками ворвались опричники во двор бояр Крутоярских. (22)Впереди всех был Малюта Скуратов: страшный, угрюмый, зверски жестокий, с маленькими пронырливыми, бегающими глазками, он первый распахнул дверь и вбежал в терем.

— (23)Ты кто такая? — крикнул он поднявшейся навстречу ему Матрёше, пышный наряд и красивое личико которой сразу привлекли его внимание.

— (24)Здравствуй, боярин, — с низким поклоном и приветливой улыбкой отвечала она. — (25)Я боярышня Ульяна Крутоярская. (26)Рады-радёхоньки тебе, гость дорогой. (27)Чем потчевать тебя велишь-прикажешь? (28)Матушка моя боярыня, вишь, обмерла, лежит у себя в тереме, так позволь мне тебя встретить всем тем, чего твоя душенька пожелает.

(29)Злодей Малюта опешил, услышав такие слова, что-то дрогнуло в ожесточённом сердце Малюты. (30)Но совсем уж растаял Малюта, когда девушка предложила ему потешить его и примчавшихся с ним опричников пляской.

(31)Она особенно хорошо плясала в тот вечер, так хорошо, что Малюта не выдержал и сказал, опуская ей на плечо свою тяжёлую волосатую руку:

— Ну, хозяюшка, ставь свечу пудовую празднику Рождества Христова. (32)Никто меня из крамольников среди бояр не встречал так доселе. (33)А за это, боярышня, вызволю я твоего отца, упрошу надёжу-государя его помиловать. (34)Благодари Бога, девушка, что наградил он тебя такой весёлой да ласковой душой.

(35)Малюта сдержал своё слово, данное в праздник Рождества Христова. (36)Боярина Крутоярского выпустили из тюрьмы, сослали только в дальнюю вотчину. (37)Боярыня с боярышней Уленькой отправились с ним в ссылку. (38)Нечего и говорить, что верная Матрёша, спасшая своих господ, поехала туда же вместе с ними и не раз скрашивала их тяжёлые дни весёлой шуткой да звонкой песней.

 

 (По Л.А. Чарской*)

 

*   Лидия Алексеевна Чарская (настоящая фамилия Чурилова, 1875-1937) – русская детская писательница и актриса.

 

---

(1)По международной конвенции о Красном Кресте военные врачи и служащие санитарных частей не имеют права участвовать в боевых действиях воюющих с оружием в руках. (2)Но однажды доктору против воли пришлось нарушить это правило. (3)Завязавшаяся стычка застала его на поле и заставила разделить судьбу сражающихся и отстреливаться.

(4)Белые шли, наступая. (5)Доктор хорошо их видел, каждого в лицо. (6)Это были мальчики и юноши из невоенных слоёв столичного общества и люди более пожилые, мобилизованные из запаса. (7)Но тон задавали первые, молодёжь, студенты-первокурсники и гимназисты-восьмиклассники, недавно записавшиеся в добровольцы. (8)Их выразительные, привлекательные физиономии казались близкими, своими. (9)Служение долгу, как они его понимали, одушевляло их восторженным молодечеством, ненужным, вызывающим. (10)Они шли рассыпным редким строем, выпрямившись во весь рост, превосходя выправкой кадровых гвардейцев, и, бравируя опасностью, не прибегали к перебежке и залеганию на поле, хотя на поляне были неровности, бугорки и кочки, за которыми можно было укрыться. (11)Пули партизан почти поголовно выкашивали их.

(12)Доктор лежал без оружия в траве и наблюдал за ходом боя. (13)Всё его сочувствие было на стороне героически гибнувших белогвардейских детей. (14)Он от души желал им удачи. (15)Это были отпрыски семейств, вероятно близких ему по духу, его воспитания, его нравственного склада, его понятий.

(16)Однако созерцать и пребывать в бездействии среди кипевшей кругом борьбы не на жизнь, а на смерть было немыслимо и выше человеческих сил. (17)Шёл бой. (18)Надо было отстреливаться.

(19)И когда телефонист рядом с ним в цепи забился в судорогах и потом замер, Юрий Андреевич ползком подтянулся к нему, взял его винтовку и, вернувшись на прежнее место, стал разряжать её выстрел за выстрелом.

(20)Жалость не позволяла ему целиться в молодых людей, которыми он любовался и которым сочувствовал. (21)И, выбирая минуты, когда между ним и его мишенью не становился никто из нападающих, он стал стрелять в цель по обгорелому дереву.

(22)Наконец белое командование, убедившись в бесполезности попытки, отдало приказ отступить.

(23)Фельдшер привёл на опушку двух санитаров с носилками. (24)Доктор велел им заняться ранеными, а сам подошёл к лежавшему без движения телефонисту. (25)Он смутно надеялся, что тот, может быть, ещё дышит и его можно будет вернуть к жизни. (26)Юрий Андреевич расстегнул на груди у него рубашку и стал слушать его сердце. (27)Оно не работало.

(28)На шее у убитого висела ладанка на шнурке. (29)Юрий Андреевич снял её. (30)В ней оказалась зашитая в тряпицу, истлевшая и стёршаяся по краям сгибов бумажка. (31)Она содержала извлечения из девяностого псалма с теми изменениями и отклонениями, которые вносит народ в молитвы, постепенно удаляющиеся от подлинника. (32)Отрывки церковнославянского текста были переписаны в грамотке по-русски.

(33)В псалме говорится: «Живый в помощи Вышнего». (34)В грамотке это стало заглавием заговора: «Живые помощи». (35)Стих псалма: «Не убоишися… от стрелы летящия во дни» – превратился в слова ободрения: «Не бойся стрелы летящей войны». (36)«С ним есмь в скорби, изму его…» стало в грамотке «Скоро в зиму его».

(37)Текст псалма считался чудодейственным, оберегающим от пуль. (38)От телефониста Юрий Андреевич перешёл на поляну к телу убитого молодого белогвардейца. (39)На красивом лице юноши были написаны черты невинности и всё простившего страдания. (40)«Зачем?» – подумал доктор.

(41)Он расстегнул шинель убитого и широко раскинул её полы.

(42)Сквозь пройму рубашки вывалились вон и свесились на цепочке наружу крестик, медальон и ещё какой-то плоский золотой футлярчик. (43)Футлярчик был полураскрыт. (44)Из него вывалилась сложенная бумажка. (45)Доктор развернул её и глазам своим не поверил. (46)Это был тот же девяностый псалом, но в печатном виде и во всей своей славянской подлинности.
 

 (По Б.Л. Пастернаку*)

 

* Борис Львович Пастернак (1890-1960) – поэт, писатель, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе за роман «Доктор Живаго».

 

---

(1)Накануне вечером комиссар вызвал Корнева и Тумика в свою каюту и заговорил об этой батарее, дальнобойной, которая обстреливала передний край и глубину и которая всем давно надоела.

— (2)Мы несём от неё немалые потери, — сказал он, — и, кроме того, она мешает одной задуманной операции. (3)Нужно эту батарею уничтожить.

(4)Потом он спросил, что они думают о самопожертвовании, потому что иначе её нельзя уничтожить. (5)Он спросил не сразу, а начал с подвига двадцати восьми панфиловцев, которые отдали за Отчизну свои молодые жизни. (6)Теперь этот вопрос стоит перед ними – Корневым и Тумиком – как лучшими разведчиками, награждёнными орденами и медалями.

(7)Тумик первый сказал, что согласен. (8)Корнев тоже согласился, и решено было высадиться на берег в девять часов утра. (9)По ночам немцы пускали ракеты, хотя стоял декабрь и днём было так же темно, как и ночью.

(10)Времени вдруг оказалось много, и можно было полежать и подумать, тем более что это, наверное, уже в последний раз, а больше, пожалуй, не придётся.

(11)Тумик воевал уже полтора года и дважды был ранен. (12)Он участвовал в захвате знаменитой сопки «Колпак», когда восемьдесят моряков семь часов держались против двух батальонов, и боезапас кончился, и моряки стали отбиваться камнями. (13)Как вчера, он видел перед собой маленький дом, крыльцо с провалившейся ступенькой и отца в саду – коротко стриженного, седого, с худым носом и ещё такого стройного, ловкого, когда он быстро шёл навстречу гостям, опираясь на трость, в своей кубанке набекрень и со своими тремя орденами.

(14)Когда началась война, он прислал Тумику письмо: «Воюй и за себя, и за меня».

(15)Тут Тумик вспомнил всю свою жизнь, самое главное, самое интересное в жизни. (16)Отец – это был родной дом, детство и школа, девушка Шура – это была любовь, а Миша Рубин – друг, который всегда говорил, что, может быть, и есть на свете любовь, но верно то, что на свете есть настоящая дружба навеки. (17)Они были с ним всю войну – отец, та девушка и Миша – и были теперь, когда он лежал на своей койке под иллюминатором и слышно было, как волна, плеща, набегает на борт. (18)Это была его Отчизна!

(19)И вдруг всё стало так ясно для него, что он даже присел на койке, обхватив руками колени.

— (20)Недаром же я жил на земле, — сказал он себе.

(21)Он видел, как при свете огарка Корнев пишет письмо, и ему хотелось сказать Корневу, что нет для них смерти и что для них пришла эта торжественная, последняя ночь, когда замер весь свет и только под лёгким ветром волна, плеща, набегает на борт. (22)Но он ничего не сказал. (23)У Корнева были жена и маленький сын. (24)Он писал им, и кто знает, о чём он думал сейчас, хмуря крупные чёрные брови…

(25)Утром они с первого взгляда поняли, что нельзя заложить тол и уйти: батарея работала, и кругом было слишком много народу. (26)Можно было только сделать, как сказал комиссар: подорвать её и самим подорваться. (27)И это было легко: неподалёку от батареи штабелями лежали снаряды.

(28)Они стали тянуть жребий, потому что достаточно было подорваться одному, а другой мог вернуться к своим. (29)Они условились: вернётся тот, кто вытащит целую спичку. (30)И Тумик взял в обе руки две целые спички и сказал шёпотом:

— Ну, Корнев, тащи.

(31)У Корнева были жена и маленький сын…

(32)Они обнялись, поцеловались. (33)На прощание Тумик отдал Корневу свою фотографию, где был снят с автоматом, лёжа, прицеливаясь, – ребята говорили, что вышел отлично. (34)И Корнев ушёл. (35)Он был метрах в сорока от батареи, когда раздался взрыв и пламя взметнулось до самого неба, осветив пустынный край: снег и тёмные ущелья. (36)Дикие скалы. (37)И небо Отчизны…
 

(По В.А. Каверину*)

 

* Вениамин Александрович Каверин (1902-1989) – русский советский писатель, драматург и сценарист, автор приключенческого романа «Два капитана».

 

---

(1)Наконец я приехал в Одессу. (2)Этот огромный южный порт был для моих шестнадцати лет дверью мира, началом кругосветного плавания, к которому я стремился, имея весьма смутные представления о морской жизни.

(3)Я проводил дни на улицах, рассматривая витрины или бродя в порту, где на каждом шагу открывал Америку. (4)Здесь бился пульс мира.

(5)«Береговой командой» были матросы, кочегары и другие мелкие служащие, почему-либо неспособные временно находиться на корабле. (6)Можно здесь было встретить также отставшего от рейса молодого матроса или живущего в ожидании места какого-нибудь старого служащего.

(7)Отсюда-то и совершал я свои путешествия в порт, упиваясь музыкой рёва и грома, свистков и криков, лязга вагонов на эстакаде и звона якорных цепей, а также голубым заревом свободного синего Чёрного моря. (8)Я жил в полусне новых явлений. (9)Тогда один случай, может быть незначительный в сложном обиходе человеческих масс, наполняющих тысячи кораблей, показал мне, что я никуда не ушёл, что я не в преддверии сказочных стран, полных беззаветного ликования, а среди простых, грешных людей.

(10)В казарму привезли раненого. (11)Это был молодой матрос, которого товарищ ударил ножом в спину. (12)Поссорились они или не поделили чего-нибудь – этого я не помню. (13)У меня только осталось впечатление, что правда на стороне раненого, и я помню, что удар был нанесён внезапно, из-за угла. (14)Уже одно это направляло симпатии к пострадавшему. (15)Он рассказывал о случае серьёзно и кратко, не выражая обиды и гнева, как бы покоряясь печальному приключению. (16)Рана была не опасна. (17)Температура немного повысилась, но больной, хотя и лежал, ел с аппетитом и даже играл в карты с соседями.

(18)Вечером раздался слух: «Доктор приехал, говорить будет».

(19)Доктор? (20)Говорить? (21)Я направился к койке раненого.

(22)Доктор, пожилой человек, по-видимому, сам лично принимающий горячее участие во всей этой истории, сидел возле койки. (23)Больной, лёжа, смотрел в сторону и слушал.

(24)Доктор, стараясь не быть назойливым, осторожно и мягко пытался внушить раненому сострадание к судьбе обидчика. (25)Он послан им, пришёл по его просьбе. (26)У него жена, дети, сам он военный матрос. (27)Он полон раскаяния. (28)Его ожидают каторжные работы.

— (29)Вы видите, — сказал доктор в заключение, — что от вас зависит, как поступить: «по закону» или «по человечеству». (30)Если «по человечеству», то мы замнём дело. (31)Если же «по закону», то мы обязаны начать следствие, и тогда этот человек погиб, потому что он виноват.

(32)Была полная тишина. (33)Все мы, сидевшие, как бы не слушая, по своим койкам, но не проронившие ни одного слова, замерли в ожидании. (34)Что скажет раненый? (35)Какой приговор изречёт он? (36)Я ждал, верил, что он скажет: «По человечеству». (37)На его месте следовало простить. (38)Он выздоравливал. (39)Он был лицом типичный моряк, а «моряк» и «рыцарь» для меня тогда звучало неразделимо. (40)Его руки до плеч были татуированы фигурами тигров, змей, флагов, именами, лентами, цветами и ящерицами. (41)От него несло океаном, родиной больших душ. (42)И он был так симпатично мужествен, как умный атлет…

(43)Раненый помолчал. (44)Видимо, он боролся с желанием простить и с каким-то ядовитым воспоминанием. (45)Он вздохнул, поморщился, взглянул доктору в глаза и нехотя, сдавленно произнёс:

— Пусть… уж… по закону.

(46)Доктор, тоже помолчав, встал.

— (47)Значит, «по закону»? — повторил он.

— (48)По закону. (49)Как сказал, — кивнул матрос и закрыл глаза.

(50)Я был так взволнован, что не вытерпел и ушёл на двор. (51)Мне казалось, что у меня что-то отняли.

(52)С этого дня я стал присматриваться к морю и морской жизни с её внутренних, настоящих сторон, впервые почувствовав, что здесь такие же люди, как и везде, и что чудеса – в самих нас.
 

                                                                                    (По А. Грину*)

 

*  Александр Грин (настоящее имя – Александр Степанович Гриневский, 1880-1932) – русский писатель-прозаик и поэт, представитель неоромантизма.

 

---

(1)В мирные годы человек, в довольстве и счастье, как птица, купающаяся в небе, может далеко отлететь от гнезда и даже покажется ему, будто весь мир – его родина. (2)Иной человек, озлобленный горькой нуждой, скажет: «Что вы твердите мне: родина! (3)Что видел я хорошего от неё, что она мне дала?»

(4)Но надвинулась общая беда. (5)Враг разоряет нашу землю и всё наше вековечное хочет назвать своим. (6)Тогда и счастливый, и несчастный собираются у своего гнезда. (7)Даже и тот, кто хотел бы укрыться, как сверчок, в тёмную щель и посвистывать там до лучших времён, и тот понимает, что теперь нельзя спастись в одиночку.

(8)Гнездо наше, родина возобладала над всеми нашими чувствами. (9)И всё, что мы видим вокруг, что раньше, быть может, мы и не замечали, не ценили, как пахнущий ржаным хлебом дымок из занесённой снегом избы, – теперь пронзительно дорого нам.

(10)Родина – это движение народа по своей земле из глубин веков к желанному будущему, в которое он верит и которое создаёт своими руками для себя и своих поколений. (11)Это вечно отмирающий и вечно рождающийся поток людей, несущих свой язык, свою духовную и материальную культуру и непоколебимую веру в законность и нерушимость своего места на земле.

(12)Земля оттич и дёдич – это те берега полноводных рек и лесные поляны, куда пришёл наш пращур жить навечно. (13)Он был силён и бородат, в посконной длинной рубахе, солёной на лопатках, смышлён и нетороплив, как вся дремучая природа вокруг него. (14)Многое мог увидеть пращур, из-под ладони глядя вокруг… (15)«Ничего, мы сдюжим», – сказал он и начал жить. (16)Росли и множились позади него могилы отцов и дедов, рос и множился его народ. (17)Дивной вязью он плёл невидимую сеть русского языка; яркого, как радуга вслед весеннему ливню, меткого, как стрелы, задушевного, как песня над колыбелью, певучего и богатого. (18)Он назвал все вещи именами и воспел всё, что видел и о чём думал, и воспел свой труд. (19)И дремучий мир, на который он накинул волшебную сеть слова, покорился ему, как обузданный конь, и стал его достоянием, и для потомков его стал родиной – землёй оттич и дёдич.

(20)Русский народ создал огромную устную литературу: мудрые пословицы и хитрые загадки, весёлые и печальные обрядовые песни, торжественные былины, героические, волшебные, бытовые и пересмешные сказки. (21)Напрасно думать, что эта литература была лишь плодом народного досуга. (22)Она была достоинством и умом народа. (23)Она становила и укрепляла его нравственный облик, была его исторической памятью, праздничными одеждами его души и наполняла глубоким содержанием всю его размеренную жизнь, текущую по обычаям и обрядам, связанным с его трудом, природой и почитанием отцов и дедов.

(24)Недаром пращур плёл волшебную сеть русского языка: вся широкая, творческая, страстная, взыскующая душа народа русского нашла отражение в нашем искусстве XIX века. (25)Оно стало мировым и во многом повело за собой искусство Европы и Америки.

(26)Русская наука дала миру великих химиков, физиков и математиков. (27)Первая паровая машина была изобретена в России, так же как и вольтова дуга, беспроволочный телеграф и многое другое.

(28)Пращур наш, наверное, различил в дали веков эти дела народа своего и сказал тогда на это: «Ничего, мы сдюжим…» (29)На каждом из нас лежит ответственность за нашу Родину, за сохранение наследства нашего народа, сильного, свободолюбивого, правдолюбивого, умного и не обиженного талантом.

 

(По А.Н. Толстому*)

 

* Алексей Николаевич Толстой (1882-1945) – русский советский писатель и общественный деятель, автор социальных, исторических и научно-фантастических романов, повестей и рассказов.

 

---

(1)Его соседи по госпиталю получали письма и читали их вслух, а Власову никто не писал, и ему было так скучно, что он даже удивлялся, что может быть на свете такая скука.

(2)С каждым днём ему становилось всё хуже. (3)Бледный, с заострившимся носом, он лежал, отвернувшись к стене, и ему было всё равно, о чём говорят, волнуются, спорят соседи.

(4)И вдруг он получил письмо. (5)Это был обыкновенный лист бумаги, сложенный треугольником, и на обороте, как полагается, полный адрес с именем, отчеством и фамилией.

(6)«Мне захотелось написать тебе, милый Федя, – так начиналось это письмо, – хотя ты, без сомнений, давно забыл обо мне, поскольку мы в жизни встретились только однажды. (7)Но, узнав, что ты ранен, я надеюсь, что ты не слишком строго осудишь меня за это письмо…» (8)А кончалось письмо на полуфразе: «Во всяком случае, знай, что я о тебе думаю, и даже чаще, чем…»

(9)Он читал письмо целый день, перебрал всех знакомых девушек и прежде всего, понятно, вспомнил о той, с которой он дружил до войны. (10)Но это была не она, хотя бы потому, что с ней он встречался не однажды.

(11)Прошло несколько дней, и он получил второе письмо.

(12)«Мне известно всё от одной подруги, которая видит тебя каждый день, – писала незнакомка. – (13)И она сказала мне, что от тебя самого зависит твоё здоровье». (14)Дальше шли советы, большей частью медицинского свойства, а потом стихи, очень хорошие, об одной девушке, ждущей бойца, который пропал без вести.

(15)Это было поразительно! (16)Но кто же видит его каждый день? (17)В тридцатой палате дежурили две сестры – Мария Пантелеймоновна и Луша. (18)Мария Пантелеймоновна была рыжая, длинная, в очках, немного похожая на швабру палкой вниз, особенно когда она ругала кого-нибудь после обхода. (19)Луша была, наоборот, маленькая, толстая, смешливая, целый день носилась по госпиталю в развевающемся халате, и то здесь, то там слышались её топот и хохот. (20)Но Власову было бы даже немного жаль, если бы этой подругой оказалась она. (21)Письма были таинственные, необыкновенные, а Луша – просто Луша.

(22)С волнением, с душевной тревогой он стал ожидать новых писем, а главное, послушался насчёт своего здоровья. (23)Прежде он мало ел, а теперь стал понемногу есть, с вечера постарался уснуть – и ничего, получилось.

(24)Пришло третье письмо: как по книге, эта девушка-незнакомка прочитала всё, что творилось в его душе, всё, о чём он мечтал и что казалось ему потерянным навсегда, невозвратно. (25)Всё ещё впереди – вот что она хотела сказать! (26)Нужно жить, потому что всё впереди. (27)Нужно сделать всё, чтобы снова стоять на боевом корабле в этот торжественный час. (28)И нужно не отступать перед тоской, перед смертью, о которой кричат по ночам галки в саду, нужно не отступать, как он не отступал на фронте…

(29)Точно что-то перевернулось в его душе, когда он прочитал это письмо. (30)И доктор, который прежде всё хмурился, осматривая его, был теперь совершенно доволен.

— (31)Кто его знает! — сказал он как-то, смеясь. — (32)Ведь ты же умирал, Власов. (33)В чём дело, а? (34)Загадка природы?

(35)Но вдруг перестали приходить эти чудные письма. (36)А вместе с письмами пропала и Луша. (37)Он спросил у одной сиделки, где она, почему не приходит, и сиделка сказала, что Луша сильно захворала воспалением лёгких, к ней даже ездил главный врач, и боялись, что она умрёт, но опасность миновала.

(38)В госпитале стало скучно без Луши, без её топота и хохота, без её разговора о том и о сём, от которого почему-то становилось легче на сердце…

(39)Луша явилась, побледневшая и похудевшая, но, кажется, ещё более весёлая, чем прежде. (40)И на площадке, куда ребята выходили курить, Власов просто схватил её за рукав и спросил негромко:

— Так это ты, Лушенька?..

(41)Через неделю Власов пошёл на комиссию, и доктора, осматривая его, снова сказали, что он является чудом и загадкой природы. (42)Разгадка была простая, но он, понятно, не стал её объяснять. (43)Возможно, что для подобного лечения в медицине ещё не было места.

 

(По В.А. Каверину*)

 

* Вениамин Александрович Каверин (1902-1989) – русский советский писатель, драматург и сценарист, автор приключенческого романа «Два капитана».

 

---

(1)Учитель военной прогимназии, коллежский регистратор Лев Пустяков, обитал рядом с другом своим, поручиком Леденцовым. (2)К последнему он и направил свои стопы в новогоднее утро.

— (3)Видишь ли, в чём дело, Гриша, — сказал он поручику после обычного поздравления с Новым годом. — (4)Я не стал бы тебя беспокоить, если бы не крайняя надобность. (5)Одолжи мне, голубчик, на сегодняшний день твой орден, твоего Станислава. (6)Сегодня, видишь ли, я обедаю у купца Спичкина. (7)А ты знаешь этого подлеца Спичкина: он страшно любит ордена и чуть ли не мерзавцами считает тех, у кого не болтается что-нибудь на шее или в петлице. (8)И к тому же у него две дочери… (9)Настя, знаешь, и Зина… (10)Говорю, как другу… (11)Дай, сделай милость!

(12)Всё это проговорил Пустяков, заикаясь, краснея и робко оглядываясь на дверь. (13)Поручик выругался, но согласился.

(14)В два часа пополудни Пустяков ехал на извозчике к Спичкиным и, распахнувши чуточку шубу, глядел себе на грудь. (15)На груди сверкал золотом и отливал эмалью чужой Станислав.

«(16)Как-то и уважения к себе больше чувствуешь! — думал учитель, покрякивая. — (17)Маленькая штучка, рублей пять, не больше стоит, а какой фурор производит!»

(18)Подъехав к дому Спичкина, он распахнул шубу и стал медленно расплачиваться с извозчиком.

(19)Снимая в передней шубу, он заглянул в залу. (20)Там за длинным обеденным столом сидели уже человек пятнадцать и обедали. (21)Слышался говор и звяканье посуды.

— (22)Кто это там звонит? — послышался голос хозяина. — (23)Ба, Лев Николаич! (24)Милости просим. (25)Немножко опоздали, но это не беда… (26)Сейчас только сели.

(27)Пустяков выставил вперёд грудь, поднял голову и, потирая руки, вошёл в залу. (28)Но тут он увидел нечто ужасное. (29)За столом, рядом с Зиной, сидел его товарищ по службе, учитель французского языка Трамблян. (30)Показать ему орден значило вызвать массу самых неприятных вопросов, значило осрамиться навеки, обесславиться… (31)Первою мыслью Пустякова было сорвать орден или бежать назад; но орден был крепко пришит. (32)Быстро прикрыв правой рукой орден, он сгорбился, неловко отдал общий поклон и, никому не подавая руки, тяжело опустился на свободный стул, как раз против сослуживца-француза.

(33)Перед Пустяковым поставили тарелку супа. (34)Он взял левой рукой ложку, но, вспомнив, что левой рукой не подобает есть в благоустроенном обществе, заявил, что он уже отобедал и есть не хочет.

(35)Душа Пустякова наполнилась щемящей тоской и злобствующей досадой: суп издавал вкусный запах, а от паровой осетрины шёл необыкновенно аппетитный дымок. (36)Учитель попробовал освободить правую руку и прикрыть орден левой, но это оказалось неудобным.

(37)Трамблян, почему-то сильно сконфуженный, глядел на него и тоже ничего не ел. (38)Поглядев друг на друга, оба ещё более сконфузились и опустили глаза в пустые тарелки.

«(39)Заметил, подлец! — подумал Пустяков. — (40)По роже вижу, что заметил! (41)А он, мерзавец, кляузник. (42)Завтра же донесёт директору!»

(43)Съели хозяева и гости четвёртое блюдо, съели, волею судеб, и пятое…

— (44)Предлагаю выпить за процветание сидящих здесь дам!

(45)Обедающие шумно поднялись и взялись за бокалы.

— (46)Лев Николаич, потрудитесь передать этот бокал Настасье Тимофеевне! — обратился к нему какой-то мужчина, подавая бокал. — (47)Заставьте её выпить!

(48)На этот раз Пустяков, к великому своему ужасу, должен был пустить в дело и правую руку. (49)Станислав с помятой красной ленточкой увидел наконец свет и засиял. (50)Учитель побледнел, опустил голову и робко поглядел в сторону француза. (51)Тот глядел на него удивлёнными, вопрошающими глазами. (52)Губы его хитро улыбались, и с лица медленно сползал конфуз…

— (53)Юлий Августович! — обратился к французу хозяин. — (54)Передайте бутылочку по принадлежности!

(55)Трамблян нерешительно протянул правую руку к бутылке, и… о, счастье! (56)Пустяков увидал на его груди орден. (57)И то был не Станислав, а целая Анна! (58)Значит, и француз сжульничал! (59)Пустяков засмеялся от удовольствия, сел на стул и развалился… (60)Теперь уже не было надобности скрывать Станислава! (61)Оба грешны одним грехом, и некому, стало быть, доносить и бесславить…

— (62)А-а-а… гм!.. — промычал Спичкин, увидев на груди учителя орден.

— (63)Да-с! — сказал Пустяков. — (64)Удивительное дело, Юлий Августович! (65)Как было мало у нас перед праздниками представлений! (66)Сколько у нас народу, а получили только вы да я! (67)Уди-ви-тель-ное дело!

(68)Трамблян весело закивал головой и выставил вперёд левый лацкан, на котором красовалась Анна 3-й степени.

(69)После обеда Пустяков ходил по всем комнатам и показывал барышням орден. (70)На душе у него было легко, вольготно, хотя и пощипывал под ложечкой голод.

«(71)Знай я такую штуку, — думал он, завистливо поглядывая на Трамбляна, беседовавшего со Спичкиным об орденах, — я бы Владимира нацепил. (72)Эх, не догадался!»

(73)Только эта одна мысль и помучивала его. (74)В остальном же он был совершенно счастлив.

 

(По А.П. Чехову*)

 

* Антон Павлович Чехов (1860-1904) – русский писатель, прозаик, драматург.

 

---

(1)Главный воспитатель любого человека – его жизненный опыт. (2)Но в это понятие мы должны включать не только биографию «внешнюю», но и биографию «внутреннюю», неотделимую от усвоения нами опыта человечества через книги.

(3)Событием в жизни Горького было не только то, что происходило в красильне Кашириных, но и каждая прочитанная им книга. (4)Человек, не любящий книгу, несчастен, хотя и не всегда задумывается об этом. (5)Жизнь его может быть наполнена интереснейшими событиями, но он будет лишён не менее важного – сопереживания прочитанному и осмысления его.

(6)Есть люди, которые говорят: «Я читать люблю… только не стихи». (7)Тут кроется неправда: человек, не любящий поэзию, не может по-настоящему любить и прозу, воспитание поэзией – это воспитание вкуса к литературе вообще. (8)Обаяние поэзии более, чем прозы, скрывается не только в мысли и в построении сюжета, но и в самой музыке слова, в интонационных переливах, в метафорах, в тонкости эпитетов. (9)Подлинное прочтение художественного слова (в поэзии и в прозе) подразумевает не бегло почерпнутую информацию, а наслаждение словом, впитывание его всеми нервными клетками, умение чувствовать это слово кожей.

(10)Однажды мне посчастливилось читать композитору Стравинскому стихотворение «Граждане, послушайте меня…». (11)Стравинский слушал, казалось, вполслуха и вдруг на строчке «пальцами растерянно мудря» воскликнул, даже зажмурившись от удовольствия: «Какая вкусная строчка!» (12)Я был поражён, потому что такую неброскую строчку мог отметить далеко не каждый профессиональный поэт.

(13)Я не уверен в том, что существует врождённый поэтический слух, но в том, что такой слух можно воспитать, убеждён.

(14)И я хотел бы, пусть запоздало и не всеобъемлюще, выразить свою глубокую благодарность всем людям в моей жизни, которые воспитывали меня в любви к поэзии. (15)Если бы я не стал профессиональным поэтом, то всё равно до конца своих дней оставался бы преданным читателем поэзии. (16)Мой отец, геолог, писал стихи, мне кажется, талантливые. (17)Он любил поэзию и свою любовь к ней передал мне. (18)Прекрасно читал на память и, если я что-то не понимал, объяснял, но не рационально, а именно красотой чтения, подчёркиванием ритмической, образной силы строк, и не только Пушкина и Лермонтова, но и современных поэтов, упиваясь стихами, особенно понравившимися ему.

(19)В 1949 году мне повезло, когда в редакции газеты «Советский спорт» я встретился с журналистом и поэтом Николаем Тарасовым. (20)Он не только напечатал мои первые стихи, но и просиживал со мной долгие часы, терпеливо объясняя, какая строчка хорошая, какая плохая и почему.

(21)Мне удалось познакомиться с творчеством Ахматовой, Цветаевой, Мандельштама. (22)Однако на стихах, которые я в то время создавал, моё расширявшееся «поэтическое образование» совсем не сказывалось. (23)Как читатель я опередил себя, поэта.

(24)Переломный момент в жизни поэта наступает тогда, когда, воспитанный на поэзии других, он уже начинает воспитывать своей поэзией читателей. (25)«Мощное эхо», вернувшись, может силой возвратной волны сбить поэта с ног, если он недостаточно стоек, или так контузить, что он потеряет слух к поэзии и ко времени. (26)Но такое эхо может и воспитать. (27)Таким образом, поэт будет воспитываться возвратной волной собственной поэзии.

(28)Я резко отделяю читателей от почитателей. (29)Читатель при всей любви к поэту добр, но взыскателен. (30)Таких читателей я находил и в своей профессиональной среде, и среди людей самых различных профессий в разных концах страны. (31)Именно они и были всегда тайными соавторами моих стихов. (32)Я по-прежнему стараюсь воспитывать себя поэзией и теперь часто повторяю строки Тютчева, которого я полюбил в последние годы:

 

                                Нам не дано предугадать,

                                Как слово наше отзовётся, –

                                И нам сочувствие даётся,

                             Как нам даётся благодать…

 

(33)Я чувствую себя счастливым, потому что не был обделён этим сочувствием, но иногда мне грустно, потому что я не знаю, сумею ли за него отблагодарить в полной мере.

(34)Мне часто пишут письма начинающие поэты и спрашивают: «Какими качествами нужно обладать, чтобы сделаться настоящим поэтом?» (35)Я никогда не отвечал на этот, как я считал, наивный вопрос, но сейчас попытаюсь, хотя это, может быть, тоже наивно.

(36)Таких качеств, пожалуй, пять.

(37)Первое: надо, чтобы у тебя была совесть, но этого мало, чтобы стать поэтом.

(38)Второе: надо, чтобы у тебя был ум, но этого мало, чтобы стать поэтом.

(39)Третье: надо, чтобы у тебя была смелость, но этого мало, чтобы стать поэтом.

(40)Четвёртое: надо любить не только свои стихи, но и чужие, однако и этого мало, чтобы стать поэтом.

(41)Пятое: надо хорошо писать стихи, но, если у тебя не будет всех предыдущих качеств, этого тоже мало, чтобы стать поэтом, ибо

 

                                 Поэта вне народа нет,

                                 Как сына нет без отчей тени.

 

(42)Поэзия, по известному выражению, – это самосознание народа. (43)«Чтобы понять себя, народ и создаёт своих поэтов».
 

(По Е.А. Евтушенко*)

 

* Евгений Александрович Евтушенко (1932-2017) – советский и российский поэт; получил известность также как прозаик, публицист, режиссёр, сценарист, актёр, чтец-оратор.

 

---

(1)Жизнь человеческая делится на огромные промежутки времени, на соединения многих эпох. (2)Но внезапно среди этого течения земного времени возникает нечто потрясающе новое, рождается то великое событие, с которого люди начинают счёт нового времени на своей старой доброй Земле.

(3)Двенадцатого апреля 1961 года началась новая эра в жизни человечества. (4)Простой русский человек с прекрасной фамилией Гагарин вернулся из космоса. (5)Двенадцатое апреля 1961 года – день не только нашей чистой и благородной национальной гордости, но и гордости всего мыслящего человечества.

(6)Нам не свойственно хвастовство, но очень свойственна сдержанная вера в своих людей, в гений русского народа и ещё больше – в гений человечества. (7)Эта вера теперь оправдана до конца, какие бы трудности ещё ни ожидали нас на жизненном нашем пути.

(8)Миллиарды сердец бились напряжённо и взволнованно. (9)Все мысли были прикованы к судьбе мужественного человека, о котором до исторического полёта почти никто не знал.

(10)Если простая поэзия мифа об Икаре, взлетевшем к солнцу на восковых крыльях и погибшего в сияющей небесной синеве, прошла через все века и дожила до наших дней во всей своей простодушной прелести и наивности, то полёт Гагарина будет волновать людей, пока будет существовать наша Земля.

(11)Сейчас я невольно вспомнил, как ещё гимназистом бежал ранним утром под прохладными цветущими каштанами на ипподром за городом, где был назначен первый в нашем сухопутном мире полёт авиатора Уточкина. (12)Я помню всё: солнце, яркое, словно омытое росой, доброе и спокойное лицо Уточкина в десяти метрах надо мной, и слёзы, внезапно брызнувшие из глаз стоявшей вблизи меня молоденькой и красивой женщины. (13)Это была очень любимая киевской молодёжью актриса Пасхалова. (14)Военный оркестр играл почему-то под сурдинку вальс «Дунайские волны».

(15)И вот – невиданный скачок от этого идиллического андерсеновского полёта до могучих воздушных кораблей и, наконец, порыв, полёт, уход в космос, в те пространства Вселенной, где человек соприкасается с вечностью. (16)Наше поколение счастливое. (17)Оно перенесло великие муки и победы и дожило до наступления новой, величайшей эры. (18)Оно счастливо этим и счастливо ещё и тем, что к его представлению о великолепии мира прибавилась ещё одна черта – бесстрашный, спокойный, уверенный полёт советского человека в космос. (19)Это величайшая мирная победа в истории Земли!

 

(По К.Г. Паустовскому*)

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

---

(1)В неприметной лесной деревушке возле большой белорусской реки живёт нестарая ещё женщина. (2)У неё добротный, отстроенный в послевоенное время дом, некогда разноголосо звучавший ребячьими голосами. (3)Теперь здесь тишина, небольшое хозяйство, и досуг заполнен воспоминаниями о том давнем военном лете, когда эта женщина, тогда молоденькая девушка, потерявшая родителей, собрала под уцелевшей крышей полдюжины осиротевших на войне ребятишек, на долгие годы став для них матерью, старшей сестрой, воспитательницей.

(4)Шли годы, ребятишки учились, взрослели и расходились из лесного пристанища по своим неизведанным дорогам. (5)И вот настала минута, когда она распрощалась с последним из младших и осталась в этом доме одна. (6)Она не жалеет о своей нелёгкой судьбе, которую во многом определила её доброта, проявившаяся в трудный час.

(7)Всё дальше уходит война в невозвратное прошлое, эта самая большая война, но шрамы от её страшных когтей нет-нет да и проглянут в привычном благополучии нашей сегодняшней жизни. (8)Минуло столько лет, а память о ней жива в сознании народа, в сердцах и душах людей. (9)В самом деле, как можно забыть наш беспримерный подвиг, наши невосполнимые утраты, понесённые во имя победы над самым коварным и жестоким врагом! (10)Кроме того, война преподала истории и человечеству ряд уроков на будущее, игнорировать которые было бы непростительным равнодушием.

(11)Но память человека ограничена в своих возможностях. (12)То, что недавно ещё было памятно тебе, по прошествии лет постепенно затягивается туманной дымкой забвения, и уже требуется усилие, чтобы вспомнить имена иных фронтовых товарищей, даты некогда так хорошо памятных боёв, названия сёл и урочищ, которые, казалось бы, на всю жизнь врезались в твою память. (13)К тому же с неотвратимостью редеют ряды ветеранов, тех, кто прошёл войну и мог бы со знанием дела и подробностей рассказать о ней людям.

(14)Я знаю живущего в Гродно бывшего командира батареи Ивана Григорьевича Ущаповского, прошедшего всю войну от первого её дня до последнего, много пережившего и много на ней повидавшего. (15)Обладая удивительной памятью относительно всего, что касается той поры, он отдал несколько лет жизни созданию воспоминаний о пережитом, написал более тысячи страниц. (16)Это искренний и правдивейший документ, являющийся свидетельством о величайшей из войн, увиденной глазами её рядового участника, но пока ещё не нашедший своего издателя.

(17)Долг всех, кто пережил величайшую из войн и кому есть что рассказать людям, – сделать это в любой доступной для него форме. (18)Мы, литераторы, а также издатели, журналисты должны помочь тем, кто не имеет достаточных для того возможностей. (19)И старый заслуженный генерал, прошедший со своей дивизией от подмосковных полей до Берлина, и прославленный партизанский руководитель, организатор всенародной борьбы на оккупированной территории, и безвестная женщина, воспитавшая полдюжины сирот, могут и должны поведать истории и человечеству о пережитом ими в лихую годину.

(20)Но всё необозримое многообразие народного подвига в огневые годы войны, героизм сражавшихся миллионов, полная не меньшего героизма и самоотверженности работа советского тыла таят в себе немало неосвещённых, а то и забытых страниц. (21)В этом смысле огромнейшая задача ложится на наше искусство и литературу, обладающие, как известно, завидной способностью остановить быстротекущее время, запечатлеть его кардинальные моменты в историческом сознании народа. (22)Нужно как можно больше ярких индивидуальных и коллективных свидетельств об этой небывалой в истории войне, рассказанных по радио и телевидению, написанных воспоминаний, очерков, статей.

 

(По В.В. Быкову*)

 

* Василь (Василий) Владимирович Быков (1924-2003) – советский писатель, общественный деятель, участник Великой Отечественной войны.

 

---

(1)В доме Чехова в Ялте, на стене над камином, очень простой пейзаж Левитана – стог сена в осенних поздних сумерках, когда на траву уже ложится холодная роса. (2)Левитан оставил Чехову картину как подарок из милой сердцу России.

(3)Очень прост этот пейзаж. (4)Прост, как все картины Левитана. (5)Перед ними можно стоять и час, и два и всё же до конца не понять, в чём сила этих элегических красок, в чём тайна этого молчаливого художника, покорившего наши сердца.

(6)Тайна (если это можно назвать тайной) в том, что Левитан показал нам самим всю силу нашей любви к своей родной стране. (7)Он показал нам нашу любовь, застенчивую и до него не высказанную в полной мере.

(8)Средняя полоса России – страна необыкновенная. (9)Достаточно увидеть, как ветер уносит лиственный убор лесов в синеющую осеннюю даль или каким застенчивым счастьем блестят глаза белоголового мальчика со свистулькой в руках – того мальчика, что сидит на песчаном косогоре и тихонько посвистывает. (10)Достаточно увидеть хотя бы это, чтобы сердце надолго, навек, навсегда покорилось этой стране с её светлой и чистой, как родниковая вода, красотой.

(11)С глубочайшей властью России над человеком бороться нельзя. (12)Миллионы людей нашли Россию как свою вторую родину. (13)Жизнь Левитана полностью это подтверждает. (14)Для меня с поздней юности лучшей на свете страной стала Средняя Россия. (15)Это вначале удивляло меня самого: я вырос на юге.

(16)Впервые я увидел Среднюю Россию, когда мне было двадцать лет. (17)Это было осенью. (18)Я ехал из Киева в Москву. (19)Невдалеке от Москвы я увидел из окна вагона неправдоподобно синюю, совершенно индиговую маленькую реку, засыпанную жёлтыми листьями. (20)Я высунулся в окно и вдруг задохнулся. (21)Отчего я задохнулся, в то время я ещё не догадывался.

(22)Сейчас я хорошо знаю, что задохнулся тогда от радости, от внезапного приобщения к красоте страны, что проносилась за окнами в холодеющем воздухе.

(23)В лицо светило нежаркое сентябрьское солнце. (24)Я смотрел до головокружения на шумливые рощи, трепет осин и берёз, блеск светлых речушек, на увядающие луга, далёкие ямщицкие увалы и сияние кромки строгих, как кремлёвские стены, сосновых боров по горизонту. (25)Так, мелькнув, впервые появилась и захватила всё моё сердце новая родина.

(26)На следующий день в Москве, куда я попал впервые, я пошёл в Третьяковскую галерею. (27)Вошёл в боковой зал наверху и вдруг снова задохнулся. (28)Невольные слёзы обожгли глаза (я тогда очень стыдился слёз): я стоял перед «Золотой осенью» Левитана. (29)Эта картина вошла в моё сознание как проявление такой величавой и облагораживающей красоты, что до тех пор я даже не мог поверить в существование такой красоты на свете.

(30)Все семь дней, которые я тогда пробыл в Москве, я провёл в галерее у полотен Левитана – изумлённый, взволнованный, притихший. (31)Всё дрожало у меня на душе. (32)Я чувствовал, что со мною происходит что-то непонятное. (33)Я не мог тогда ещё ясно знать, что происходит со мной.

(34)А происходило величайшее событие в моей жизни: я нашёл свою родную страну. (35)Я уже любил её до последней прожилки на каждом незаметном дубовом листке. (36)Я был готов отдать этой стране все силы души и тогда ещё молодого сердца. (37)Тогда впервые дошёл до меня подлинный смысл таких слов, как «священная земля», «Отечество», «Отчизна».

(38)С тех пор Срединная Россия стала для меня действительно священной землёй, и я часто видел её так, как в первый раз, – покрытую драгоценным покровом серебряной осенней паутины и залитую сиянием нежаркого солнца.

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

 

---

(1)Чувствуешь что-то особенное, когда за дверью морем гудит аудитория. (2)За 30 лет я не привык к этому чувству и испытываю его каждое утро. (3)Я нервно застёгиваю сюртук, задаю Николаю лишние вопросы, сержусь… (4)Похоже на то, как будто я трушу, но это не трусость, а что-то другое, чего я не в состоянии ни назвать, ни описать.

(5)При моём появлении студенты встают, потом садятся, и шум моря внезапно стихает. (6)Наступает штиль.

(7)Я знаю, о чём буду читать, но не знаю, как буду читать, с чего начну и чем закончу. (8)В голове нет ни одной готовой фразы. (9)Но стоит мне только оглядеть аудиторию и произнести стереотипное «в прошлой лекции мы остановились на…», как фразы длинной вереницей вылетают из моей души и – пошла писать губерния! (10)Говорю я неудержимо быстро, страстно и, кажется, нет той силы, которая могла бы прервать течение моей речи. (11)Чтобы читать хорошо, то есть нескучно и с пользой для слушателей, нужно, кроме таланта, иметь ещё сноровку и опыт, нужно обладать самым ясным представлением о своих силах, о тех, кому читаешь, и о том, что составляет предмет твоей речи. (12)Кроме того, надо быть человеком себе на уме, следить зорко и ни на одну секунду не терять никого из поля зрения.

(13)Хороший дирижёр, передавая мысль композитора, делает сразу двадцать дел: читает партитуру, машет палочкой, следит за певцом, делает движение в сторону то барабана, то валторны. (14)То же самое и я, когда читаю. (15)Предо мною полтораста лиц, непохожих одно на другое, и триста глаз, глядящих мне прямо в лицо. (16)Цель моя – победить эту многоголовую гидру. (17)Если я каждую минуту, пока читаю, имею ясное представление о степени её внимания и о силе разумения, то она в моей власти. (18)Другой мой противник сидит во мне самом. (19)Это – бесконечное разнообразие форм, явлений и законов и множество ими обусловленных своих и чужих мыслей. (20)Каждую минуту я должен иметь ловкость выхватывать из этого громадного материала самое важное и нужное и так же быстро, как течёт моя речь, облекать свою мысль в такую форму, которая была бы доступна разумению гидры и возбуждала бы её внимание, причём надо зорко следить, чтобы мысли передавались не по мере их накопления, а в известном порядке, необходимом для правильной компоновки картины, какую я хочу нарисовать. (21)Далее я стараюсь, чтобы речь моя была литературна, определения кратки и точны, фраза возможно проста и красива. (22)Каждую минуту я должен осаживать себя и помнить, что в моём распоряжении имеются только час и сорок минут. (23)Одним словом, работы немало. (24)В одно и то же время приходится изображать из себя и учёного, и педагога, и оратора, и плохо дело, если оратор победит в вас педагога и учёного, или наоборот.

(25)Читаешь четверть часа, полчаса и вот замечаешь, что студенты начинают поглядывать на потолок, один полезет за платком, другой сядет поудобнее, третий улыбнётся своим мыслям… (26)Это значит, что внимание утомлено. (27)Нужно принять меры. (28)Пользуясь первым удобным случаем, я говорю какой-нибудь каламбур. (29)Все полтораста лиц широко улыбаются, глаза весело блестят, слышится ненадолго гул моря… (30)Я тоже смеюсь. (31)Внимание освежилось, и я могу продолжать.

(32)Никакой спорт, никакие развлечения и игры никогда не доставляли мне такого наслаждения, как чтение лекций. (33)Только на лекции я мог весь отдаваться страсти и понимал, что вдохновение не выдумка поэтов, а существует на самом деле.

(34)Это было прежде. (35)Теперь же на лекциях я испытываю одно только мучение. (36)Не проходит и получаса, как я начинаю чувствовать непобедимую слабость в ногах и в плечах; сажусь в кресло, но сидя читать я не привык; через минуту поднимаюсь, продолжаю стоя, потом опять сажусь. (37)Во рту сохнет, голос сипнет, голова кружится… (38)Чтобы скрыть от слушателей своё состояние, я то и дело пью воду, кашляю, часто сморкаюсь, точно мне мешает насморк, говорю невпопад каламбуры и в конце концов объявляю перерыв раньше, чем следует. (39)Но главным образом мне стыдно.

(40)Мои совесть и ум говорят мне, что самое лучшее, что я мог бы теперь сделать, – это прочесть мальчикам прощальную лекцию, сказать им последнее слово, благословить их и уступить своё место человеку, который моложе и сильнее меня. (41)Но у меня не хватает мужества поступить по совести.

(42)К несчастию, я не философ и не богослов. (43)Как 20-30 лет назад, так и теперь, меня интересует одна только наука. (44)Испуская последний вздох, я всё-таки буду верить, что наука – самое важное, самое прекрасное и нужное в жизни человека, что она всегда была и будет высшим проявлением любви и что только ею одною человек победит природу и себя. (45)Вера эта, быть может, наивна и несправедлива в своём основании, но я не виноват, что верю так, а не иначе; победить же в себе этой веры я не могу.
 

(По А.П. Чехову*)

 

* Антон Павлович Чехов (1860-1904) – русский писатель, прозаик, драматург.

 

---