.01 №12. Банк ФИПИ

(1)С Маринкой мы познакомились незадолго до войны в подъезде нашего дома в Ленинграде. (2)Она была очень красивая: черноволосая, курчавая, большеглазая, ещё немножко, и можно было бы сказать про неё: вылитая кукла. (3)Но от полного сходства с фарфоровой куклой её спасали живые глаза и живой, неподдельный, играющий на щеках румянец. (4)Про такие лица обычно говорят «кровь с молоком».

(5)Война помогла нам познакомиться ближе. (6)Осенью, когда начались бомбёжки, в моей квартире открылось что-то вроде филиала бомбоубежища. (7)Я жил на первом этаже, и по вечерам у меня стали собираться дети с родителями.

(8)Тут мы и закрепили наше знакомство с Маринкой. (9)Я узнал, что ей шесть лет, что живёт она с мамой и бабушкой, что папа её на войне, что у неё шесть кукол и один мишка, что шоколад она предпочитает другим лакомствам…

(10)Правда, всё это я узнал не сразу и не всё от самой Маринки, а больше от её бабушки, которая души не чаяла в единственной внучке. (11)Между прочим, от бабушки я узнал, что Маринка ещё и артистка: поёт и танцует.

(12)Я попросил девочку спеть. (13)Она отвернулась и замотала головой.

— (14)Ну, если не хочешь петь, может быть, спляшешь?

(15)Нет, и плясать не хочет.

— (16)Ну, пожалуйста, — сказал я. — (17)Ну, чего ты боишься?

— (18)Я не боюсь, я стесняюсь, — сказала она.

(19)Было это в августе или сентябре 1941 года.

(20)Потом обстоятельства нас разлучили, и следующая наша встреча с Маринкой произошла уже в январе 1942 года.

(21)Много перемен произошло за это время. (22)Город превратился в передовую линию фронта, смерть стала здесь явлением обычным. (23)Полярная ночь и полярная стужа стояли в ленинградских квартирах. (24)Сквозь заколоченные фанерой окна не проникал дневной свет, но ветер и мороз оказались ловчее, они всегда находили для себя лазейки. (25)На подоконниках лежал снег, он не таял даже в те часы, когда в комнате удавалось затопить «буржуйку».

(26)Маринка уже два месяца лежала в постели.

(27)Сгорбленная старушка, в которой я с трудом узнал Маринкину бабушку, трясущимися руками схватила меня за руку, заплакала, потащила
в угол, где на огромной кровати, под грудой одеял теплилась маленькая Маринкина жизнь.

— (28)Мариночка, ты посмотри, кто пришёл к нам. (29)Деточка, ты открой глазки, посмотри…

(30)Маринка открыла глаза, узнала меня, хотела улыбнуться, но не вышло: не хватило силёнок.

(31)Я сел у её изголовья. (32)Говорить я не мог. (33)Я смотрел на её смертельно бледное личико, на тоненькие, как ветки, ручки, лежавшие поверх одеяла, на заострившийся носик, на огромные ввалившиеся глаза – и не мог поверить, что это всё, что осталось от Маринки, от девочки, про которую говорили «кровь с молоком», от этой жизнерадостной, пышущей здоровьем резвушки.

(34)Казалось, ничего детского не осталось в чертах её лица.

(35)Я принёс ей жалкий и убогий гостинец ‒ кусок конопляной лепёшки. (36)Больно было смотреть, как просияла она, с каким жадным хрустом впились её зубки в каменную твердь этого лошадиного лакомства.

(37)Подобрав последние крошки и облизав бумагу, она вспомнила и обо мне:

— Бабушка, — сказала она. (38)Голос у неё был хриплый, простуженный. — (39)Правда, жалко, что, когда мы немножко больше кушали, я не сплясала дяде?

(40)Бабушка не ответила.

— (41)А теперь что, не можешь? — спросил я.

(42)Она покачала головой:

— Нет.

(43)Бабушка опустилась на стул, заплакала.

(44)Много могил мы вырубили за эту зиму в промёрзшей ленинградской земле. (45)Многих недосчитались по весне. (46)А Маринка выжила.

(47)Я видел её весной сорок второго года. (48)Во дворе на солнышке играла она с подругами… (49)Это была очень тихая игра. (50)И это были ещё не дети, а детские тени. (51)Но уже чуть-чуть румянились их бледные личики…

(52)Увидев меня, Маринка бросилась мне навстречу.

(53)Мы поговорили с ней, поделились последними новостями. (54)Оба мы по-настоящему радовались, что видим друг друга, хотя худыми и бледными, но живыми. (55)Ведь не всякому выпала эта радость.

(56)Когда мы уже простились, Маринка снова окликнула меня.

— (57)Дядя, — сказала она, смущённо улыбаясь, хотите, я вам спляшу?

— (58)Ты уже можешь плясать? — спросил я.

— (59)Да, немножко могу.

— (60)Нет, Мариночка, не надо, — сказал я. — (61)Побереги силёнки, они тебе ещё пригодятся. (62)А спляшешь ты мне знаешь когда? (63)Когда мы доживём до победы, когда разобьём фашистов.

— (64)А это скоро?

(65)Я сказал:

— Да, скоро.

(66)И, сказав это, я почувствовал, что беру на себя очень большое обязательство. (67)Это была уже не игра, это была присяга.

(По Л. Пантелееву*)

* Леонид Пантелеев (настоящее имя – Алексей Иванович Еремеев; 1908-1987) – известный советский писатель.