03 Сочинение 13.3. Банк ФИПИ

(1)По дому плавали запахи и крики. (2)Надежда накрывала стол и ругалась с Оксаной, которая находилась в ванной и отвечала через стену. (3)Слов не было слышно, но Корольков улавливал смысл конфликта. (4)Конфликт состоял в том, что Надежда хотела сидеть за столом вместе с молодёжью, а Оксана именно этого не хотела и приводила в пример других матерей, которые не только не сидят за столом, но даже уходят из дома. (5)Надежда кричала, что она потратила неделю на приготовление праздничного стола и всю прошлую жизнь на воспитание Оксаны и не намерена сидеть на кухне, как прислуга. (6)Корольков лежал у себя в комнате на диване и думал о том, что Оксана не умеет разговаривать с матерью, а Надежда – с дочерью. (7)Она командует, унижая её. (8)И они зажигаются друг о друга, как спичка о коробок. (9)Корольков знал по себе: от него тоже можно чего-то добиться только лестью. (10)Лесть как бы приподнимала его возможности, и он стремился поднять себя до этого нового и приятного ему предела.

(11)Отворилась дверь, и вошла Оксана в длинной новой кофте в стиле «ретро», или, как она называла, «ретрухи».

— (12)Пап, ну скажи ей, — громко пожаловалась Оксана. — (13)Чего она мне нервы мотает?

— (14)Как ты разговариваешь с матерью? — одёрнул Корольков.

— (15)Ну, пап. (16)Ну, чего она сядет с нами? (17)Я всё время буду в напряжёнке. (18)Она вечно что-нибудь ляпнет, и всем неудобно…

— (19)Что значит «ляпнет»?

— (20)Ну, не ляпнет. (21)Произнесёт тост за мир во всём мире. (22)Или начнёт обращать на меня внимание… (23)Или начнёт всем накладывать на тарелки, как будто голод…

— (24)Довольно-таки противно тебя слушать, — объявил Корольков. — (25)Ты говоришь, как законченная эгоистка.

— (26)Но ведь мой день рождения. (27)Мне же шестнадцать лет. (28)Почему в этот день нельзя сделать так, как я хочу?

(29)Корольков посмотрел с тоской на её чистенькое новенькое личико с новенькими ярко-белыми зубами и подумал, что её перелюбили в детстве и теперь придётся жать то, что посеяли. (30)Он понимал, что нужен был дочери не тогда, когда носил её на руках и посещал в оздоровительном детском лагере. (31)А именно теперь, в шестнадцать лет, когда закладывается фундамент всей дальнейшей жизни. (32)И не амбулаторно, как говорят врачи, – пришёл, ушёл. (33)А стационарно. (34)Каждый день. (35)Чтобы не пропустить возможных осложнений. (36)А осложнения, как он понимал, неизбежны.

(37)Позвонили в дверь. (38)Оксану как ветром сдуло вместе с её неудовольствием, и через секунду послышался её голос – тугой и звонкий, как струя, пущенная под напором. (39)С ней было всё в порядке. (40)Впереди праздник, и жизнь – как праздник.

 

(По В.С. Токаревой*)

 

* Виктория Самойловна Токарева (род. в 1937 г.) – российская писательница и сценарист.

(1)В командировки мама и отец ездили очень часто: они вместе проектировали заводы, которые строились где-то очень далеко от нашего города. (2)Я оставался с бабушкой – маминой мамой.

(3)В неблагополучных семьях родители, уехав из дому, вообще не присылают писем, в благополучных пишут примерно раз или два в неделю – мы с бабушкой получали письма каждый день. (4)Мои родители соблюдали строгую очерёдность: одно письмо – от отца, другое – от мамы. (5)Порядок ни разу не нарушился. (6)В конце письма неизменно стояла дата, а чуть пониже было написано: «8 часов утра». (7)Значит, отец и мама писáли после своей утренней пробежки и перед работой.

— (8)Фантастика! — сказала однажды бабушка. — (9)Хоть бы раз перепутали очередь!..

(10)Я не мог понять: восторгается она моими родителями или в чём-то их упрекает? (11)Это было отличительной бабушкиной чертой: по её тону часто нельзя было определить, шутит она или говорит всерьёз, хвалит или высмеивает. (12)Я-то восхищался ими, поскольку мы часто восхищаемся поступками, на которые сами не способны.

(13)Конечно, бабушка была счастлива за свою дочь, гордилась её мужем, то есть моим отцом, но она, как и я, редко следовала тем правилам, к которым нас с ней стремились приучить.

(14)Например, мама и отец старались закалить нас. (15)Но мы с бабушкой не желали обливаться ледяной водой и вставать по воскресеньям ещё раньше, чем в будни, чтобы идти на лыжах или в поход. (16)Мы сознавали, что нечётко делаем гимнастику.

(17)Вообще, мои родители то и дело обвиняли нас обоих в нечёткости: мы нечётко сообщали, кто и когда звонил маме или отцу по телефону, нечётко соблюдали режим дня.

(18)Проводив маму с отцом в очередную командировку, мы с бабушкой тут же, как заговорщики, собирались на экстренный совет. (19)Невысокая, сухонькая, с коротко подстриженными волосами, бабушка напоминала озорного мальчишку. (20)А этот мальчишка, как говорили, сильно смахивал на меня. (21)И не только внешне.

— (22)Ну-с, сколько денег откладываем на кино? — спрашивала бабушка.

— (23)Побольше! — говорил я.

(24)И бабушка, любившая ходить в кино, как и я, откладывала побольше, а деньги потом экономились на обедах.

(25)По мнению родителей, мы с бабушкой поступали неразумно и были неправильными людьми, и это нас объединяло.

 

(По А.Г. Алексину*)

 

* Анатолий Георгиевич Алексин (1924-2017) – писатель, драматург. Его произведения, такие как «Мой брат играет на кларнете», «Действующие лица и исполнители», «Третий в пятом ряду» и др., повествуют главным образом о мире юности.

— (1)Говорят, что самые непримиримые недруги — это бывшие друзья, — сказала нам однажды наша дочь Оля. — (2)Я убедилась, что это так.

(3)Люсю Катунину она называла на французский манер: Люси́. (4)«Как в доме Ростовых! — поясняла Оленька. — (5)Или Болконских».

(6)Люся упорно предрекала нашей дочери судьбу Леонардо да Винчи.

(7)Несмотря на сопротивление Оленьки, она таскала за ней огромную папку с рисунками, даже готовила краски и мыла кисточки. (8)Какая женщина устоит перед таким обожанием? (9)Оленька стала дружить с Люси́, хотя времени на дружбу у неё было мало.

(10)Да и у Люси, признаться, его было не очень много. (11)Люсина мама в течение долгих лет не поднималась с постели.

(12)Стремясь доставить матери радость, дочка восклицала:

— Если б ты видела фигуру спящего льва, которую вылепила Оля!
(13)Я весь вечер говорю шёпотом. (14)Вдруг он проснётся?

(15)Часто она забирала Олины работы, чтобы показать маме, и взяла слово, что, когда мама наконец поднимется, Оля нарисует её портрет.

(16)Люся и сама потихоньку рисовала, но мы видели только её заголовки в школьном юмористическом журнале, который, по предложению Оли, носил название «Детский лепет».

(17)Неожиданно всё изменилось.

(18)В художественной школе организовали встречу с прославленным мастером живописи. (19)Люся высоко чтила этого мастера. (20)Но чтили его и все остальные, поэтому в школьном зале разлилось целое море поклонников. (21)И Оленька не смогла провести туда подругу.

— (22)Я не нашла для Люси́ места в зале, — рассказывала в тот вечер Оля. — (23)А она обиделась... (24)И на что?! (25)Академик живописи рисует гораздо лучше, чем говорит. (26)Я сказала ей: «Ты знаешь его работы. (27)Значит, ты с ним знакома. (28)Художник – это его творчество». (29)А она вернула мою папку с рисунками. (30)Как говорят, «заберите ваши игрушки».

— (31)И что же дальше? — спросила я дочь.

— (32)Ну и мерси, дорогая Люси́! — в рифму пошутила Оленька.

— (33)Друзей труднее найти, чем потерять.

— (34)Раз можно потерять, значит, это не такой уж и друг!

— (35)Не нашла места в зале? — задумчиво произнесла я. — (36)Если бы ты нашла его у себя в сердце...

 

(По А.Г. Алексину*)

 

* Анатолий Георгиевич Алексин (1924-2017) – писатель, драматург. Его произведения, такие как «Мой брат играет на кларнете», «Действующие лица и исполнители», «Третий в пятом ряду» и др., повествуют о мире юности.

(1)Сколько раз я проходил мимо!

(2)Дворец пионеров. (3)Колонны. (4)Скульптуры у входа. (5)Мраморная лестница…

(6)Там, на четвёртом этаже, в окнах видны мольберты. (7)Громадная гипсовая голова смотрит на меня из окна…

(8)Сколько раз я проходил мимо! (9)Сколько раз мне хотелось подняться! (10)Один раз я уже вошёл в вестибюль. (11)Стоял и смотрел на лестницу. (12)Лестница блестела, а посередине был ковёр. (13)Мне хотелось подняться. (14)Туда. (15)На четвёртый этаж. (16)Где в окне видны мольберты, где эта громадная гипсовая голова…

(17)Я стоял раскрыв рот и смотрел на лестницу. (18)Я не решался подняться.

(19)Ребята поднимались и спускались по этой лестнице. (20)Они так просто ходили по ней! (21)Смеялись во весь голос и разговаривали. (22)А некоторые бежали. (23)А некоторые прыгали через две ступеньки…

(24)Нет, я не мог подняться!

(25)Я представил себе: поднимаюсь… туда… на четвёртый этаж… где мольберты… «(26)Ах, это вы! ‒ скажут мне. ‒ (27)Мы ждём вас! (28)Это вы нарисовали Рембрандта на стене? (29)Вы знаете, это замечательно! (30)Мы будем счастливы, если вы… со своей стороны… соблаговолите… заниматься, так сказать, в нашей студии. (31)Таких талантов нам как раз и не хватает». (32)А я скажу: «Пожалуйста, я могу заниматься, мне ничего не стоит… (33)Я для этого в общем-то и пришёл, собственно говоря… (34)Увидел в окне мольберты и зашёл; дай, думаю, посмотрю, что там делается…» (35)А что, если мне скажут: «Ой, Господи! (36)Вы видели, какой он нарисовал кошмарный рисунок? (37)И он ещё пришёл сюда! (38)Уходите скорее и не мешайте нам работать». (39)Тогда что я скажу? (40)Вот в том-то и дело! (41)Лучше туда не идти. (42)Кто их знает?

(43)А если я сам пойду? (44)Поднимусь на четвёртый этаж. (45)Разве я плохого Рембрандта нарисовал? (46)А «Летучий голландец»? (47)Тогда почему мой рисунок в Англию послали? (48)А если мне только кажется, что у меня «Летучий голландец» получился? (49)И кажется, будто Рембрандт получился? (50)А в Англию, может быть, мой рисунок послали, потому что у них других рисунков не было?

(51)Уходит опять эта лестница.

(52)Нет, я не был уверен. (53)Я просто не был уверен. (54)А все те, кто бежал по лестнице, и все, кто сидит сейчас в студии и рисует, они все, наверное, уверены, раз сидят там сейчас и рисуют. (55)А я иду мимо.

(56)Вчера и сейчас, каждый день иду мимо.

(57)Но в то же время разве стал бы я рисовать такого громадного Рембрандта во всю стену, до потолка, если я не уверен? (58)Нет, я был уверен. (59)Я был во всём уверен…

(60)Это всё приходило мне в голову. (61)И уходило. (62)Как эта самая лестница.

(63)И вот я иду опять мимо. (64)А навстречу мне идёт Мария Николаевна.

— (65)Здравствуйте, Мария Николаевна, — говорю я.

— (66)Здравствуй. (67)Как поживаешь, Витя? — говорит Мария Николаевна, как будто мы с ней сто лет не видались. — (68)Рисуешь всё, рисуешь… (69)У тебя есть способности, а когда человек со способностями, ведь это счастье…

(70)Чего, думаю, она мне про эти способности говорит, я и сам знаю, что у меня есть способности. (71)Вот сейчас мне про искусство говорит, а завтра двойку поставит.

(72)А она говорит:

— Нужно непременно развивать свои способности. (73)Учиться нужно. (74)А как же? (75)Путь к мастерству долог… (76)Пойдём, Витя, со мной вот сюда, в этот дом, я тебя познакомлю… (77)Он таких вот ребят учит в студии… (78)Может быть, и тебе полезно будет…

(79)Мы вошли в это парадное. (80)И стали подниматься по лестнице. (81)Марии Николаевне трудно было подниматься. (82)Она ведь старенькая. (83)И мы поднимались медленно.

 

(По В.В. Голявкину*)

* Виктор Владимирович Голявкин (1929-2001) – русский советский писатель, художник, иллюстратор.

— (1)Пойдём на Чатыр-Даг, — сказал первый мальчик.

— (2)Скучно, — сказала девочка. — (3)Мы там недавно были.

— (4)Давайте искать сердолики, — сказал второй мальчик.

— (5)Жарко, — ответила девочка. — (6)Солнце слепит глаза, и ничего не видно.

(7)Они сидели поджав ноги. (8)Мальчики спиной ко мне – я видел их тоненькие шеи, а девочка – лицом. (9)У неё было обветренное, загорелое лицо, исцарапанные ноги и мокрые волосы. (10)Ребята только что вылезли из моря.

— (11)Что, не можете договориться, как провести время? — спросил я.

(12)Они посмотрели на меня, и девочка сказала:

— Надоело. (13)Каждый день придумывают одно и то же. (14)Скучно…

— (15)А она ничего не придумывает, а только скучает, — сказал первый мальчик.

— (16)Да, тяжёлое ваше дело.

(17)Они вздохнули. (18)Палило равнодушное солнце, искрилось море, и было тихо-тихо.

— (19)А знаете что, — сказал я, — вы по очереди на один день или на неделю выбирайте себе вожака, и в этот день, что он придумает, то вы и будете делать. (20)Только обязательно.

— (21)Интересно. (22)А кто будет первым вожаком? — спросила девочка.

— (23)Ну кто? (24)Кто-нибудь из вас троих.

— (25)Нас не трое, — сказал второй мальчик. — (26)Нас четверо. (27)Сейчас ещё Димка придёт.

— (28)Димка у нас странный, — сказала девочка.

— (29)Чем же он у вас странный?

(30)Она засмеялась.

— (31)Он иногда заплывает вон на ту скалу в море и поёт песни из кинофильмов или читает стихи.

— (32)А однажды он устроил там обсерваторию, — сказал первый мальчик. (33)Всю ночь глядел в какую-то трубу: хотел увидеть космический корабль.

— (34)А я слышал, — сказал второй мальчик, — как он разговаривал с морем. (35)Иду я. (36)Тихо. (37)И вдруг слышу: «Молчишь, не отвечаешь? (38)Всё равно я разгадаю твои тайны и овладею твоей силой! (39)Иногда ты мне кажешься очень хитрым. (40)А иногда – добрым, когда я лежу на твоём берегу и ты шепчешь мне, какие можно построить морские электростанции, используя твои подводные течения». (41)Смотрю – никого. (42)Один Димка на берегу и орёт все эти слова. (43)Я ему говорю: «Димка, с кем ты разговариваешь?» (44)А он посмотрел на меня и отвечает: «С морем».

— (45)С морем? — удивился я.

— (46)Ну да. (47)Оно ведь живое.

(48)И в это время появился сам Димка. (49)Он летел стрелой. (50)Лицо у него маленькое, волосы кудрявые и спутанные ветром.

(51)Ребята повернулись в его сторону.

— (52)Я видел, я, кажется, видел гремучую змею! — сказал Димка. — (53)Она ползла, тихо пошёптывая, и я слышал её шипение. (54)Я хотел её тут же убить, чтобы добыть яд для лекарств. (55)Но потом я подумал, что вам тоже будет интересно посмотреть на живую змею. (56)И я примчался за вами.

(57)Мальчишки тут же вскочили.

— (58)А она нас не укусит? — спросила девочка.

— (59)Трусиха! — сказал первый мальчик.

— (60)Девчонка! — поддержал его второй. — (61)Пошли, Димка, без неё.

— (62)Что ты, — сказал Димка девочке и тихо добавил: — Эта змея – обыкновенный уж. (63)Про гремучую я придумал для интереса. (64)И убивать мы её не будем. (65)Ужи – безвредные змеи.

(66)Девочка засмеялась и побежала с Димкой догонять нетерпеливых мальчишек.

(67)Так я и не успел сказать ребятам, что самым лучшим вожаком для них будет Димка. (68)Он научит их всех мечтать…

 

(По В.К. Железникову*)

 

* Владимир Карпович Железников (1925-2015) – детский писатель, киносценарист, лауреат литературных премий.

(1)У меня был закадычный друг, чернявый, густоволосый, подстриженный под девочку Митя Гребенников. (2)Наша с ним дружба началась, кажется, ещё в возрасте четырёх лет.

(3)Митя был жителем нашего дома, но недавно его родители поменяли квартиру. (4)Митя оказался по соседству в большом шестиэтажном доме и ужасно заважничал. (5)Дом был правда хоть куда: с роскошными парадными, тяжёлыми дверями и просторным бесшумным лифтом. (6)Митя не уставал хвастаться своим домом: «Когда глядишь на Москву с шестого этажа…», «Не понимаю, как люди обходятся без лифта…» (7)Я деликатно напомнил, что совсем недавно он жил в нашем доме и прекрасно обходился без лифта. (8)Глядя на меня влажными тёмными глазами, Митя брезгливо сказал, что это время кажется ему страшным сном. (9)За такое следовало набить морду. (10)Но Митя не только внешне походил на девчонку – слабодушный, чувствительный, слезливый, хотя и способный к истерическим вспышкам ярости, и на него рука не поднималась. (11)И всё-таки я ему всыпал. (12)С истошным рёвом он бросился на меня... (13)Чуть ли не на другой день Митя полез мириться. (14)«Наша дружба больше нас самих, мы не имеем права терять её» – вот какие фразы умел он загибать. (15)Митина вздорность, перепады настроений, чувствительные разговоры, готовность к ссоре, проявляющаяся при первой же возможности, стали казаться мне непременной принадлежностью дружбы.

(16)Наша драгоценная дружба едва не рухнула в первый же школьный день. (17)Когда выбирали классное самоуправление, Митя предложил меня в санитары. (18)А я не назвал его имени, когда выдвигались кандидатуры на другие общественные посты, – то ли от растерянности, то ли мне казалось неудобным называть его, после того как он выкрикнул моё имя. (19)Митя не выказал ни малейшей обиды, но его благодушие рухнуло в ту минуту, когда большинством голосов я был выбран санитаром. (20)Ничего заманчивого в этой должности не было, но у Мити словно помутился разум от зависти.

(21)Ко всему ещё он оказался ябедой. (22)Однажды классная руководительница велела мне остаться после занятий и учинила грандиозный разнос за игру на деньги. (23)Лишь раз в жизни играл я в расшибалку, быстро продул семь копеек наличными и ещё рубль в долг. (24)Но на том и кончилось моё знакомство с азартными играми.

(25)Прижатый в угол, Митя признался в доносе. (26)Важно заметить, что он оговорил меня для моей же пользы, боясь, как бы дурные наклонности вновь не пробудились во мне. (27)А затем со слезами Митя требовал вернуть ему былое доверие ради святой дружбы, что «больше нас самих», и пытался влепить мне иудин поцелуй. (28)Всё это выглядело фальшиво, скверно, непорядочно, тем не менее я ещё года два участвовал в недостойном фарсе, пока вдруг не понял, что у настоящей дружбы совсем иной адрес.

 

(По Ю.М. Нагибину*)

 

* Юрий Маркович Нагибин (1920-1994) – русский советский писатель-прозаик, журналист и сценарист.

«(1)Мама, смотри!» (2)В углу зоомагазина на дне выстланного соломой ящика шевелились две крошечные черепашки. (3)Они были не больше Васиного кулака, удивительно новенькие и чистенькие. (4)Черепашки бесстрашно карабкались по стенам ящика, проворно двигая светлыми лапками с твёрдыми коготками. «(5)Мама!» (6)Вася даже не добавил грубого слова «купи». «(7)Мама, да ты посмотри, какие у них мордочки!»

(8)Вася никогда ни в чём не знал отказа, ему всё давалось по щучьему велению. (9)Это хорошо в сказке, но для Васи слишком затянулось. (10)Каково придётся ему, когда он откроет, что заклинание утратило всякую силу и жизнь надо брать трудом и терпением? (11)Мать отрицательно покачала головой.

— (12)Хватит нам возни с Машкой. (13)Три черепахи в доме – это слишком!

— (14)Хорошо! — сказал Вася, — давай отдадим Машку, она всё равно очень старая.

«(15)Надо объяснить ему, что он не прав»,— подумала мама, но не нашла нужных мудрых слов и сказала резко:

— Довольно! (16)Идём отсюда!

(17)Но у Васи уже не было других желаний и мыслей, кроме одной. (18)На пляже каждый камень представлялся ему золотистой черепашкой. (19)Когда они пришли домой, Вася твёрдо знал, что ему делать. (20)Он обнаружил Машку под кроватью. (21)Вася положил на пол кусочек абрикоса. (22)Машка вытянула вперёд морщинистую кожу и по-птичьи клюнула лакомство.

(23)Ничего не говоря маме, Вася спрятал Машку под рубаху и быстро вышел на улицу. (24)Скоро он продал её рослому плечистому человеку за ту цену, какую в магазине просили за двух черепашек. (25)Человек жил в белом одноэтажном домике, окружённом акациями, и хотел подарить черепаху своему сынишке.

(26)Когда Вася принёс домой двух маленьких черепашек, мама почему-то огорчилась. (27)Вася угощал черепашек яблоками, абрикосами, огурцами. (28)Они всё поглощали с охотой. (29)Они были на редкость забавные, смелые и любознательные. (30)Ложась спать, Вася сказал усталым голосом:

— Знаешь, мама, я так люблю этих черепашек!

— (31)Выходит, старый друг не лучше новых двух! — заметила мать.

(32)Эти как будто простые и безобидные слова вновь и вновь возникали в его памяти. (33)И он думал не об этих двух весёлых малышах, с которыми так интересно будет играть, а всё о той же старой Машке. (34)Думалось тревожно, нехорошо. (35)Вася сбросил одеяло и сел на кровати. (36)Впервые Васе перестало казаться, что он самый лучший мальчик на свете, достойный иметь самую лучшую маму, самые лучшие игрушки, самые лучшие удовольствия.

«(37)Что я такого сделал? — спрашивал он себя с тоской. — (38)Продал старую ненужную черепаху?» «(39)Да, она тебе не нужна, — отвечал голос внутри него, — но ты ей нужен. (40)Всё, что есть хорошего на свете, было для тебя, а ты для кого был?» (41)Вася не мог найти ответа, но ответ был в его растревоженном сердце: не только мир существует для тебя, но и ты – для мира.

(42)Вася достал черепашек из ящика и сунул под рубашку. (43)Но этого может оказаться мало, а он решил действовать наверняка. (44)Он отправил под рубашку ещё и коробку с новыми оловянными солдатиками.

(45)Мальчик вышел на улицу спокойным и уверенным шагом сильного и доброго человека.

(46)Мама встала, заглянула в черепаший ящик и сразу всё поняла. (47)Она вышла из дома и быстро зашагала туда, где, по рассказу сына, находился белый домик человека, купившего Машку. (48)Вскоре она увидела впереди фигурку сына. (49)Мать не окликнула Васю, она решила охранять его издали, чтобы не помешать первому подвигу своего сына.

 

(По Ю.М. Нагибину*)

* Юрий Маркович Нагибин (1920-1994) – русский советский писатель-прозаик, журналист и сценарист.

(1)В Ленинград пришла первая послевоенная весна. (2)Однажды я шёл с завода домой. (3)Долгий закат дымил над городом. (4)Только что прошумел дождь, ещё бренчали капли, падая с карнизов, и синие лужи на мостовых курились паром.

(5)Я вспомнил, как вернулся в Ленинград перед концом войны и не узнал его: пустынными и мёртвыми казались улицы, ни один фонарь не горел, не светились окна; на месте газонов и цветников чернела голая земля, разбитая на крохотные кривые грядки; прошлогодние листья скреблись и шуршали по дорожкам перекопанных городских садов…

(6)Я шёл медленно, подставляя лицо под капли и улыбаясь собственным мыслям. (7)В ту первую после войны весну у нас было много работы; мы отстаивали по полторы-две смены и ходили злые, невыспавшиеся. (8)А теперь вот горячка кончилась и можно будет отдохнуть.

(9)Навстречу мне шла женщина. (10)Она несла букет желтоватой черёмухи. (11)Я не успел посторониться, и шершавые мягкие листья коснулись лица. (12)На миг я ощутил полузабытый запах – такой свежий, холодящий, словно от сосульки, положенной на язык.

(13)И неожиданно я увидел эту черёмуху.

(14)Старая, раскидистая, она росла в конце тихой улочки, доставая третьи этажи. (15)Можно было подумать, будто чистое летнее облако опустилось между домами. (16)И, подойдя, я остановился у склонённых веток. (17)Кисти крупных цветов качались над самой головой. (18)Их можно было трогать. (19)Их можно было сорвать.

(20)Я протянул руку. (21)Эти цветы уже сегодня будут стоять у меня дома... (22)Надламываясь, ветка громко хрустнула. (23)Я торопливо сунул её за спину. (24)Постукивая палкой, к черёмухе подходил сутулый, худой старик. (25)Сняв шляпу, он прислонился к стволу и словно задремал. (26)Мне было слышно, как он дышит, по-старчески посапывая.

(27)Я отодвинулся и тут заметил ещё двух человек. (28)Они стояли, прижавшись друг к другу, – молоденький парень и девушка. (29)Ни меня, ни старика они, казалось, не замечали.

(30)И ещё я увидел окна. (31)Настежь распахнутые окна в соседних домах. (32)Казалось, дома́ тоже дышали, жадно и глубоко…

(33)Я представил себе тех, кто живёт на этой улице, и подумал: как удалось им сохранить черёмуху? (34)Не со слов – сам знаю: страшной блокадной зимой, когда в комнатах застывает вода и когда садится на стенках иней, чем не пожертвуешь ради крохи тепла, ради слабенького пламени в печурке? (35)А огромное старое дерево – уцелело. (36)Не в саду, не в парке – прямо на улице, никем не охраняемое... (37)Неужто на пороге смерти своей заботились люди о красоте и ждали весны?

 

(По Э. Ю. Шиму*)

 

* Эдуард Юрьевич Шим (1930-2006) – советский и российский писатель, драматург, автор нескольких сборников рассказов для детей и взрослых.

(1)В тот день на берегу моря Зыбин всё-таки достал краба. (2)Краб был страшно большой и плоский, и, присмотревшись, на нём можно было разглядеть бугры и колючки, какие-то швы, зубчатые гребешки. (3)Если его засушить, получится, наверное, прекрасный сувенир!

(4)Краб неделю просидел под кроватью. (5)Он сидел всё в одном и том же месте, около ножки кровати, и, когда кто-нибудь наклонялся над ним, он с грозным бессилием выставлял вперёд зазубренную клешню. (6)На третий день около усов показалась пена, но, когда Зыбин к нему притронулся, краб пребольно, до крови, заклешнил ему палец. (7)Тогда Зыбин ногой задвинул краба к самой стене – вот он там и сидел сначала, а потом лежал. (8)На пятый день его глаза подёрнулись белой плёнкой, но только Зыбин притронулся к нему, как он выбросил вперёд всё ту же страшную и беспомощную клешню.

(9)На панцире тоже появилось что-то вроде плесени.

(10)На седьмой день Зыбин утром сказал Лине:

— Всё, больше я не могу. (11)Вечером я его выпущу.

(12)Лина на минуту задумалась.

— (13)И я пойду с вами.

(14)Они договорились встретиться на набережной.

(15)Когда стемнело и она подошла к морю, он уже сидел и ждал её. (16)Краб был в его шляпе. (17)3ыбин с жалостью смотрел на него.

— (18)Вот уж не думал никогда, что во мне сидит такой скот! (19)Обречь кого-то на медленное и мучительное умирание! (20)Никогда бы не поверил, что способен на такое! (21)Я думал: посидит, заснёт, как рыба. (22)А боль я должен был понимать… (23)Этим нельзя пренебрегать…

— (24)Слушай, — прервала его Лина, наклоняясь над шляпой. — (25)Ещё бы день, и он был бы готов.

(26)Он закатал до колен брюки и вошёл в воду.

— (27)Да, — сказал он. — (28)Конечно! (29)Но больше я уже не могу.
(30)У каждого скотства есть какой-то естественный предел. (31)А я перешёл его.

(32)Он наклонился над водой и опрокинул шляпу. (33)Под светом фонарика по белому подводному песочку бегали светлые извилистые тени волн. (34)Краб упал на спину да так и остался.

— (35)Мёртв, — сказала Лина, подняв на Зыбина обескураженный взгляд.

— (36)Да, — тяжело согласился он. — (37)Поздно. (38)Ещё вчера... (39)Смотри, смотри!

(40)Сперва заработали ноги. (41)Краб перевернулся, медленно, с трудом поднялся. (42) Встал, отдыхая и отходя. (43)Он стоял, большой, корявый, стоял и набирался сил. (44)И как-то сразу же пропали все белые пятна.

— (45)Будет жить, — сказал Зыбин твёрдо.

(46)Какая-то мелкая рыбёшка приплыла, сверкнула голубой искрой и сгорела в луче фонаря, исчезла.

(47)Тогда краб двинулся. (48)Он пошёл неуклюже, кряжисто, как танк. (49)Шёл и слегка шатался. (50)Прошёл немного и остановился.

— (51)Будет жить, — повторил Зыбин. — (52)Будет жить!

 

(По Ю.О. Домбровскому*)

 

* Юрий Осипович Домбровский (1909-1978) – русский советский прозаик, поэт, литературный критик.

Действующая армия, «Комсомольская правда»,

фронтовой очерк, 1941, 21 августа.

 

(1)Дети! (2)На десятки тысяч из них война обрушилась точно так же, как и на взрослых, уже хотя бы потому, что сброшенные над мирными городами фашистские бомбы имеют для всех одинаковую силу. (3)Остро, чаще острее, чем взрослые, подростки мальчуганы, девочки переживают события Великой Отечественной войны. (4)Они жадно, до последней точки, слушают сообщения Информбюро, запоминают все детали героических поступков, выписывают имена героев, их звания, их фамилии. (5)Они с беспредельным уважением провожают уходящие на фронт эшелоны, с безграничной любовью встречают прибывающих с фронта раненых.

(6)Я видел наших детей в глубоком тылу, в тревожной прифронтовой полосе и даже на линии самого фронта. (7)И повсюду я видел у них огромную жажду дела, работы и даже подвига.

(8)Фронтовая полоса. (9)Пропуская гурты колхозного скота, который уходит к спокойным пастбищам на восток, к перекрёстку села, машина останавливается. (10)На ступеньку вскакивает хлопчик лет пятнадцати. (11)Он что-то просит. (12)Что мальчишке надо? (13)Нам непонятно. (14)Хлеба? (15)Потом вдруг всё встаёт на свои места.

— (16)Дяденька, дайте два патрона.

— (17)На что тебе патроны?

— (18)А так... на память.

— (19)На память патронов не дают.

(20)Сую ему решётчатую оболочку от ручной гранаты и стреляную блестящую гильзу. (21)Губы мальчишки презрительно кривятся.

— (22)Ну вот! (23)Что с них толку?

— (24)Ах, дорогой! (25)Так тебе нужна такая память, с которой можно взять толку? (26)Может быть, тебе дать вот эту чёрную, яйцом, гранату? (27)Может быть, тебе отцепить от тягача вот ту небольшую противотанковую пушку? (28)Лезь в машину, не ври и говори всё прямо. (29)И вот начинается рассказ, полный тайных недомолвок, увёрток, хотя в общем нам уже всё давно ясно.

(30)Сурово сомкнулся вокруг густой лес, легли поперёк дороги глубокие овраги, распластались по берегам реки топкие камышовые болота. (31)Уходят отцы, дяди и старшие братья в партизаны. (32)А он ещё молод, но ловок, смел. (33)Он знает все лощинки, последние тропинки на сорок километров в округе. (34)Боясь, что ему не поверят, он вытягивает из-за пазухи завёрнутый в клеёнку комсомольский билет. (35)И не будучи вправе рассказать что-либо больше, облизывая потрескавшиеся, запылённые губы, он ждёт жадно и нетерпеливо.

(36)Я смотрю ему в глаза. (37)Я кладу ему в горячую руку обойму. (38)Это обойма от моей винтовки. (39)Она записана на мне. (40)Я беру на себя ответственность за то, что каждая выпущенная из этих пяти патронов пуля полетит точно в ту, какую надо, сторону.

— (41)Как тебя зовут?

— (42)Яков.

— (43)Послушай, Яков, ну зачем тебе патроны, если у тебя нет винтовки? (44)Что же ты, из пустой глиняной крынки* стрелять будешь?

(45)Грузовик трогается. (46)Яков спрыгивает с подножки, он подскакивает и весело кричит что-то несуразное, бестолковое. (47)Он смеётся, загадочно грозит мне вдогонку пальцем и исчезает в клубах пыли.

(48)Ой, нет! (49)Этот паренёк заложит обойму не в пустую крынку.

(50)Ещё один случай. (51)Перед боем на берегу одной речки встретил я парнишку. (52)Разыскивая пропавшую корову, чтобы сократить путь, он переплыл реку и неожиданно очутился в расположении немцев. (53)Спрятавшись в кустах, он сидел в трёх шагах от фашистских командиров, которые долго разговаривали о чём-то, держа перед собой карту. (54)Он вернулся к нам и рассказал о том, что видел. (55)Я у него спросил:

— Погоди! (56)Но ведь ты слышал, что говорили их начальники, и понимал, что это для нас очень важно.

(57)Паренёк удивился:

— Так они же, товарищ командир, говорили по-немецки!

— (58)Знаю, что не по-турецки. (59)Ты сколько окончил классов? (60)Девять? (61)Так ты же должен был хоть что-нибудь понять из их разговора?

(62)Он уныло и огорчённо развёл руками:

— Эх, товарищ командир! (63)Кабы я про эту встречу знал раньше...

 

(По А.П. Гайдару*)

 

* Аркадий Петрович Гайдар (настоящая фамилия – Голиков, 1904-1941) – детский писатель, киносценарист, участник Гражданской и Великой Отечественной войн.

 

* Кры́нка – кувшин, горшок для молока.

(1)Туман ещё не рассеялся; в нём гасли очертания огромного корабля, медленно повёртывающегося к устью реки. (2)Его свёрнутые паруса ожили, свисая фестонами, расправляясь и покрывая мачты бессильными щитами огромных складок; слышались голоса и шаги. (3)Береговой ветер, пробуя дуть, лениво теребил паруса. (4)Наконец, тепло солнца произвело нужный эффект; воздушный напор усилился, легко рассеял туман и вылился по реям в алые формы, полные роз. (5)Розовые тени скользили по белизне мачт и снастей, всё было белым, кроме раскинутых, плавно двинутых парусов цвета глубокой радости.

(6)Пока «Секрет» шёл руслом реки, Грэй стоял у штурвала, не доверяя руля матросу, – он боялся мели. (7)Рулевой сидел рядом и по-прежнему не чувствовал никакой связи между алым убранством и прямой целью Грэя.

— (8)Теперь, — сказал Грэй, — когда мои паруса рдеют, ветер хорош, а в сердце моём больше счастья, чем у слона при виде небольшой булочки, я попытаюсь настроить вас своими мыслями, как обещал в Лиссе. (9)Заметьте, я не считаю вас глупым или упрямым, нет; вы образцовый моряк, а это много стоит. (10)Но вы, как и большинство, слушаете голоса всех нехитрых истин сквозь толстое стекло жизни. (11)Они кричат, но вы не услышите. (12)Я делаю то, что существует, как старинное представление о прекрасном несбыточном, и что, по существу, так же возможно, как загородная прогулка. (13)Скоро вы увидите девушку Ассоль, которая не может, не должна иначе выйти замуж, как только таким способом, какой развиваю я на ваших глазах: за ней приплывёт возлюбленный на корабле с алыми парусами. (14)Такое предсказание в детстве она услышала от волшебника Эгля.

(15)Вы видите, как тесно сплетены здесь судьба, воля и свойство характеров. (16)Я прихожу к той, которая ждёт и может ждать только меня, я же не хочу никого другого, кроме неё, может быть, именно потому, что благодаря Ассоль я понял одну нехитрую истину. (17)Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. (18)Когда для человека главное – получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения – чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. (19)Новая душа будет у него и новая – у тебя. (20)Когда начальник тюрьмы сам выпустит заключённого, когда миллиардер подарит писцу виллу, опереточную певицу и сейф, а жокей хоть раз попридержит лошадь ради другого невезучего коня, тогда все поймут, как это приятно, как невыразимо чудесно. (21)Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и – вовремя сказанное, нужное слово. (22)Владеть этим – значит владеть всем. (23)Что до меня, то наше начало – моё и Ассоль – останется нам навсегда в алом отблеске парусов, созданных глубиной сердца, знающего, что такое любовь. (24)Поняли вы меня?

(25)Грэй оглянулся, посмотрев вверх; над ним молча рвались алые паруса; солнце в их швах сияло пурпурным дымом. (26)«Секрет» шёл в море, удаляясь от берега. (27)Не было никаких сомнений в звонкой душе Грэя – ни глухих ударов тревоги, ни шума мелких забот. (28)Спокойно, как парус, рвался он к восхитительной цели, полный тех мыслей, которые опережают слова.

 

(По А.С. Грину*)

 

* Александр Степанович Грин (1880–1932) – русский советский писатель-прозаик, поэт, создатель вымышленной страны, в которой происходит действие многих его произведений, в том числе самых известных романтических книг – «Бегущая по волнам» и «Алые паруса».

(1)Леонтий Назарович всю жизнь был обуреваем великой мечтой превратить родной городок в сплошной сад и цветник. (2)Каждый посаженный им куст акации или сирени, по его словам, был совершенно необыкновенного сорта, особенно пышного цветения и дивного благоухания. (3)На деле всё это оказывалось не совсем так, но Леонтий Назарович не смущался, и благородный его пыл от этого не ослабевал. (4)С весны до поздней промозглой осени он возился в скверах и на прибрежном бульваре, а зимой писал историю своего городка.

(5)Мне было интересно беседовать с Леонтием Назаровичем. (6)Особенно увлекательной была его теория об исключительно благотворном влиянии растительности на человеческую психику.

— (7)Был ли у вас, — спросил меня однажды Леонтий Назарович, — какой-нибудь интересный случай, касающийся цветов и растительности? (8)Очень я люблю такие истории.

(9)Я рассказал ему об одном голландском рыбачьем посёлке. (10)Мы приехали туда в сумерки. (11)Северное море шумело у широкой дамбы. (12)Тусклый туман расползался над водой. (13)Из этого тумана доносился печальный звон колоколов на плавучих бакенах. (14)В тесной гавани на рыболовных ботах были развёрнуты для просушки разноцветные паруса, штабелями лежали пустые бочонки из-под рыбы, и женщины и дети, одетые во всё чёрное, стучали по булыжной набережной деревянными туфлями ‒ сабо́.

(15)Быстро темнело. (16)На дамбе зажёгся старый маяк и начал равномерно швырять по горизонту вертящийся луч своего огня. (17)Вслед за маяком на дамбе невдалеке от посёлка вспыхнул сотнями огней ночной ресторан со стеклянными витринами. (18)Сюда приезжали кутить из Гааги, Амстердама и даже из Брюсселя. (19)Мы подошли к ресторану. (20)Около него стояла огромная грузовая машина, окружённая толпой детей. (21)Лакеи во фраках выгружали из машины вазоны с гиацинтами.

(22)Свет маяка проносился над цветами, и они казались совершенно фантастическими по своей окраске. (23)Там были гиацинты точно из воска и старого золота, из бирюзы и снега, из красного шёлка и чёрного бархата.

(24)Дети смотрели на цветы как зачарованные. (25)Высокий шофёр стоял, прислонившись к капоту машины, и будто нечаянно толкнул одного из лакеев. (26)Лакей уронил вазон. (27)Шофёр поднял золотой гиацинт с комом земли, отряхнул землю и протянул цветок худенькой девочке с длинной светлой косой, особенно заметной на её чёрном платье.

(28)Девочка присела, схватила цветок и побежала с ним к посёлку. (29)За ней бросились, смеясь и перекликаясь, все дети.

(30)Луч маяка пронёсся над головой бегущей девочки, рассеянный свет упал на её волосы, и вся эта сцена представилась мне главой из ещё не написанной сказки о бледно-золотом цветке, осветившем своим таинственным огнём рыбачью лачугу.

(31)Лакей в упор посмотрел на шофёра. (32)Шофёр усмехнулся и пожал плечами. (33)Потом они засмеялись, дружелюбно похлопали друг друга по плечу и разошлись.

(34)А в ресторане за матовой стеклянной стеной пел джаз и пахло гиацинтами и травянистой весной.

— (35)Да, — сказал Леонтий Назарович, выслушав этот рассказ, — у нас в жизни человеческой многое ещё не обдумано.

— (36)Что, например? — спросил я.

— (37)Да я всё об этих цветах, — ответил задумчиво он. — (38)Жизнь человеческая должна быть украшена. (39)Обязательно. (40)Цветы и всё прочее, отрадное для души и глаза, должно сопровождать нас на нашем житейском поприще. (41)От этого человек становится великодушнее.

 

(По К.Г. Паустовскому*)

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский советский писатель, классик отечественной литературы.

(1)Гринька и Федя собрались на луг за щавелём, и Ваня пошёл с ними.

— (2)Ступай, ступай, — сказала бабушка. — (3)Наберёшь щавелю — зелёные щи сварим.

(4)Весело было на лугу: траву ещё не скосили, кругом далеко-далеко пестрели цветы – и красные, и синие, и белые. (5)Весь луг был в цветах.

(6)Ребятишки разбрелись по лугу, широко раскинувшемуся до самого горизонта, и стали рвать щавель. (7)Всё дальше уходили они по высокой некошеной траве, по весёлым цветам.

(8)Вдруг Федя сказал:

— Что-то здесь пчёл видимо-невидимо!

— (9)Правда. (10)Здесь пчёл много, — сказал и Ваня. — (11)Всё время гудят.

— (12)Эй, ребята, — закричал издали Гринька, — поворачивай обратно! (13)Мы на пчельник забрели – вон ульи стоят!

(14)Вокруг колхозного пчельника густо росли липы и акации, сквозь ветки которых были видны деревянные пчелиные домики.

— (15)Ребята, отступай! — скомандовал Гринька. — (16)Только тихо, руками не махать, а то пчёлы закусают.

(17)Ребятишки осторожно пошли от пчельника. (18)Они шагали тихо и руками не махали, чтобы не сердить пчёл, и совсем было ушли от пчельника, но тут Ваня услышал, что кто-то плачет. (19)Он оглянулся на товарищей, но Федя не плакал, и Гринька не плакал, а плакал маленький Васятка, сын пчеловода. (20)Он забрёл на пчельник и стоял среди ульев, а пчёлы так и налетали на него.

— (21)Ребята! — крикнул Ваня. — (22)Васятку пчёлы закусали!

— (23)Если мы пойдём за ним на пчельник, то и нас пчёлы закусают, — ответил Гринька.

— (24)Надо его отца позвать, — сказал Федя. — (25)Когда пойдём мимо их дома, его отцу скажем.

(26)И оба пошли дальше, а Ваня вернулся и пошёл прямо на пчельник.

— (27)Иди сюда! — крикнул он Васятке.

(28)Но Васятка не слышал, он отмахивался от пчёл и кричал во весь голос. (29)Ваня подошёл к Васятке, взял его за руку и повёл с пчельника. (30)До самого дома довёл.

(31)Васяткина мать выбежала на крыльцо, взяла Васятку на руки.

— (32)Ах ты непослушный, зачем на пчельник ходил? (33)Вон как пчёлы искусали!

(34)Посмотрела на Ваню: «Ах, батюшки, Ванёк, и тебе от пчёл досталось из-за Васятки! (35)Ты не бойся: поболит – перестанет!»

— (36)Мне ничего, — сказал Ваня.

(37)И пошёл домой. (38)Пока шёл, у него распухла губа, и веко распухло, и глаз закрылся.

— (39)Ну и хорош! — сказала бабушка. — (40)Это кто же тебя так разукрасил?

— (41)Пчёлы, — ответил Ваня.

— (42)А почему же Гриньку и Федю пчёлы не тронули?

— (43)Они убежали, а я Васятку вёл, — сказал Ваня. — (44)А что ж такого? (45)Поболит – перестанет.

(46)Отец пришёл с поля обедать, посмотрел на Ваню и рассмеялся.

— (47)Федя с Гринькой от пчёл убежали, — сказала бабушка, — а наш простофиля полез Васятку спасать. (48)Вот бы мама сейчас его увидела – что бы она сказала?

(49)Ваня глядел на отца одним глазом и ждал: что сказала бы мама?

(50)А отец улыбнулся и похлопал Ваню по плечу:

— Правильно, сынок: сам пропадай, а друга выручай. (51)И мама сказала бы: молодец у меня сынок! (52)Вот бы что она сказала!

 

(По Л.Ф. Воронковой*)

 

* Любовь Фёдоровна Воронкова (1906-1976) – советская писательница, автор многих детских книг и цикла исторических повестей для детей.

(1)Жил в городе Верном художник Николай Гаврилович Хлудов. (2)Судьба послала ему при редком долголетии ещё и завидную плодовитость. (3)Добрая сотня картин и этюдов до сих пор хранится в запасниках Центрального музея. (4)Картинная галерея взять их отказалась. (5)«Что за художник? — сказали искусствоведы. — (6)Ни стиля, ни цвета, ни настроения. (7)Просто бродил человек по степи да и заносил в свой альбом всё, что ему попадалось на глаза».

(8)Однажды мне предложили написать о нём небольшую популярную статейку для журнала. (9)Я ухватился за это предложение, перерыл все музейные архивы, собрал целую папку фотографий, а потом написал с великим трудом с десяток мучительно вялых страниц и бросил всё. (10)Ничего не получилось. (11)Не нашлось ни слов, ни образов. (12)В редакции меня отругали, а статью через год написал другой, уже «настоящий» искусствовед. (13)Вот что он написал о мастерстве художника.

(14)«Единственное влияние, которое испытал Хлудов, – это влияние верещагинского натурализма. (15)Хлудов достигал временами значительных результатов, соединяя скупую, выдержанную гамму с чётким рисунком».

(16)Вот и всё. (17)Десяток раскрашенных фотографий, этнографические документы. (18)Этим исчерпана жизнь художника.

(19)Я не хочу осуждать этого искусствоведа, он, вероятно, в чём-то прав, но прав и я, когда говорю, что он ничегошеньки не понял в Хлудове. (20)И та моя давняя статья об этом художнике не удалась мне, конечно, только потому, что я тоже пытался что-то анализировать и обобщать, а о Хлудове надо разговаривать. (21)И начинать статью о нём надо со слов «я люблю». (22)Это очень точные слова, и они сразу ставят всё на своё место.

(23)Так вот – я люблю…

(24)Я люблю Хлудова за свежесть, за радость, за полноту жизни, за красоту событий, которые он увидел и перенёс на холст.

(25)Я люблю его за солнце, которое так и бьёт на меня со всех его картин. (26)Или яснее и проще: я люблю и понимаю его так, как дети любят и понимают чудесные поздравительные открытки, блестящие переводные картинки, детские книги с яркими лакированными обложками. (27)Всё в них чудесно, всё горит: и солнце над морем, и наливные яблочки на серебряном блюдечке, и тёмные леса, и голубейшее небо, и луга нежно-лягушачьего цвета, и роскошные лилии в синем, как небо, пруду.

(28)Хлудов не боялся рисовать такими ясными красками. (29)Именно красками, а не тонами – тонов у него нет, как и нет у него иных настроений, кроме радости и любования жизнью. (30)Он заставлял луга пестреть цветами, коней подыматься на дыбы, мужчин гордо подбочениваться, красавиц распускать волосы. (31)Он не признавал ненастье и серое небо. (32)Всё, что он видел, он видел либо при свете солнца, либо при полной луне. (33)Но тут ему уже не было соперников. (34)Ведь он рисовал не только степи и горы, но и ту степень изумления и восторга, которые ощущает каждый, кто первый раз попадает в этот необычайный мир. (35)И именно поэтому каждое его полотно ликует и смеётся от радости. (36)Он жил только настоящим, интересовался только сегодняшним, проходящим, живым.

 

(По Ю.О. Домбровскому*)

 

* Юрий Осипович Домбровский (1909–1978) – русский советский поэт, прозаик, литературный критик. Вершиной творчества писателя стал роман «Факультет ненужных вещей», который он создавал более 10 лет.

(1)В этом доме постоянно останавливаются и дают свои представления все приезжающие в наш город фокусники и другие заезжие артисты. (2)Сегодня около подъезда висят плакаты: «Чудо-художник рисует ногами». (3)Конечно, я жалобно прошу:

— Ма-а-ма... (4)Ма-а-ма…

(5)И конечно, мы поднимаемся по лестнице. (6)В большой комнате – это зал представлений – перед маленькими подмостками стоят в три ряда стулья. (7)Народу немного. (8)Раздаётся звонок. (9)Кто-то играет на пианино. (10)Публика рассаживается на стульях. (11)На подмостки, где стоит большой мольберт и стул, выходит человек с измятой физиономией, он громко прокашливается и начинает говорить:

— Почтеннейшая публика, сейчас вы, без сомнения, увидите величайшее чудо, необъяснимую загадку природы, художника, лишившегося обеих рук. (12)Художник этот научился рисовать ногами. (13)И вы сейчас убедитесь в этом сами.

(14)На подмостки выходит высокий, стройный человек с симпатичным лицом. (15)Оба рукава его пиджака совершенно пусты сверху донизу, и концы рукавов заложены в оба кармана. (16)Это и есть безрукий художник. (17)Он кланяется зрителям без улыбки, с достоинством. (18)Художник садится на стул перед мольбертом. (19)Человек с мятым лицом вставляет кусок угля в пальцы ноги художника. (20)И художник начинает рисовать ногой. (21)Сперва на мольберте появляется что-то вроде извилистой речки. (22)По обе стороны её возникают деревья. (23)Нет, это не речка, а дорожка в лесу. (24)Потом из-за деревьев появляется солнце. (25)Всё.

— (26)«Дорога уходит вдаль...», — объясняет художник, — это пейзаж.

(27)Потом он рисует ещё несколько карикатур. (28)Зрители смеются от всей души, хлопают. (29)Художник встаёт, нашаривает ногами туфли. (30)Помощник, показывая на рисунки, сделанные только что художником, предлагает желающим приобрести их. (31)Желающих не оказывается.

— (32)Недорого... (33)Купите! — предлагает помощник художника.

(34)Художник стоит неподвижно. (35)Глаза его опущены. (36)Губы крепко сжаты.

— (37)А сколько? — вдруг взволнованно спрашиваю я.

(38)Мама очень решительно берёт меня за руку. (39)Помощник бросается к нам.

— (40)Дёшево…

(41)Я смотрю на маму умоляющими глазами.

— (42)Мамочка!..

(43)Мама платит тридцать копеек. (44)Художник подходит к краю подмостков. (45)Он говорит очень сердечно и просто:

— Пусть маленькая барышня возьмёт рисунок «Дорога уходит вдаль...». (46)Когда я ещё был художником (а я был настоящим художником, прошу мне поверить!), это была моя любимая тема: «Все – вперёд, все – вдаль! (47)Идёшь – не падай, упал – встань, расшибся – не хнычь. (48)Все – вперёд! (49)Все – вдаль!..»

(50)Рисунок художника углём на бумаге «Дорога уходит вдаль...», заделав в стеклянную рамку, повесили в моей комнате. (51)В течение ряда лет, когда я открывала глаза, я видела дорогу среди деревьев, из-за которых вставало солнце, и вспоминала слова художника: «Упал – встань. (52)Расшибся – не хнычь. (53)Дорога уходит вдаль, дорога идёт вперёд!» (54)Это были мужественные слова мужественного человека. (55)Увечье не победило его – он победил своё увечье. (56)Он не растерялся, не пал духом, он не просил милостыню, как просят калеки, он работал как мог. (57)Художник сказал мне свои замечательные слова как напутствие, а я запомнила их на всю жизнь как завет воли к сопротивлению. (58)Ох, как пригодились мне в жизни эти слова!

 

 (По А.Я. Бруштейн*)

 

* Александра Яковлевна Бруштейн (1884-1968) – русская советская писательница и драматург.

(1)Саша и Женя дружат с раннего детства, или, как говорят, с пелёнок. (2)Ведь дружат не только они, но и их папы и мамы. (3)Мальчики вместе ходят в школу в один класс, вместе учат уроки и вместе играют. (4)Они настоящие друзья, и всё у них ладится. (5)Стоит только одному заболеть, другой тут как тут: книжку почитает, историю расскажет, уроки разъяснит, а если одного из них родители накажут, кто как не друг поймёт и утешит? (6)Это большое счастье – иметь настоящих друзей.

(7)Однажды Сашин папа купил ему велосипед, как раз такой, о каком он мечтал, – синий, блестящий, со слегка скрипучим мягким сиденьем и голосистым звонком.

— (8)Женя, тебе нравится мой велосипед? — спросил Саша друга. — (9)Хочешь, дам тебе покататься? (10)Вот, держи. (11)Будем ездить по очереди. (12)Давай, ты первый, а я пока на лавочке посижу.

(13)Женя радостно вскочил на Сашин велосипед, весело нажал на звонок и поехал. (14)Вокруг дома он объехал сразу несколько раз. (15)И вдруг – бабах!

(16)Как это случилось, трудно понять, но Женя угодил на всей скорости в клумбу. (17)Врезался в посаженное посредине дерево и упал. (18)С разбитых коленок тонкими струйками стекала кровь, ныло и щипало плечо, опухал нос. (19)Но всё это было бы не так страшно, если бы не то, что там, возле дерева, лежал новый Сашин велосипед с восьмёркой на переднем колесе и уродливо изогнутым рулём…

(20)А к клумбе уже спешил встревоженный Саша. (21)Жене изо всех сил хотелось убедить друга, что он не виноват. (22)Печально подобрал Саша с земли разбитый велосипед и молча пошёл к дому. (23)Такого между друзьями ещё не бывало.

(24)Всю ночь Женя плохо спал, а утром заглянул в комнату отца, ведь только с ним можно поделиться своим горем.

(25)Отец внимательно выслушал своего старшего сына и, конечно же, нашёл выход.

— (26)Пойдём в магазин и купим Саше новый велосипед, а поломанный забери себе.

(27)После уроков Женя летел домой как на крыльях. (28)Новый, блестящий, уже собранный папой велосипед стоял в прихожей и был ещё лучше прежнего. (29)Женя поставил на пол портфель, схватил велосипед и покатил его в квартиру Саши. (30)Надо ведь успеть, пока друг не вернулся из школы.

(31)Дверь открыла тётя Клара, Сашина мама. (32)Женя быстро поздоровался, как можно короче всё объяснил, хотя ему показалось, что у тёти Клары было удивлённое лицо и она ничего не поняла.

— (33)А кто разбил велосипед? (34)Ты? (35)Разве не Саша? (36)Странно.

(37)Это всё, что она успела сказать, пока Женя вкатывал в узкий коридор новую Сашину технику и взамен уже забирал разбитый им велосипед. (38)Как всё удачно! (39)Ну, подумать только, какой же у него хороший друг Саша. (40)Не выдал его родителям. (41)Наверно, они поверили, что Саша сам разбил велосипед. (42)Досталось же бедняге, наверное.

(43)Не успел Женя обо всё хорошенько подумать, как в дверь позвонили. (44)У двери стоял Саша. (45)Молчит. (46)И Женя молчит. (47)Сейчас они только смотрят друг на друга. (48)Да и зачем им слова? (49)И так всё ясно.

(50)Великая вещь – дружба.

 

(По Е. Чепилке*)

 

* Елена Чепилка – современная российская писательница, автор многих детских рассказов.

(1)Меня часто спрашивают, почему я, человек вполне сухопутный, так привязан к Севастополю, к морякам и кораблям. (2)Я говорю:

— Потому что море я полюбил в детстве.

(3)И сегодня мне хочется вспомнить подробности тех дней, когда я впервые ощутил тоску по Севастополю.

(4)Это случилось в начале июня. (5)Я от нечего делать зашёл к Шалимовым. (6)Лёшка сердито мастерил из загнутой медной трубки и гвоздя пугач-хлопушку. (7)На меня он только глянул с хмурым равнодушием. (8)В те дни, о которых я рассказываю, он дразнил меня непонятным прозвищем Кнабель. (9)Впрочем, Лёшкины дразнилки были беззлобные, а по-настоящему злился он, если к нему лезли под руку во время важной работы. (10)Поэтому я не стал соваться и разглядывать пугач, а смирно присел на укрытую суконным одеялом койку.

(11)На коричневом сукне лежала книга, на которой были разлапистые якоря, парусные корабли и слова: «С. Григорьев. Малахов курган».

(12)Всё, что было связано с морем и парусами, приводило меня в волнение. (13)Книгу я тихо открыл и стал читать, как десятилетний мальчик Венька стоит на крыше своего дома и смотрит на входящую в бухту эскадру, как блестит на солнце оранжевая ребристая черепица на белых домиках.

(14)Я листал страницы неслышно и сидел не шевелясь, боясь лишним движением напомнить о себе.

(15)Видимо, с пугачом ладилось: Лёшка, не сказав ни слова, ушёл, а через минуту на дворе грохнуло. (16)Выстрел встряхнул меня – надо было принимать решение. (17)Попросить Лёшку, чтобы дал почитать? (18)Он может ответить «бери», а может и буркнуть «сам читаю» или «не моя». (19)Я непослушными пальцами расстегнул на животе оловянные пуговки, запихал книгу и боком скользнул на кухню. (20)Щёлкнул на двери крючком и замер с книжкой у стола…

(21)Через какое-то время Лёшка задёргал дверь.

— (22)Кнабель, это ты стырил книгу?

— (23)Всё равно не дам, пока не дочитаю! — отчаянно сказал я, потому что расстаться с повестью о Севастополе было, казалось, выше моих сил.

— (24)Ну, только выйди, — нехорошим голосом предупредил Лёшка.

(25)К середине следующего дня я дочитал «Малахов курган» и, виноватый, готовый к заслуженной каре, но всё равно счастливый, понёс книгу Лёшке. (26)Лёшка встретил меня вполне миролюбиво, улыбнулся и сказал:

— (27)Да ладно, у меня сейчас «Восемьдесят дней вокруг света» есть, а эту читай ещё, если охота…

(28)И я читал ещё. (29)Не спеша. (30)Про Веньку и про Нахимова, про гибель кораблей, затопленных у входа в бухту, и про матросов на бастионах. (31)А ещё в книге был Севастополь. (32)Я читал о жутких непрекра­щающихся бомбардировках, о развалинах и пожарах, но сквозь дым военного разрушения продолжал видеть мирный и солнечный город у необозримого моря. (33)Тот, который нужен был мне…

 

 (По В.П. Крапивину*)

 

* Владислав Петрович Крапивин (1938-2020) – советский и российский детский писатель. Его книги были включены в «Золотую библиотеку избранных произведений для детей и юношества», «Библиотеку приключений и научной фантастики», «Библиотеку мировой литературы для детей». Некоторые произведения писателя экранизированы.

(1)В конце третьего класса, как раз по весне, когда вскрылась река и с шорохом и гулом уплыли вниз по воде рыхлые серые льдины, наша учительница Анна Николаевна привела в класс нового ученика в кителе с морскими пуговицами. (2)Эти пуговицы бросились мне в глаза прежде всего: у всех были железные пуговицы со звёздочкой, а у Витьки Борецкого – с якорями.

(3)Витька Борецкий сидел в классе тихо на предпоследней парте, посверкивал завидными пуговицами, был тих и аккуратен, тянул руку, если хотел сказать или спросить, в общем, был образцовым пай-мальчиком, совершенно непохожим на нашу шумливую братию.

(4)Вовка Мешков с первого дня невзлюбил Борецкого. (5)У Мешкова о́троду не было внутренних тормозов. (6)Был он развязный, невоспитанный, и у него даже, казалось, глазки хищно щурились, когда он смотрел на Витьку. (7)Вот и придумал он Борецкому неприличную кличку и так затерроризировал бедного Витьку, что тот решил перейти в другую школу.

(8)И вот однажды Анна Николаевна сказала, что школе дали много денег для оборудования, и мы отправились в магазин наглядных пособий.

— (9)Ребята, выбирайте, что вам нравится! — скомандовала Анна Николаевна.

(10)Мы, как дрова, таскали на телегу стеклянные пирамиды, циркули, банки со змеями и лягушками.

(11)Когда мы зашли в магазин за новыми охапками пособий, Анна Николаевна вдруг остановилась. (12)Потом она задумчиво проговорила:

— Деньги-то ещё остались. (13)Чего бы ещё купить?

(14)Я не успел подумать о самом страшном для меня во всём магазине, как Анна Николаевна воскликнула, смеясь:

— Скелет продаётся?

(15)В ту же секунду меня озарило. (16)А ведь этот скелет спасёт Витьку! (17)Я был абсолютно уверен, что самое страшное пособие поможет Витьке остаться в нашей школе, помириться с Вовкой и забыть свою позорную кличку.

(18)А план уже отчеканился в моей голове, и я как бы невзначай предложил Витьке:

— Хочешь сфотографироваться с ним?

(19)Решительным шагом я подошёл к Борецкому, придвинул его к скелету, взял костлявую кисть и положил Витьке на плечо. (20)Щёлкнул затвор. (21)Готово! 

(22)Вечером я предложил Борецкому прогуляться в поисках желанной встречи с Вовкой.

(23)Вовку мы встретили на набережной, где он катался на велосипеде.

(24)Неторопливым движением я достал фотографию и протянул Вовке.

— (25)Посмотри!

(26)Он нехотя взял карточку, и глаза у него поехали на лоб.

— (27)Ну ты даё-ёшь! — прошептал он и уставился на Витьку. 

(28)Я ликовал. (29)Пусть попробует теперь Вовка повторить позорную кличку, выдуманную для Витьки! (30)Язык у него больше не повернётся!

(31)Мешков глядел на Борецкого с ярко выраженным уважением, и Витька потихоньку выпрямлял спину, приподнимал подбородок. (32)А Вовка всё смотрел на Витьку, и взгляд его постепенно становился восторженным.

 

 (По А.А. Лиханову*)

 

* Альберт Анатольевич Лиханов (род. в 1935 г.) – писатель, журналист, председатель Российского детского фонда. Особое внимание в своих произведениях писатель уделяет роли семьи и школы в воспитании ребёнка, в формировании его характера.

(1)В третью военную осень после уроков Анна Николаевна не отпустила нас по домам, а раздала узкие полоски бумаги, на которых под жирной фиолетовой печатью – всё честь по чести! – было написано, что такой-то или такая-то действительно учится во втором классе девятой начальной школы.

— (2)Вот! (3)С этой! (4)Справкой! — разделяя слова, делая между ними паузы и, таким образом, не просто объясняя, а внушая, вдалбливая нам правило, которое требовалось запомнить, Анна Николаевна разъясняла и остальное. — (5)И письменным! (6)Поручительством! (7)Мамы! (8)Вы! (9)Пойдёте! (10)В детскую! (11)Библиотеку! (12)И запишетесь!

(13)Детское ликование не остановить. (14)Да и не нужно его останавливать, потому что это ведь стихия. (15)Поэтому наша мудрая Анна Николаевна только улыбнулась, когда мы заорали на радостях, заколготились в своих партах, как в коробах, отошла в сторону, прислонилась к тёплой печке, прикрыла глаза и сложила руки калачиком.

(16)Теперь самое время объяснить, отчего уж мы так возрадовались. (17)Дело в том, что все мы давно уже научились читать – соответственно возрасту, конечно же, запросто разделывались с тонкими, ещё довоенными, клееными-переклееными книжечками, которые давала в классе Анна Николаевна, но вот в библиотеку нас не пускали, в библиотеку записывали почему-то лишь со второго класса. (18)А кому в детстве не хочется быть постарше? (19)Человек, который посещает библиотеку, – самостоятельный человек, и библиотека – заметный признак этой самостоятельности.

(20)Постепенно мы угомонились, и Анна Николаевна снова стала объяснять.

— (21)В письменном! (22)Поручительстве! (23)Мама должна написать! (24)Что в случае! (25)Потери! (26)Книг! (27)Она! (28)Возместит! (29)Утрату! (30)В десятикратном! (31)Размере!

— (32)Теперь вы понимаете свою ответственность? — спросила она уже обыкновенным, спокойным голосом.

(33)Можно было и не спрашивать. (34)Без всякого сомнения, штраф за потерянную книжку в десятикратном размере выглядел чудовищным наказанием. (35)Выходило, что книжки читать будем мы и терять, если доведётся, тоже будем их мы, а вот мамам ни много ни мало придётся страдать из-за этого, будто им и так не достаётся.

(36)Да, мы росли в строгости военной поры. (37)Но мы жили, как живут люди всегда, только с детства знали: там-то и там-то есть строгая черта, и Анна Николаевна просто предупреждала об этой черте. (38)Внушала нам, второклассникам, важную истину, согласно которой и мал и стар зависимы друг от дружки, и коли ты забудешь об этом, забудешь о том, что книжку надо беречь, и потеряешь по рассеянности или ещё по какой другой, пусть даже уважительной, причине, то маме твоей придётся отвечать за тебя, плакать, собирать по рублю деньги в десятикратном размере.

(39)Повздыхав, зарубив себе на носу жестокий размер ответственности и ещё одно правило, по которому мама должна прийти сама вместе с тобой, захватив при этом паспорт, мы вылетели на волю, снова ликуя и толкаясь.

 

(По А.А. Лиханову*)

 

* Альберт Анатольевич Лиханов (род. в 1935 г.) – писатель, журналист, председатель Российского детского фонда. Особое внимание в своих произведениях писатель уделяет роли семьи и школы в воспитании ребёнка, в формировании его характера.

(1)Мы задержались в школе, и, когда вышли на улицу, уже смеркалось. (2)Снегу навалило до половины валенка. (3)Я забеспокоился, зная, как жестоки зимой наши степные метели, какие беды они могут принести.

(4)И скоро началось то, чего я опасался. (5)Снежинки вдруг закружились в таком танце, что через несколько минут началась настоящая пурга, вскоре перешедшая в большой буран. (6)Узенькую дорожку, которая вела в наше село, то и дело засыпа́ло снегом, а потом она и совсем пропала. (7)Будто из-под ног её украл кто-то очень недобрый.

(8)Я испугался и не знал, что делать дальше. (9)Ветер свистел на все лады, чудились волки. (10)И вдруг в вое ветра я услышал спокойный голос матери: «Не бойся, тебе надо зарыться в снег». (11)Я так отчётливо слышал голос моей матери, отлично зная, что маминым голосом я разговариваю сам с собой в моём воображении…

(12)Мы вырыли пещерку и всю ночь просидели, рассказывая друг другу разные истории. (13)А утром, пробив дыру на свободу, мы отправились домой.

(14)Открыв дверь, я бросился к маме. (15)Бросился и – что было, то было – заплакал.

— (16)Да о чём ты? (17)Переобувайся да живо за стол, — сказала мать, ничего не спросив о минувшей ночи.

(18)Приехал отец. (19)Он хвалил меня, обещал мне купить маленькое, но настоящее ружьё. (20)Он удивлялся моей находчивости. (21)А мать?.. (22)Мать сказала: «Парню тринадцатый год, и странно было бы, если бы он растерялся в метель да себя с товарищами не спас».

(23)Вечером мы остались с бабушкой вдвоём. (24)Мать ушла на станцию, к фельдшеру. (25)Сказала, что угорела, – болит голова. (26)С бабушкой мне всегда было легко и просто. (27)Я спросил её: «Бабушка, хоть ты скажи мне правду: почему мать не пожалела меня? (28)Неужели я в самом деле такой нестoящий?»

— (29)Дурень ты, больше никто! — ответила бабушка. — (30)Мать всю ночь не спала, ревела, как умалишённая, с собакой по степи тебя искала, колени обморозила... (31)Только ты ей, смотри, об этом ни гугу!

(32)Вскоре вернулась мать. (33)Она сказала бабушке: «Фельдшер дал порошки от головы. (34)Говорит, чепуха, скоро пройдёт».

(35)Я бросился к матери и обнял её ноги. (36)Сквозь толщу юбок я почувствовал, что её колени забинтованы. (37)Но я даже не подал виду. (38)Я никогда ещё не был так ласков с нею. (39)Я никогда ещё так не любил свою мать. (40)Обливаясь слезами, я целовал её обветренные руки. (41)А она погладила меня по голове и ушла, чтобы лечь. (42)Видимо, стоять ей было трудно.

(43)Так растила и закаливала нас наша любящая и заботливая мать. (44)Далеко смотрела она. (45)И худого из этого не получилось. (46)Мой брат теперь дважды Герой. (47)И про себя я кое-что мог бы сказать, да матерью строго-настрого наказано как можно меньше говорить о себе.

 

(По Е.А. Пермяку*)

* Евгений Андреевич Пермя́к (настоящая фамилия – Виссов, 1902-1982) – русский советский писатель.