03 №10. Цыбулько-2020 (ОГЭ)

— (1)Эй, как тебя!.. (2)Новичок… как твоя фамилия?

(3)Буланин вздрогнул и поднял глаза. (4)Перед ним, заложив руки в карманы панталон, стоял рослый воспитанник и рассматривал его сонным, скучающим взглядом.

(5)Внимание его привлекли большие металлические пуговицы, пришитые в два ряда на курточке Буланина.

— (6)Ишь ты, какие пуговицы у тебя ловкие, — сказал он, трогая одну из них пальцем.

— (7)О, это такие пуговицы… — суетливо обрадовался Буланин. — (8)Их ни за что оторвать нельзя. (9)Вот попробуй-ка!

(10)Старичок захватил между своими двумя грязными пальцами пуговицу и начал вертеть её. (11)Но пуговица не поддавалась. (12)Воспитанник оставил пуговицу, поглядел на свои пальцы, где от нажима острых краёв остались синие рубцы.

(13)Скоро вокруг Буланина, в углу между печкой и дверью, образовалась довольно густая толпа. (14)Тотчас же установилась очередь. (15)«Чур, я за Базуткой!» – крикнул чей-то голос, и тотчас же остальные загалдели: «А я за Миллером! (16)А я за Утконосом! (17)А я за тобой!» – и покамест один вертел пуговицу, другие уже протягивали руки и даже пощёлкивали от нетерпения пальцами.

(18)Но пуговица держалась по-прежнему крепко.

— (19)Позовите Грузова! — сказал кто-то из толпы.

(20)Тотчас же другие закричали: «Грузов! (21)Грузов!» (22)Пришёл Грузов, малый лет пятнадцати, с жёлтым, испитым, арестантским лицом, сидевший в первых двух классах уже четыре года, – один из первых силачей возраста. (23)Ему объяснили, зачем его звали. (24)Он самоуверенно взялся за пуговицу и стал её с ожесточением крутить. (25)Однако, несмотря на то что он прилагал всё большие и большие усилия, пуговица продолжала упорно держаться на своём месте. (26)Тогда, из боязни уронить свой авторитет перед «малышами», весь красный от натуги, он упёрся одной рукой в грудь Буланина, а другой изо всех сил рванул пуговицу к себе. (27)Пуговица отлетела с мясом, но толчок был так быстр и внезапен, что Буланин сразу сел на пол. (28)На этот раз никто не рассмеялся. (29)Может быть, у каждого мелькнула в это мгновение мысль, что и он когда-то был новичком, в такой же курточке, сшитой дома любимыми руками.

(30)Буланин поднялся на ноги. (31)Как он ни старался удержаться, слёзы всё-таки покатились из его глаз, и он, закрыв лицо руками, прижался к печке.

— (32)Эх ты, рёва-корова! — произнёс Грузов презрительно, стукнул новичка ладонью по затылку, бросил ему пуговицу в лицо и ушёл своей разгильдяйской походкой.

(33)Ночью, когда шум совершенно прекратился, когда отовсюду послышалось глубокое дыхание спящих, прерываемое изредка сонным бредом, Буланину сделалось невыразимо тяжело. (34)Тонкая, глубокая нежность и какая-то болезненная жалость к матери переполнили сердце Буланина. (35)Он вспомнил также сегодняшнюю историю с пуговицей и покраснел, несмотря на темноту. «(36)Бедная мама! (37)Как старательно пришивала она эти пуговицы, откусывая концы нитки зубами. (38)С какою гордостью во время примерки любовалась она этой курточкой, обдёргивая её со всех сторон...» (39)Буланин почувствовал, что он совершил сегодня утром против неё нехороший, низкий и трусливый поступок, когда предлагал старичкам оторвать пуговицу.

(40)Он плакал до тех пор, пока сон не охватил его своими широкими объятиями… (41)Но и во сне Буланин долго ещё вздыхал прерывисто и глубоко, как вздыхают после слёз очень маленькие дети.

 

(По А.И. Куприну*)

* Куприн Александр Иванович (1870-1938) – известный русский писатель, переводчик.

---

(1)Я стал усердно искать книги, находил их и почти каждый вечер читал. (2)Это были хорошие вечера; в мастерской тихо, как ночью, над столами висят стеклянные шары – белые, холодные звёзды, их лучи освещают лохматые и лысые головы, приникшие к столам; я вижу спокойные, задумчивые лица, иногда раздаётся возглас похвалы автору книги или герою. (3)Люди внимательны и кротки, не похожи на себя; я очень люблю их в эти часы, и они тоже относятся ко мне хорошо, я чувствовал себя на месте.

— (4)С книгами у нас стало как весной, когда зимние рамы выставят и первый раз окна на волю откроют, — сказал однажды Ситанов.

(5)Трудно было доставать книги, но я всё-таки как-то ухитрялся и доставал их, выпрашивая всюду, как милостыню. (6)Однажды брандмейстер^[1] дал мне том Лермонтова, и вот я почувствовал силу поэзии, её могучее влияние на людей.

(7)Помню, уже с первых строк «Демона» Ситанов заглянул в книгу, потом – в лицо мне, положил кисть на стол и, сунув длинные руки в колени, закачался, улыбаясь. (8)Под ним заскрипел стул.

— (9)Тише, братцы, — сказал Ларионыч и, тоже бросив работу, подошёл к столу Ситанова, за которым я читал. (10)Поэма волновала меня мучительно и сладко, у меня срывался голос, я плохо видел строки стихов, слёзы навёртывались на глаза. (11)И ещё более волновало глухое, осторожное движение в мастерской, вся она тяжело ворочалась, и точно магнит тянул людей ко мне. (12)Когда я закончил первую часть, почти все стояли вокруг стола, тесно прислонившись друг к другу, обнявшись, хмурясь и улыбаясь.

— (13)Читай, читай, — сказал Жихарев, наклоняя мою голову над книгой.

(14)Я закончил читать, он взял книгу, посмотрел на титул и, сунув под мышку себе, объявил:

— Это надо ещё раз прочитать! (15)Завтра опять прочитаешь. (16)Книгу я спрячу.

(17)Отошёл, запер Лермонтова в ящик своего стола и принялся за работу. (18)В мастерской было тихо, люди осторожно расходились к своим столам.

(19)Ситанов и Жихарев вышли на двор, и я пошёл с ними. (20)Там, глядя на звёзды, Ситанов сказал:

Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил… 

— этого не выдумаешь!

— (21)Я никаких слов не помню, — заметил Жихарев, вздрагивая на остром холоде. — (22)Ничего не помню, а его – вижу! (23)Удивительно это — человек заставил чёрта пожалеть? (24)Ведь жалко его, а?

— (25)Жалко, — согласился Ситанов.

— (26)Вот что значит – человек! — памятно воскликнул Жихарев.

 

(По М. Горькому*)

 

* Максим Горький (1868-1936) – выдающийся русский советский писатель и драматург.

^[1] Брандмейстер – начальник пожарной команды.

---

(1)Рота уже залегла перед броском. (2)Вокруг Альки посвистывало, звучно причмокивало, от деревни доносился треск, будто горели сухие дрова. (3)Ухнули мины. (4)Алька не успел добежать до залёгшей цепи: правую руку ударило, точно палкой, наотмашь, пальцы тотчас скрючились, одеревенели, рука жёстко согнулась в локте. (5)Алька выпустил автомат.

(6)«Наверное, кость раздробило…»

(7)Он попытался вытащить руку из рукава, но она не поддавалась. (8)Алька зажал её между колен, потянул – боли не было, но рука не двигалась. (9)Решив, что она держится на каком-нибудь случайно не перебитом сухожилии, Алька стал неторопливо снимать шинель. (10)Расстёгивать крючки одной рукой было неудобно, он пыхтел, вставал во весь рост; он не замечал свиста пуль и разрывов мин. (11)Он был раненый, выбывший из игры!

(12)Наконец он сбросил шинель, закатал рукава гимнастёрки и нательной рубахи – чуть выше локтя сочилось сукровицей отверстие величиной с клюквину. (13)Внезапно в памяти возник смех легкораненых, одновременно конфузливый и счастливый смех, и он засмеялся тоже, ругая свою поспешную решимость расстаться с рукой, и пошёл, покачивая её на весу, как младенца, будто жалея.

(14)Шёл он, не торопясь, ни о чём не думая, в умиротворении и гордости: он раненый – и может теперь на вполне законных основаниях не воевать! (15)Миновал горящую «тридцатьчетвёрку», которая стояла чёрная, закопчённая и пустая, а вокруг пахло горелой резиной и раскалённым железом. (16)Башня, покрытая густым слоем сажи, валялась метрах в десяти: её сорвало взрывом и отбросило от танка. (17)И Степан упал где-то здесь…

(18)Степан, сжимая оружие в руках, согнувшись, лежал поодаль, у неглубокой прозрачной лужи, видимо, пытался ползти, причём не в сторону лазарета… (19)Стыд огнём ударил Альке в лицо! (20)Он оглянулся воровато и тут же осознал, что он открыт для пуль и осколков.

(21)Алька бросился на землю. (22)В лужу тут же шлёпнулась мина, продолговатая, небольшая мина с перистым грубым хвостом и блестящим ободком у головки. (23)Алька смотрел на неё зачарованно, а мина висела в некоем остановившемся пространстве – времени.

(24)Неожиданно что-то грубо-живое разрушило это жуткое очарование – это Степановы руки дёрнулись, поползли из воды к голове, бороня пальцами мокрую землю.

(25)Алька встал на ноги, огляделся, и душа его вдруг вскипела, распахнув все его чувства и белому небу, и мокрой земле, разрываемой пулями, но особенно Степану, лежащему рядом…

(26)Оглянувшись, Алька вновь увидел свою роту, залёгшую перед новым броском шагах в пятидесяти от него, увидел и поднявшегося уже капитана Польского. (27)Услышал, как он закричал: «Вперёд!»

— (28)Степан, потерпи, я сейчас… — сказал Алька Степану твёрдым уверенным голосом, левой рукой поднял пулемёт, уложил его ствол на правую, неподвижную и согнутую в локте, и побежал на фланг роты: там – теперь он их видел отчётливо – за соломенным плетнём залегли немцы.

(29)Алька бежал, не помня себя, не чувствуя боли, стрелял на бегу и кричал, кричал слова, которые кричат все солдаты во время атаки и которые почему-то так помогают в бою.

(30)Удар! (31)И как будто резинкой пропахали по волосам ото лба к темени…

(32)Очнулся Алька в госпитальной палате. (33)Над ним склонилась знакомая медсестра, взгляд её был упругим и ласковым, как поглаживание.

— (34)Степана доставили? (35)Сержанта Елёскина?..

(36)Медсестра ответила неторопливым кивком.

— (37)То-то, — назидательно и удовлетворённо прошептал Алька и попросил пить.

 

(По Р.П. Погодину*)

* Радий Петрович Погодин (1925-1993) – русский советский писатель, поэт и сценарист, художник.

---

— (1)Пусти! — крикнул Валерка и бросился назад, в лес. (2)Нескольких секунд нашей растерянности хватило, чтобы он скрылся в темноте.

— (3)Тихий мальчик, спокойный, послушный, — ехидно сказал я, повторяя слова наших знакомых, которые навязали мне и моему другу Виталию такого попутчика.

(4)Впрочем, до последнего момента Валерка был и на самом деле очень спокойным для своих одиннадцати лет попутчиком. (5)До тех пор, пока не обнаружил, что потерял сумку-планшет.

(6)Со старой сумкой-планшетом Валерка не расставался ни разу за время плавания. (7)Он таскал её на длинном ремне, а ночью, укладываясь на постель, совал её под голову.

(8)Мы плыли из Самарова в Тюмень. (9)Маленький «Менделеев» был последним пароходом, который в этом году мог пройти к Тюмени по извилистому и обмелевшему фарватеру Туры. (10)Но на Иртыше, несмотря на конец июля, всё ещё держался разлив.

(11)Однажды ночью «Менделеев» неожиданно остановился. (12)Мы с Виталием вышли на верхнюю, открытую палубу. (13)Было темно, только на севере небо светилось ртутным отблеском белых ночей. (14)Неожиданно рядом оказался Валерка. (15)Он даже не оделся, выскочил на палубу в трусах и майке, только сунул ноги в тапочки. (16)Однако в руках держал неизменную сумку.

— (17)Зачем ты её таскаешь с собой?

(18)Валерка ответил неохотно:

— Так… (19)Карта там.

— (20)Ну и что?

— (21)Я отмечаю… путешествия.

— (22)И много ты путешествовал? — усмехнулся я.

(23)Валерка смутился. (24)Ответил, вздохнув:

— Немного… (25)Я не только те путешествия отмечаю, в которых бывал, а ещё те, в которых хочу... (26)Ну, потом когда-нибудь.

(27)Тем временем пароход с трудом приткнулся к невысокому лесистому берегу: поломка колеса.

— (28)Не меньше часа простоим, — сказал матрос.

— (29)Значит, два, — заключил Виталий и предложил прогуляться по лесу. (30)Ему иногда приходили в голову бредовые идеи.

(31)На берегу смутно белели берёзовые стволы. (32)В чёрной, удивительно спокойной воде на страшной глубине плавали звёзды. (33)Мы пошли.

(34)Ничего интересного не было в этой прогулке: только нашли поляну, где слабо светились венчики густо растущих ромашек. (35)Они отражали те крохи света, которые звёзды посылали земле.

(36)А когда среди деревьев снова заблестели огни парохода, Валерка спохватился, что потерял сумку-планшет. (37)Он нёс её в руках, чтобы сумка не била по ногам и не цеплялась за ветки. (38)Споткнулся, выпустил её.

— (39)Надо найти, — почти со слезами сказал Валерка.

— (40)Не валяй дурака! (41)Пароход уйдёт.

— (42)Пусть уйдёт пароход! (43)А я пойду! — крикнул он.

(44)И вот теперь мы вынуждены были бежать вслед за мальчишкой, каждую секунду боясь услышать гудок уходящего парохода.

(45)Валерку мы догнали минут через семь. (46)Он ждал нас, прижимая к груди свою сумку. (47)Нашёл он её случайно, запнувшись за ремешок.

(48)В каюте мы смазали Валеркины ссадины. (49)Потом он сразу уснул.

(50)Случилось так, что мы с Виталием заспорили о месте, где произошла остановка. (51)В конце концов решили обратиться к карте. (52)У нас её не было, но на столе лежала Валеркина сумка. (53)Будить парня не хотелось, и мы вытащили карту без разрешения.

— (54)Чёрт возьми! — сказал я. (55)Вместо ожидаемой карты области перед нами развернулась карта мира, исчерченная во всех направлениях синими пунктирами. (56)Это были будущие Валеркины маршруты. (57)Они пересекали континенты и океаны. (58)И тогда понятным стал недавний Валеркин маршрут, самый короткий, но не самый простой – через ночной лес, за потерянной сумкой.

— (59)Ну, что ж… — задумчиво сказал Виталий. — (60)Каждый бережёт свою мечту… (61)Как ты думаешь, он боялся в лесу?

(62)Мы оба посмотрели на нашего спутника. (63)Тот спал, откинув исцарапанную ветками руку. (64)Иногда у него беспокойно вздрагивали брови.

 

(По В.П. Крапивину*)

* Крапивин Владислав Петрович (род. в 1938 г.) – советский и российский детский писатель.

---

(1)После уроков я забежал в первый класс. (2)Я бы не стал к ним забегать, но соседка поручила присмотреть за её сыном. (3)Всё-таки первое сентября, первый школьный день.

(4)Забежал, а в классе уже пусто. (5)Все ушли. (6)И вдруг вижу: за последней партой сидит какая-то кнопка, из-за парты её почти не видно.

— (7)Девочка, — говорю, — почему не идёшь домой?

(8)Никакого внимания.

— (9)Может быть, потеряла что-нибудь?

(10)Молчит и сидит, как каменная статуя, не шелохнётся.

— (11)Не пора ли тебе домой?

— (12)Нет, — отвечает. — (13)Я домой не пойду.

— (14)Что же, ночевать здесь будешь?

— (15)Не знаю.

— (16)Можешь ты сказать, — закричат я, — что у тебя случилось?

— (17)Меня брат ждёт. (18)Вон во дворе сидит.

(19)Я выглянул во двор. (20)Действительно, там на скамейке сидел маленький мальчик.

— (21)Ну и что же?

— (22)А то, что я ему обещала сегодня все буквы выучить.

— (23)В один день всю азбуку?! (24)Может быть, ты тогда школу закончишь в один год? (25)Сильна врать!

— (26)Я не врала, я просто не знала.

(27)Вижу, сейчас она заплачет.

— (28)Буквы учат целый год. (29)Это не простое дело.

— (30)У нас папа с мамой уехали далеко, а Серёжа, мой брат, сильно скучает. (31)А я ему сказала: «Вот пойду в школу, выучу все буквы – и напишем маме и папе письмо». (32)А он всем мальчишкам во дворе рассказал. (33)А мы сегодня весь день палочки писали.

— (34)Палочки, — говорю, — это хорошо, это просто замечательно! (35)Из палочек ведь можно сложить буквы. (36)А теперь пойдём к твоему брату, и я ему всё объясню.

(37)Мы вышли во двор и направились к её брату.

— (38)Слушай, — говорю, — старина. (39)Как бы тебе это объяснить… (40)Ну, в общем, чтобы выучить всю азбуку, нужно учиться целый год. (41)Это не такое лёгкое дело.

— (42)Значит, не выучила? — (43)Он вызывающе посмотрел на сестру. — (44)Нечего было обещать.

— (45)Мы писали палочки весь день, — с отчаяньем сказала девочка. — (46)А из них складываются буквы.

(47)Но он не стал её слушать. (48)Сполз со скамейки, сунул руки в карманы, низко опустил голову и поплёлся утиной походочкой.

(49)Тогда я догнал его.

— (50)Слушай, — говорю, — ну чем она виновата? (51)Наука – сложное дело. (52)Пойдёшь в школу — сам узнаешь.

— (53)Я весь день письмо маме сочинял, — сказал он, и у него было такое печальное лицо.

— (54)Подумаешь, беда, — говорю. — (55)Я сегодня приду к вам после обеда и всё изображу на бумаге под твою диктовку в лучшем виде.

— (56)Вот хорошо! — сказала девочка. — (57)Мы живём в этом доме за железной изгородью.

— (58)Ладно, — ответил Серёжа. — (59)Я буду ждать.

(60)Я видел, как они вошли во двор и их фигурки замелькали между железных прутьев забора и кустов зелени.

(61)И тут я услышал громкий, ехидный такой мальчишеский голос:

— Серёжка, ну что, выучила твоя сестра все буквы?

(62)Я видел, что Серёжа остановился, а сестра его вбежала в подъезд.

— (63)Чтобы выучить азбуку, надо учиться целый год, — сказал Серёжа.

— (64)Значит, плакали ваши письма, — сказал мальчишка.

— (65)Ничего не плакали, — ответил Серёжа. — (66)У меня есть друг, он уже давно учится не в первом классе, он сегодня придёт к нам и напишет письмо.

— (67)Всё ты врёшь, — сказал мальчишка. — (68)Ну, как зовут твоего друга, как?

(69)Наступило молчание.ц

(70)Ещё минута – и должен был раздаться победный, торжествующий возглас ехидного мальчишки, но я не позволил этому случиться.

(71)Я влез на каменный фундамент забора и просунул голову между прутьев.

— (72)Между прочим, его зовут Юркой, — сказал я.

(73)У этого мальчишки от неожиданности открылся рот.

(74)А Серёжа ничего не сказал. (75)Он был не из тех, кто бьёт лежачих. (76)А я спрыгнул на землю и пошёл домой. (77)Не знаю почему, но настроение у меня было хорошее. (78)Весело было на душе – и всё. (79)Отличное было настроение. (80)Даже петь хотелось.

 

(По В.К. Железникову*)

* Железников Владимир Карпович (1925-2015) – советский детский писатель, кинодраматург, лауреат литературных премий.

---

(1)Это была небольшая уютная лужайка, окружённая кустами боярышника и кривыми акациями. (2)Мы помещались на краю лужайки в большой яме, посредине которой весело пылал костёр, а по краям, на свежей траве и листьях, располагалась шайка из пяти человек: предводитель Илья Лохмачёв, и мы – Гичкин, Луговой, Прехин и малыш Петя.

(3)Лохмачёв ходил, заломив фуражку набок, изогнувшись боком и насвистывая всё время разные грубые марши. (4)Голос имел сиплый, и разговор его как раз подходил к голосу.

— (5)Разрази меня гром, если я не голоден как собака!

(6)Сегодня в нашей компании был ещё посторонний мальчик, и поэтому Лохмачёв старался казаться ещё страшней, грубей и заносчивей.

— (7)Если на днях у Хрустальных скал найдут разбитый бриг и вся команда будет висеть на реях, ты помалкивай. (8)А если проболтаешься, тебя постигнет участь Одноглазого Джима, — сказал он ошеломлённому Постороннему Мальчику.

— (9)Какого Одноглазого Джима? — спросил заинтересованный Гичкин.

— (10)Гром и молния! (11)Они не знают, как я расправился с Одноглазым Джимом в Южной Америке!

— (12)Да ты разве был в Южной Америке?

— (13)Был, — сказал хладнокровно Лохмачёв, поглядывая на костёр. — (14)Два года назад. (15)С отцом. (16)Он был торговцем невольниками.

— (17)Да как же так: ведь твой отец служит в казначействе чиновником?

— (18)Ну, и служит. (19)Что тут удивительного: нельзя же заниматься всё время одним делом.

— (20)А со львами тебе приходилось иметь дело?

— (21)Изредка. (22)Однажды я привязал мустанга к кусту алоэ и погнался за львицей, не заметив, как два львёнка подобрались к коню и растерзали в пять минут.

— (23)Маленькие были львята? — спросил Посторонний Мальчик странным тоном.

— (24)Маленькие…

— (25)Тогда ты говоришь неправду. (26)Маленькие львята не могут растерзать лошадь.

— (27)Каррамба! — вскричал свирепо Лохмачёв. — (28)Не хотите ли вы, господинчик, сказать, что я лгу? (29)О, лучше бы вам тогда и на свет не родиться!

— (30)Я говорю только, что маленькие львята лошади не растерзают.

— (31)Да ты откуда это знаешь?

— (32)Видел…

— (33)Что видел? (34)Где видел?

— (35)В Берлине… (36)Мы с отцом были в зоопарке. (37)Я видел, как сторож вынимал голыми руками за шиворот двух львят и они держали себя как котята.

(38)Странно: все рассказы Лохмачёва об Америке и мустангах сразу потускнели перед Берлином Постороннего Мальчика.

(39)Наглый, развязный Лохмачёв и сам это почувствовал.

— (40)Ты говоришь вздор! (41)Моим львятам было уже по три месяца, а твои, вероятно, только что родились.

— (42)Нет… (43)Я спрашивал у сторожа, и он сказал, что им уже по пять месяцев.

— (44)Как же ты спрашивал, — захохотал Лохмачёв, — если в Берлине сторож – немец?

— (45)Потому что я говорю по-немецки, — коротко объяснил Посторонний Мальчик.

— (46)Врёшь ты! — неожиданно сказал Лохмачев. — (47)Ни в Берлине ты не был, ни львят не видел, и по-немецки ты не говоришь.

— (48)Я не вру, — сказал Посторонний Мальчик, пожимая плечами. — (49)А вот ты просто выдумываешь всё. (50)Если ты был в Америке, по-индейски говорить умеешь?

— (51)Ха-ха! (52)Получше, чем ты по-немецки.

— (53)Ну, ладно, — усмехнулся таинственный Посторонний Мальчик. — (54)Идём же!

…(55)Перед нами стоял высокий медно-красный мужчина с чёрными длинными волосами.

— (56)Вот, господа, — сказал Посторонний Мальчик звонким смелым голосом. — (57)Это индеец-сиукс. (58)Лохмачёв, поговори с ним на его языке. (59)Ты же разговариваешь.

(60)Лохмачёв побледнел, потом покраснел и, опустив голову, выскочил из номера.

(61)Весёлой гурьбой отправились мы на свою излюбленную лужайку… (62)Костёр уже погас, солнце склонялось к западу.

— (63)Урра! — крикнули мы. — (64)Да здравствует новый атаман!

(66)Лохмачёв упёр руки в боки и разразился страшным хохотом.

— (67)Бунт? (67)Ну, ладно! (68)Вы ещё повисите у меня на реях. (69)Кто ещё остался мне верен?

(70)И раздался неожиданно для нас тонкий голосок:

— Я!

(71)Это был Петя.

— (72)Ага. (73)Молодчага. (74)Лихой разбойник. (75)Отчего же ты не хочешь покинуть своего старого атамана?

(76)И добросердечный малыш Петя отвечал:

— Потому что мне тебя жалко.

 

(По А.Т. Аверченко*)

* Аверченко Аркадий Тимофеевич (1880-1925) – русский писатель, сатирик и театральный критик.

---

(1)В конце весны, когда просохли дороги, припекало солнце и проклюнулась из почек острая зелень, Володя шёл из школы и думал о том, что скоро лето. (2)Лето, сами понимаете, лучшее время в году. (3)Дел летом, конечно, много, но и времени больше. (4)Книжки про войну можно почитать, и от телевизора ни старшая сестра, ни мама не прогонят. (5)А есть и много других интересных дел. (6)Например, пасти лошадей. (7)Лошадей Володя любит. (8)И многих знает.

(9)Володя вздохнул. (10)Собирались они с Генькой после уроков идти на рыбалку, а теперь что? (11)Генька вчера недоучил стихотворение – и пожалуйста: сидит в школе после уроков, учит. (12)Нет, нехорошо без Геньки, раз вместе хотели. (13)Да и есть хочется. (14)Самое время для обеда. (15)Вон у дальнего конца конюшни, у коновязи, стоят запряжённые в телеги Гордый, Герой и ещё четыре коня.

(16)Упругий ветер из-за реки прилетел, подтолкнул Володю в спину: шагай домой. (17)У ближней стены конюшни весело завизжали и притворно заохали две девчонки: ветер унёс от них какие-то бумажки. (18)Володя усмехнулся. (19)Девчонки ещё маленькие, Лилька и Тамара. (20)В школу не ходят, с куклами играют пока. (21)Наверно, тоже обед готовят. (22)С баночками возятся. (23)Вон, даже печку устроили…

— (24)Эй, вы что делаете!

(25)Их как ветром сдуло. (26)А язык огня, бледный, почти невидимый на солнце, метнулся над травой, лёг по ветру, коснулся стены конюшни… (27)Если бы хоть чуточку быть поближе: подскочить, ударить печку ногой, отбросить в сторону! (28)Поздно. (29)Стены с осени обложены для тепла сухим льном. (30)Кое-где он в снопах, кое-где растрёпан. (31)Прошлогодний лён как порох…

(32)Только что, секунду назад, всё было хорошо. (33)Весенний день, близкое лето, мысли о каникулах. (34)А теперь стремительно взметнулась беда стеной огня, бесцветного, почти бездымного, но такого жгучего, что Володя отскочил на два шага и громко крикнул.

(35)А кругом было солнечно и пусто, кричи – не кричи. (36)И тихо. (37)Только лён шелестел в огне, и пламя нарастало со свистящим шумом. (38)Ветер, который полминуты назад добродушно играл с Володей, гнал теперь огонь вдоль крыши и стен длинной конюшни.

(39)У коновязи, ломая оглобли, вздыбились лошади. (40)Ещё немного, и огонь подойдёт к тому концу. (41)Володя бросил сумку и, на ходу открывая ножик, побежал к лошадям.

(42)Гнедая кобыла Ритка пятилась, дико мотала мордой и натягивала вожжи, примотанные к жерди. (43)Мягким, почти жестяным лезвием Володя ударил по ремню… (44)Даже зарубки не осталось. (45)Володя повис на вожжах и начал кромсать, давить, царапать сыромятную кожу. (46)Он чуть не плакал от беспомощности и досады.

(47)Морда Ритки была у самого плеча, вожжи дёргались. (48)Потом вдруг лопнули, и Володю отбросило. (49)Ритка, гремя телегой, поскакала от конюшни.

(50)Володя забрался на жерди коновязи. (51)Конь по кличке Герой, такой знакомый, добрый, сейчас храпел и рвал упряжь. (52)Мальчик опять резал тонким лезвием неподатливую кожу, а рядом с ним металась, рвалась то назад, то вперёд оскаленная морда одичавшего от ужаса коня. (53)А ветер был уже горячим, и громкий шорох пылающего льна нарастал и нарастал…

(54)Володя резал и разматывал ремни, стараясь ни о чём не думать. (55)Ни о ветре, ни о близком огне, ни о том, куда ускакали кони. (56)Только торопил себя: скорее, скорее! (57)Он успел. (58)Он даже не помнил, какую лошадь освободил последней. (59)Просто отшатнулся, чтобы не зашибло оглоблей, отскочил от коновязи.

(60)Огонь был уже близко. (61)Володя отбежал на несколько шагов, чтобы уйти из потока горячего ветра. (62)Оглянулся. (63)Лошади не убежали. (64)Они ходили неподалёку, словно не решались бросить Володю одного.

(65)Подбегали взрослые… (66)Володя вернулся к конюшне. (67)Чёрная, с провалившейся крышей, она дымилась, но огня уже не было. (68)Пожарные хлестали по обугленным стенам упругими водяными бичами.

— (69)Это девчонки баловались, — устало сказал Володя и вытер лицо пыльным обшлагом^[1]. (70)На обшлаге были хлопья сажи, и на лице остались тёмные полоски. (71)Тогда все посмотрели на Володю, вдруг замолчали и стали медленно собираться вокруг. (72)Сзади оказался отец, обнял за плечи…

 

(По В.П. Крапивину*)

* Крапивин Владислав Петрович (род. в 1938 г.) – советский и российский детский писатель.

---

(1)Благодетельная судьба скоро послала мне неожиданное новое наслаждение, которое произвело на меня сильнейшее впечатление и много расширило тогдашний круг моих понятий. (2)Против нашего дома жил в собственном же доме С.И. Аничков, старый богатый холостяк, слывший очень умным и даже учёным человеком.

(3)Аничкова не любили, а только уважали и даже побаивались его резкого языка и негибкого нрава. (4)К моему отцу и матери он благоволил и иногда давал взаймы денег, которых больше никто просить у него не смел.

(5)Он услышал как-то от моих родителей, что я мальчик прилежный и сообразительный, очень люблю читать книжки, но что читать нечего. (6)Старик, ярый сторонник просвещения, естественно, был покровителем всякой любознательности. (7)На другой день вдруг присылает он человека за мною; меня повёл отец. (8)Аничков, расспросив хорошенько, что я читал, как понимаю прочитанное и что помню, остался очень доволен: велел подать связку книг и подарил мне… (9)О счастие!.. (10)«Детское чтение для сердца и разума»^[1], изданное безденежно при «Московских ведомостях» Н.И. Новиковым!

(11)Я так обрадовался, что чуть не со слезами бросился на шею старику и, не помня себя, побежал домой, оставив своего смущённого отца беседовать с Аничковым. (12)Помню, однако, благосклонный и одобрительный хохот хозяина, загремевший в моих ушах и постепенно умолкавший по мере моего удаления.

(13)Боясь, чтоб кто-нибудь не отнял моего сокровища, я пробежал прямо через сени в детскую, лёг в свою кроватку, закрылся пологом, развернул первую часть – и сразу же позабыл всё меня окружающее. (14)Когда отец воротился и со смехом рассказал матери всё происходившее у Аничкова, она очень встревожилась, потому что и не знала о моём возвращении. (15)Меня отыскали лежащего с книжкой. (16)Мать рассказывала мне потом, что я был точно как помешанный: ничего не говорил, не понимал, что мне говорят, и не хотел идти обедать. (17)Должны были отнять книжку, несмотря на горькие мои слёзы. (18)Угроза, что книги отнимут совсем, заставила меня удержаться от слёз, встать и даже обедать. (19)После обеда я опять схватил книжку и читал до вечера. (20)Разумеется, мать положила конец такому исступлённому чтению: книги заперла в свой комод и выдавала мне по одной части, и то в назначенные ею часы.

(21)Я читал свои книжки с восторгом и, несмотря на разумную бережливость матери, через месяц с небольшим прочёл всё. (22)В детском уме моём произошёл совершенный переворот, и для меня открылся новый мир… (23)Я узнал в «Рассуждении о громе», что такое молния, воздух, облака; узнал образование дождя и происхождение снега. (24)Многие явления в природе, на которые я смотрел бессмысленно, хотя и с любопытством, получили для меня смысл, значение и стали ещё любопытнее.

 

(По С.Т. Аксакову*)

 

* Аксаков Сергей Тимофеевич (1791-1859) – известный русский писатель.

^[1] «Детское чтение для сердца и разума» – первый русский детский журнал, выходивший как еженедельное приложение к газете «Московские ведомости», издавался Н. И. Новиковым в 1785-1789 годах. В журнале печатались статьи по физике, истории, географии, были также и произведения художественной литературы.

---

(1)Женя и Пожаров медленно шли по берегу.

— (2)Вы мне одного парнишку напомнили, — с усмешкой сказал Пожаров, — тоже такой мечтательный был, такой выдумщик…

(3)Это ещё было, когда я техникум окончил, меня тогда начальником пионерлагеря на лето послали. (4)Так вот, был у нас Саша Бабуров, звали Бабуром, и друг у него был – Митя Кукушкин. (5)Надо сказать, я был неплохим начальником лагеря: вожатых не стеснял, но требовал порядка, чтобы мне обо всём, что происходит в лагере, ежедневно докладывали. (6)И вот стал замечать, что вожатые лукавят. (7)Я, например, запретил ходить на рыбную ловлю, а они ходят, только мне не говорят. (8)Или, например, подрались двое; вожатые знали, что я прикажу немедленно отправить их домой, и опять скрыли. (9)«Мы, говорят, их помирили, они извинились друг перед другом, ну и, дескать, о чём же говорить?» (10)А я этого терпеть не могу, вы решили так, а я, может, решу иначе.

(11)Женя с удивлением и любопытством взглянула на Пожарова и тотчас отвела глаза. (12)Незнакомый, почти неизвестный ей человек проглянул в этих речах. (13)А Пожаров, увлечённый воспоминаниями, продолжал:

— И вот тогда придумал я гениальную вещь. (14)Я наметил нескольких ребят, по одному из отряда – таких, самых исполнительных, принципиальных, которые не обманут, не подведут. (15)И тихонько с каждым переговорил. «(16)Будешь моим тайным помощником, — сказал я каждому из них, — и чтоб никто об этом не знал, только ты и я. (17)И каждый вечер будешь приходить ко мне, но так, чтобы никто не видел и никто не слыхал, и будешь мне рассказывать всё, что случилось в лагере». (18)И представьте себе – получилось! (19)Ребятам это нравилось, вроде игры какой-то: ходят они по лагерю, смотрят за всеми, а те даже и не знают, что за ними смотрят.

— (20)Это их товарищи, а они и не знают?.. — сдержанно сказала Женя.

— (21)Ну да, ну да! — оживлённо продолжал Пожаров. — (22)Не хвалясь, скажу — здорово придумано было. (23)Удивляются все, бывало: нашалят чего-нибудь, а начальник лагеря уже знает, и то одному взыскание, то другому. (24)И всё в точку. (25)По линеечке ходили.

— (26)А когда же про парнишку? — так же сдержанно спросила Женя.

— (27)А, про Бабурова-то! (28)Таким разведчиком сделал я и его друга, Митю Кукушкина. (29)Отличный мальчишка был, честный, докладывал обо всём безукоризненно, ничего не пропускал. (30)И всё было бы хорошо, если бы не этот Бабур. (31)Вдруг вздумалось ему убежать ночью на пруд, вечно что-то ему лезло в голову. (32)То сидел часами около диковинного цветка какого-нибудь: хотелось поглядеть, как этот цветок раскрывается. (33)То с ёлки сорвался: понадобилось ему, видите ли, узнать, как у дятла устроено гнездо. (34)А тут взбрело в голову ночью в пруду искупаться, не днём, а ночью, среди звёзд поплавать. (35)Митя его отговаривал, чуть не плакал.

(36)Но Бабур всё-таки побежал. (37)«Никто ведь не узнает, — говорит, — только ты один». (38)Только ты один!

(39)Пожаров повторил эту фразу и засмеялся, а Женя вдруг увидела, как противно распахнулся его рот.

— (40)А что Мите делать? (41)Он же обязан прийти и мне рассказать, он слово дал! (42)Конечно, пришёл, правда, почему-то пасмурный такой, и всё мне рассказал. (43)Ну, я ему говорю: «Ладно, не хмурься, я понимаю, что друга выдавать нелегко, но это твой долг!» (44)Ну, а Бабура я наутро же поставил перед линейкой и в тот же день отчислил. (45)Но вот что странно: Митя этот сам попросился домой, отец приехал и взял его из лагеря…

(46)Женя смотрела на Пожарова и будто видела его в первый раз! (47)Она никак не могла понять: неужели человек, совершая те или иные поступки, всегда думает только о себе и своих целях, неужели желания и убеждения других людей совсем не важны?..

 

(По Л.Ф. Воронковой*)

* Воронкова Любовь Фёдоровна (1906-1976) – советская писательница, автор многих детских книг.

---

(1)Жили-были в предвоенном Ленинграде художник Пётр Петрович и его жена Елена Аркадьевна. (2)И был у них Дар, чёрный красавец пинчер. (3)Хозяева души не чаяли в своём Даре. (4)Умнейший, благороднейший пёс! (5)И в высшей степени услужливый. (6)Скажем, возвращаются они с покупками из магазина или с рынка.

(7)Позволить Елене Аркадьевне тащить сумку? (8)Ни за что на свете! (9)Лёгкую поклажу в зубы, а та, что потяжелее, – на спину. (10)И вышагивает, слегка пружиня сухие, мускулистые ноги в коричневых чулочках, чуть-чуть грузноватый, закормленный и всё-таки элегантный, подтянутый, с тонкой лоснящейся кожей с рыжими подпалами, как бы весь налитый жаром изнутри.

(11)В то лето, когда Дару исполнилось десять лет, в советский дом вломилась война. (12)Петра Петровича как белобилетника^[1] на фронт не взяли, но он напросился на оборонные работы, а вместе с ним отправился и Дар. (13)Никакими строгостями не могли удержать его. (14)Дар не рыл с утра до ночи раскалённый песок лопатой, не долбил ломом клёклую, ставшую каменной в то жаркое лето глину, не надрывался над стопудовой тачкой, но он тоже строил оборону. (15)Ибо одно его присутствие тут, вблизи от ревущего огня и железа, один его неунывающий вид снимал с людей усталость, наполнял их бодростью и верой. (16)А Пётр Петрович, слабенький, вечно зябнувший Пётр Петрович… (17)Что бы он делал без своего верного друга? (18)Спать приходилось под открытым небом, прямо на земле, а потом и вообще пошли холодные ночи – замерзай, щёлкай зубами до самого утра. (19)А когда рядом с тобой Дар – привались к его горячему мягкому боку и лежи, как на печи.

(20)Осенью в осаждённом городе начался голод. (21)Петру Петровичу и Елене Аркадьевне пришлось туго вдвойне: на Дара карточку не давали. (22)Друзья в один голос твердили: надо прощаться с Даром. (23)Это безумие – держать собаку в такое время. (24)Но Пётр Петрович и слышать не хотел. (25)Предать друга в беде, да как после этого жить? (26)Раз в сумерках Пётр Петрович прохаживался с Даром возле своего дома. (27)Был уже снег, припекал мороз. (28)Петра Петровича била дрожь. (29)Уже когда они подходили к парадным воротам дома, на них напали двое мужчин. (30)Они ткнули Петра Петровича рукой, и он упал, а на Дара пытались накинуть сетку. (31)Дар в один миг раскидал доходяг, и, если бы Пётр Петрович не успел подать команду, неизвестно, чем бы всё кончилось. (32)После этого случая Пётр Петрович уже не решался выводить пса из дома, да ему и самому не под силу стали прогулки: он слёг.

(33)В середине декабря Петра Петровича удалось устроить в госпиталь. (34)Дар проводил своего хозяина до госпиталя и затем, несмотря на лютую стужу (а ведь у него была очень короткая шерсть), долго сидел у занесённого снегом крыльца и безутешно, как это умеют только собаки, плакал.

(35)С этого дня Елена Аркадьевна целыми днями пропадала на толкучке. (36)Картины видных мастеров, золотые кольца, браслеты, редкие книги – всё меняла на землистый блокадный хлеб с множеством примесей – только бы спасти своего Петю. (37)Однажды ей крупно повезло: она сумела на одну бесценную вещицу выменять кусочек свежей благоухающей печени. (38)Сразу воспрянувшая духом, Елена Аркадьевна сварила печень в кастрюльке и тем же часом отправилась в госпиталь.

— (39)Петюля, Петюленька! (40)Что я тебе сегодня принесла-то! — она вынула из сумки свёрток, развернула и застонала: перепутала… (41)Вместо кастрюльки с печенью завернула такую же на вид кастрюльку с кипятком, которым грелась перед тем, как выйти на улицу. (42)Она не помнила, как бежала назад мёртвыми, безлюдными улицами и переулками, барахталась в снежных сугробах, не помнила, как поднималась к себе на второй этаж, открывала дверь. (43)Все мысли, всё её помутневшее от ужаса сознание были сосредоточены на маленькой продымлённой кастрюльке, забытой на чугунной «буржуйке». (44)И на Даре, на голодном Даре, по её вине оставшемся один на один с одуряюще вкусно пахнущей печенью.

(45)Дар не прикоснулся к кастрюльке, даже крышку не сбил с неё. (46)Но что стоило ему это? (47)На полу была лужа слюны.

 

(По Ф.А. Абрамову*)

 

* Абрамов Фёдор Александрович (1920-1983) – русский советский писатель, публицист.

 

^[1] Белобилетник – человек, признанный негодным к военной службе.

---

(1)В классах – особенно там, где одни мальчишки – часто бывает по два командира. (2)Один – какой-нибудь образцово-показательный активист, другой – ребячий император, утверждающий свою власть крепкими кулаками и презрением к школьным порядкам. (3)Чаще всего это амбал-второгодник. (4)Но в нашем классе амбала не было, и Ким Блескунов успешно верховодил всюду. (5)Он-то и приговорил Турунчика к публичной казни.
(6)Дело было в конце сентября. (7)Мишка Рогозин и Нохря перед уроком рисования натёрли классную доску парафиновой свечкой – фокус известный: мел скользит, следов не оставляет. (8)Конечно, крик, скандал: «Кто это сделал?!» (9)Два дня разбирались, и завуч наконец как-то выведала виновников. (10)Ну, досталось им, как водится, и в школе, и дома… (11)И кто-то пустил слух, что наябедничал завучихе Юрка Турунов. (12)Не знаю, почему так решили.
(13)Может, просто потому, что был Турунчик робкий и безответный. (14)Конечно, он беспомощно мигал и бормотал:
— Да вы чего…я никому… (15)Меня даже не спрашивали…
(16)Но от этого уверенность в его вине только крепла. (17)Коллектив – большая сила, и для пущего единения нужно ему общее дело. (18)А если нет дела, то хотя бы – общий враг. (19)Кимка внёс в это настроение конкретность:
— Завтра после уроков будем Турунчика бить.
(20)Все шумно поддержали его. (21)Только Илюшка Сажин сказал:
— Все на одного? (22)Так нельзя.
— (23)Нельзя, если честная драка, — разъяснил Блескунов. — (24)А тут не драка, а наказание. (25)Фискалов били сообща во все времена, книжки читать надо…
(26)Кимка назначил для исполнения приговора «бригаду». (27)Десять человек.
— (28)Ты… (29)Ты… (30)И… — он глянул на меня, — ты, Патефон.
(31)Почему я согласился? (32)Мало того, даже обрадовался.
(33)На следующий день мы зорко следили, чтобы Турунчик не сбежал. (34)А после уроков повели его в дальний угол двора, за длинное здание мастерской. (35)Турунчик похныкивал и упирался, но очень вяло: видать, совсем обмяк со страху.
(36)За мастерской торчал высохший тополь, который завхоз дядя Гриша не успел ещё спилить на дрова. (37)Турунчика заставили обнять корявый толстый ствол. (38)Суетливо связали приговорённому кисти рук снятым с него же чулком. (39)Я держался в сторонке, ощущая незнакомое до той поры замирание: смесь боязни и стыдливого сладковатого любопытства. (40)Турунчик молчал, только что переступал рыжим брезентовым полуботинком и босой, голой до колена ногой.
(41)Блескунов достал из новенького портфеля орудие возмездия. (42)Это была велосипедная камера – сложенная вдвое, слегка надутая и перевязанная в нескольких местах.
(43)Турунчик был в хлопчатобумажном полинялом свитере сизого цвета – широком и обвисшем. (44)Свитер легко задрали выше лопаток. (45)Майку тоже вздёрнули почти до шеи и велели держать Валерке Котикову – маленькому и послушному. (46)Блескунов размахнулся и огрел Турунчика камерой – с упругим резиновым звоном. (47)Потом он протянул чёрную колбасу Нохре:
— Теперь ты. (48)Надо, чтобы каждый по разу.
(49)Шумно дыша, полез вперёд Гаврилов:
— Я следующий... (50)Можно, я ещё за Котика, а то он не сумеет? (51)А я хочу…
(52)Меня обволакивала обморочная слабость. (53)Но – вот ведь какая гнусность! – я тоже... хотел. (54)Понимал в глубине души, какое это грязное дело, но щекочущее желание было сильнее. (55)Злости на Турунчика у меня не было ни малейшей, и, чтобы оправдать себя, я мысленно повторял: «Он же сам виноват, он же сам виноват...»
(56)В резину вцепился Гаврилов... (57)И в этот миг я услышал тяжёлый топот. (58)Несколько старшеклассников стремительно выскочили из-за мастерской, и впереди – Игорь Яшкин, известный в школе футболист и художник. (59)Я первый оказался у него на пути. (60)Голова моя как бы взорвалась белыми искрами от оглушительной оплеухи. (61)Я покатился в пыль, был поднят за шиворот и упругим пинком отправлен в колючие сорняки у забора. (62)Горела щека, гудело награждённое пинком место. (63)Мелко тряслись колени. (64)И всё же... всё же сквозь страх и стыд, сквозь обиду на Яшкина я чувствовал растущее облегчение.
(65)Я словно очнулся. (66)До чего же хорошо, что я не успел! (67)Вовремя данная благодатная затрещина встряхнула мне душу и всё расставила в ней на нужные места. (68)Уже и обиды на Яшкина не было. (69)Только отвращение к себе. (70)С меня словно сваливалась грязная корка…
(71)А Блескунов на следующий день как ни в чём не бывало сказал Турунчику:
— Говори спасибо этому Яшкину. (72)А то задали бы тебе полную порцию…
— (73)Всё равно я не ябеда, — тихо сказал Турунчик.
(74)Но ему не поверили. (75)Или сделали вид… 

 

(По В.П. Крапивину*)

* Крапивин Владислав Петрович (род. в 1938 году) – известный советский и российский детский писатель.

---

(1)Учёный Эгмонт Дрэп поселился в городе Коменвиль ради тишины и покоя. (2)Лет пятнадцать назад он начал писать двухтомное научное исследование. (3)Он не интересовался ничем, кроме сочинения и своей дочери Тавинии Дрэп. (4)Она жила у родственников. (5)Ей было шесть лет, когда умерла мать. (6)Раз или два в год её привозили к нему.
(7)Год от года беспорядок в тесной квартире Дрэпа увеличивался. (8)Но увеличивалась также и стопа его рукописи.
(9)Дрэп взглянул на телеграмму. «(10)Мой дорогой папа, – значилось там. – (11)Я буду сегодня в восемь. (12)Целую крепко. (13)Тави». (14)Дрэп собрался на вокзал. (15)Два дня назад им была сунута в шкаф мелкая денежная купюра. (16)Но он забыл, куда сунул её. (17)Он увидел в мыслях милое лицо Тави и засмеялся. (18)Дрэп бросился искать деньги, погрузив руки во внутренности полки, куда складывал всё написанное. (19)Упругие слои бумаги сопротивлялись этому. (20)Он вынул из-под стола корзину для сора и стал втискивать в неё рукопись. (21)Ему казалось, что не было в его жизни времени, когда не было бы в его душе или на столе этой научной работы. (22)Она родилась, росла и развивалась с ним, как развивается и растёт человек. (23)Он и она были одно. (24)Взглянув на часы и увидев, что осталось всего пять минут, учёный выбежал на улицу.
(25)Через несколько минут после этого Тави Дрэп была впущена в квартиру отца швейцаром. «(26)Он уехал, барышня, – сказал слуга, – и, я думаю, отправился встречать вас». (27)Девочка вошла в кабинет. «(28)Это конюшня, – сказала она. – (29)Как ты одинок, мой бедный труженик! (30)А завтра ведь Новый год!»
(31)Вся трепеща от любви и жалости, она переодела своё хорошенькое платье и принялась за уборку. (32)Тави разыскала скатерть, спешно перемыла посуду, наконец, затопила камин, туго набив его бумагой, вытащенной из мусорной корзины. (33)Затем вскипятила кофе.
(34)С ней была её дорожная провизия, и она разложила её покрасивее на столе, представляя, как удивится Дрэп, как будет ему приятно и хорошо. (35)Он вошёл. (36)Она обняла его, теребя, как ребёнка. «(37)Папа! – кричала она, пока он гладил и целовал дочь. – (38)Ты ничего не видишь?»
(39)Он увидел. (40)Стол был накрыт чистой скатертью, над кофейником вился пар. (41)Пол был выметен, мебель расставлена поуютнее. (42)В камине пылал огонь. (43)Умилённый Дрэп нежно посмотрел на неё:
— Где же ты взяла дров?
— (44)В той корзине. (45)Тут было столько бумаги.
(46)Тогда он понял. (47)Он стал разом седеть. (48)Ему казалось, что наступил внезапный мрак. (49)Если Дрэп в эти мгновения не помешался, то лишь благодаря счастливому голосу девочки. (50)Она смотрела на него с улыбкой и трогательной заботой.
— (51)Хорошо ли тебе, папа? — сказала она. — (52)Я торопилась к твоему приходу, чтобы ты отдохнул. (53)Но отчего ты плачешь? (54)Не плачь, мне горько!
(55)Сердце Дрэпа всё ещё жгла боль невыносимой потери многолетнего труда, но радость дочери оттого, что она принесла в дом отца чистоту и тепло, эта светлая детская радость помогла ему преодолеть потрясение, и он нашёл в себе силы заговорить. «(56)Да, – сказал он, отнимая от лица руки, – я больше не пролью слёз. (57)Это смешно, что есть движения сердца, за которые стоит, может быть, заплатить целой жизнью. (58)Я только теперь понял это. (59)Работая, – а мне понадобится ещё лет пять – я буду вспоминать твоё сердце и твои заботливые ручки. (60)Довольно об этом».

 

(По А. Грину*)

* Грин Александр (1880-1932) – русский писатель-прозаик, поэт, создатель вымышленной страны, в которой происходит действие многих его произведений, в том числе самых известных романтических книг – «Бегущая по волнам» и «Алые паруса».

---

(1)Ледокол промышлял во льдах Белого моря. (2)Промышлял, то есть у него на борту было человек полтораста промышленников, и корабль лазал меж льдов по свободной воде, шёл туда, где залёг зверь. (3)Капитан был молодой, лет тридцати пяти мужчина. (4)Промышленники его любили за то, что ему сопутствовала удача. (5)Зверя было много. (6)В десять лет раз, старики говорят, такая удача!
(7)А с запада потянул ветерок. (8)Капитан торопит ребят:
— Все на борт, снимаюсь!
(9)Двинул капитан судно вдоль кромки: узкой полосой шла, как река в ледяных берегах, свободная вода. (10)Капитан дал полный ход: надо уйти из этой щели, а ещё неизвестно, как там лёд впереди. (11)Часом бы раньше…
(12)И стал капитан серьёзным. (13)Ходил по мостику. (14)Ходу, ходу ещё! (15)Вон лёд прямо по носу. (16)Нет, это не поворот в канале, а затор. (17)А может, слабый лёд? (18)И капитан заметил, как помощник косым взглядом глянул на него. (19)Капитан дал команду «полный вперёд». (20)Пароход летел прямо в затор, сейчас, сейчас вонзится. (21)Пароход ударил лёд пологим форштевнем^[1], выскочил, задрался нос, и сразу смолкли голоса под мостиком. (22)Ледокол влез носом на лёд и встал. (23)Нет! (24)Стоп! (25)Назад!
(26)Снова заурчало в брюхе парохода. (27)Ледокол слез, скатился форштевнем, соскочил со льда и присел на минуту нос. (28)Лёд не поддался. (29)Капитан знал, что назад выхода нет и развернуться в узком канале нельзя.
(30)Он понял, что придётся дрейфовать на восток вместе со льдом в этом узком канале, в ледяной коробке. (31)И знал капитан, знал по карте, что там, справа, – камни. (32)И сейчас отлив, малая вода. (33)В полную приливную воду может над ними пройти пароход, но в отлив напорется и раскроит себе брюхо.
(34)Капитан знал, что в узком канале он будет дрейфовать до самых камней, что если он брюхом упрётся в камни, то через минуту лёд слева подойдёт к борту вплотную, напрёт в борт и положит ледокол мачтами на воду, и тогда – конец. (35)Звать по радио на помощь? (36)Кто же пробьётся к нему, когда он, ледокол, не может выбиться? (37)И он знал, что вот скоро-скоро царапнет дном.
(38)Приказал держать полный пар. (39)Где камни? (40)И спиной чувствовал, что там, сзади него, под водой, подо льдом, стоят эти камни и ждут. (41)Сколько до них? (42)Нельзя знать, тут дело не в саженях. (43)Поглядел в астрономический справочник. (44)И без карандаша в уме считалось само до секунды: сейчас прилив только начался.
(45)На пароходе было тихо, и только слышно было под низом, как гудит мотор. (46)А ухо было всё внизу, там, у дна, где должны царапнуть камни. (47)Капитан перестал глядеть на часы и считать дюймы, а слушал.
(48)Вот! (49)Чиркнуло. (50)На пароходе спокойно, никто не слышал. (51)Камни теперь пойдут выше и выше... (52)Но бежит вода на помощь, оттуда, из океана, через горло Белого моря. (53)Поспеет ли?
(54)И пошатнуло ледокол. (55)Опять! (56)Покренился чуть… (57)Пронесло... (58)Опять! (59)Опять! (60)Капитан слышал только, как силится, скребётся он дном по каменьям. (61)Нет, прибывает, прибывает вода… (62)А в упор к борту стоит лёд.
(63)Но скрежет исчез. (64)Капитан взглянул на часы. (65)Если ещё пять минут не будет… (66)И не было!
(67)Капитан глянул на себя в зеркало. (68)Он был красен весь, лицом и шеей, в один ровный багровый цвет.
(69)Вышел на мостик. (70)Всходила красная луна. (71)А утром стал бриться и увидал, что виски у него седые.

 

(По Б.С. Житкову*)

 

* Житков Борис Степанович (1882-1938) – русский и советский писатель, путешественник и исследователь.

^[1] Форштевень – выступающее ребро на носу судна.

---

(1)Я учился в гимназии очень давно. (2)И вот однажды учитель велел нам выучить наизусть стихотворение. (3)А я этого стихотворения не выучил, и учитель поставил мне единицу в дневник. (4)И я заплакал потому, что это была моя первая единица.
(5)После уроков по дороге домой я достал из ранца дневник, развернул его на той странице, где была поставлена единица, и показал своей сестре Лёле. (6)Она поглядела и засмеялась:
— Минька, это плохо. (7)Это тебе учитель влепил единицу по русскому языку. (8)Это до того плохо, что я сомневаюсь, что папа тебе подарит фотоаппарат к твоим именинам.
(9)Лёля пошла домой. (10)А я в грустном настроении зашёл в городской сад, сел на скамейку и, развернув дневник, с ужасом стал глядеть на единицу. (11)Я долго сидел в саду. (12)Потом пошёл домой. (13)Но когда подходил к дому, вдруг вспомнил, что оставил свой дневник на скамейке в саду. (14)Я побежал назад. (15)Но в саду на скамейке уже не было моего дневника.
(16)Я сначала испугался, а потом обрадовался, что теперь нет со мной дневника с этой ужасной единицей.
(17)Дома я сказал отцу, что потерял свой дневник. (18)И Лёля засмеялась и подмигнула мне, когда услышала эти мои слова.
(19)На другой день учитель, узнав, что я потерял дневник, выдал мне новый.
(20)Я развернул этот новый дневник с надеждой, что на этот раз там ничего плохого нет, но там напротив русского языка снова стояла единица, ещё более жирная, чем раньше.
(21)И тогда я почувствовал такую досаду и так рассердился, что бросил этот дневник за книжный шкаф, который стоял у нас в классе.
(22)Через два дня учитель, узнав, что у меня нет и этого дневника, заполнил новый. (23)И, кроме единицы по русскому языку, он там вывел мне двойку по поведению.
(24)Когда я встретился с Лёлей после урока, она мне сказала:
— Это не будет враньём, если мы временно заклеим страницу. (25)А через неделю, когда ты получишь фотоаппарат, мы отклеим её и покажем папе.
(26)Мне очень хотелось получить фотоаппарат, и я с Лёлей заклеил уголки злополучной страницы дневника.
(27)Вечером, когда папа рассматривал мой дневник, на лестнице кто-то позвонил. (28)Пришла женщина и сказала:
— На днях я гуляла в городском саду и на скамейке нашла дневник. (29)По фамилии я узнала адрес и вот принесла его вам.
(30)Папа посмотрел дневник и, увидев там единицу, всё понял.
(31)Он не стал на меня кричать. (32)Он только тихо сказал:
— Люди, которые идут на враньё и обман, смешны и комичны, потому что рано или поздно их враньё всегда обнаружится.
(33)Я, красный как рак, стоял перед папой, и мне было совестно от его тихих слов…
— (34)Вот что, ещё один, мой третий дневник с единицей я бросил в школе за книжный шкаф.
(35)Вместо того чтоб на меня рассердиться ещё больше, папа улыбнулся и просиял. (36)Он схватил меня на руки и стал целовать.
— (37)То, что ты в этом сознался, меня обрадовало. (38)Ты сознался в том, что могло долгое время оставаться неизвестным. (39)И это мне даёт надежду, что ты больше не будешь врать. (40)И вот за это я тебе подарю фотоаппарат.
(41)Вечером неожиданно раздался звонок. (42)Это к папе пришёл мой учитель.
— (43)Сегодня у нас в классе была уборка, и за книжным шкафом мы нашли дневник вашего сына. (44)Как вам нравится этот маленький врун и обманщик?
— (45)Об этом дневнике я уже слышал лично от моего сына. (46)Он сам признался в этом поступке. (47)Так что нет причин думать, что мой сын – неисправимый врун и обманщик.
— (48)Ах вот что! (49)Вы уже знаете об этом. (50)В таком случае это недоразумение. (51)Извините.
(52)И я, лёжа в своей постели, горько заплакал. (53)И дал себе слово говорить всегда правду. (54)И я действительно так всегда и делаю, хотя это иногда бывает очень трудно, но зато у меня на сердце весело и спокойно.

 

(По М.М. Зощенко*)

* Зощенко Михаил Михайлович (1894-1958) – русский советский писатель, драматург, сценарист и переводчик.

---

(1)Знаменитый Энрико Спаргетти по справедливости считался любимцем богов и людей. (2)Сильный и прекрасный собою, он обладал чарующим голосом, уже при первом выступлении своём затмил всех других известных певцов и получил прозвище Орфей.
(3)Как и все певцы, не имеющие времени для литературных занятий, Энрико долгое время совсем не знал, кто такой Орфей, именем которого его называли; и однажды он обратился с вопросом по этому поводу к своему секретарю и другу, Гонорию ди Виетри.
— (4)Скажи мне, кто был этот Орфей, имя которого я так часто слышу как похвалу? (5)И неужели этот тенор был настолько лучше меня, что меня украшают его именем? (6)Я в этом сильно сомневаюсь.
(7)Высокообразованный Гонорий в ответ рассказал певцу миф об Орфее.
— (8)Деревья, — повествовал Гонорий, — привлекаемые силою прелестных звуков, толпились вокруг певца и давали ему тень и прохладу; очарованные скалы теснились к нему; птицы лесные оставляли свою чащу, а звери — свои трущобы и тихо и кротко внимали сладким песням Орфея…
— (9)Так это сказка! — со вздохом облегчения сказал гордый певец, но никак не мог примириться с тем, что, хоть и сказочный, Орфей стойт во мнении людей выше его, и, снова слыша его имя, каждый раз чувствовал как бы укол в самое сердце.
— (10)Я хочу доказать Орфею и его поклонникам, что я, Энрико Спаргетти, могу сделать не меньше, чем он. (11)К следующему воскресенью собери в моём загородном саду три или четыре дюжины ослов…
— (12)Ослов! — воскликнул изумлённый и ужаснувшийся Гонорий, но певец гневно топнул ногой и закричал:
— Ну да, ослов! (13)Ты увидишь, что будет с ними, когда их слуха коснётся мой вдохновенный голос.
(14)Наступило воскресенье. (15)И вот — при громе аплодисментов показался на эстраде Энрико Спаргетти, несколько бледный, несколько взволнованный, но решительный и прекрасный в своей смелости.
(16)При первых же звуках чарующего голоса, превратившего всё земное в небесное, два осла сразу взревели, беспомощно захлёбываясь и стеная, в середине возвышая голос почти до раскатов пророческого крика и кончая теми же беспомощными и страдальческими выдыхами. (17)Энрико сделал аккомпаниатору знак переждать и дать господам ослам откричаться.
(18)Но лишь только певец снова открыл рот, уже не два, а десять, двадцать ослов нестройно взревели, путаясь в голосах друг друга и своими громовыми раскатами покрывая не только нежнейшее пианиссимо певца, но и самые его отчаянные форте. (19)Напрасно расстроенный Энрико повышал голос: уже все четыре дюжины ослов мрачно ревели, как в последний день земли.
— (20)Это невозможно! — говорил в уборной Энрико, в слезах припадая на грудь также потрясённого Гонория. — (21)Ах, Гонорий, а ведь над этой песенкой рыдал сам император бразильский! (22)Я сам — сам! — плакал для этих ослов, чего не делал даже для английской королевы... (23)Нет, я их проберу! (24)Долой лирику — я дам им драму. (25)Я их перекричу!
— (26)Пожалей голос, Энрико, я умоляю тебя! — плакал Гонорий.
— (27)А Орфей жалел? (28)Нет, я их перекричу! (29)Я их перереву!
(30)Но и в этот раз все усилия Энрико оказались бесплодными; ослы ревели, как горная лавина, и напрасно, бегая по сцене, старался перекричать их божественный певец — слушателям был виден только его открытый рот. (31)Так печально окончилось состязание Энрико Спаргетти с Орфеем, и молчаливо разъезжались приглашённые, когда Энрико сказал едва слышно ужаснувшемуся секретарю:
— Гонорий, пригласи доктора. (32)Кажется, я сорвал голос.
(33)К счастью, тревога оказалась ложною, и через месяц утомлённый голос знаменитого певца восстановился до прежнего блеска и силы. (34)В то же время благодаря стараниям Гонория журналы вполне согласно объяснили непрерывный рёв ослов именно тем, что животные были восхищены и покорены чарующим голосом великого артиста. (35)И прозвище Орфея утвердилось за ним навсегда.

 

(По Л.Н. Андрееву*)

* Андреев Леонид Николаевич (1871-1919) – русский писатель, представитель Серебряного века русской литературы.

---

(1)Узкая, как ниточка, тропинка темнела среди сугробов. (2)Павлик пробрался по ней на середину пруда, к проруби, вытащил из-за пазухи топорик и ударил по кромке льда. (3)Брызнули, сверкая в лунном свете, осколки. (4)Павлик ударил ещё несколько раз и отколол большой кусок льда. (5)Он облегчённо вздохнул и посмотрел сквозь него на луну. (6)Яркий диск сразу скривился в бесформенное пятно, золотыми ручейками разбежался по ледяным изломам. (7)Лёд был хороший, без пузырьков.
(8)Сегодня утром Павлик, Олег и Галка решили строить телескоп. (9)Не какую-нибудь трубку с очковыми стёклами, а громадный, длиной метра в четыре, чтобы не только Луна, но и все планеты были видны как на ладони. (10)Три больших листа фанеры для раздвижной трубы обещал достать Олег. (11)Галка сказала, что принесёт линзу от фильмоскопа, нужную для окуляра.
(12)Павлик же взялся сделать объектив. (13)Он решил выточить его изо льда и потом отполировать. (14)Каждый, кто читал книгу Жюля Верна «Путешествия капитана Гаттераса», помнит, как доктор Клоубони разжёг костёр с помощью ледяной линзы. (15)А почему нельзя использовать такую же линзу для объектива?
(16)Андрейка возвращается из школы. (17)На пустыре несколько ребят строят не то крепость, не то ещё что-то. (18)Андрейка замечает Павлика и Галку. (19)Он нерешительно подходит.
— (20)Павлик, вы чего это тут делаете? — робко заводит он разговор.
— (21)Придёт время, узнаешь, — говорит Павлик.
— (22)А когда... (23)Когда узнаю? — снова заговаривает он.
— (24)Скоро, — отвечает Павлик, не оборачиваясь. (25)Он прячет в щель между снежными кирпичами большую круглую коробку из-под конфет и говорит Галке и Олегу:
— Запомните, где эта штука лежит. (26)Только не открывайте и руками не трогайте, иначе всё пропадёт. (27)Сами понимаете…
(28)Андрейке очень хочется узнать, что за вещь спрятана в коробке, но Павлик больше не обращает на него внимания. (29)Понурившись, Андрейка бредёт домой…
(30)Сделав уроки, Андрейка идёт на ледяную гору и катается до тех пор, пока синие сумерки не становятся совсем густыми. (31)Усталый, он возвращается домой через пустырь. (32)Он бредёт вдоль забора и замечает, что на соседнем дворе собралась «армия» Мишки Кобзаря. (33)Андрейка приникает к забору и прислушивается. (34)К Мишке подходят разведчики. (35)Они начинают докладывать наперебой. (36)Слышит Андрейка сбивчивые фразы:
— На пустыре… крепость…
— (37)Пушка большущая…
(38)Важно махнув рукой, Мишка останавливает их и приказывает:
— Разведчикам отправиться в крепость противника. (39)Узнать её план и устройство пушки. (40)Захватить все военные документы.
(41)Разведчики направляются к забору.
(42)Андрейка вспоминает про круглую коробку и во весь дух мчится к снежному сооружению.
(43)Через полчаса Андрейка врывается к Павлику.
— (44)Я не трогал руками, — кричит Андрейка. — (45)Я спрятал её на чердаке, чтоб не нашли Мишкины разведчики... (46)Ну, я про ту коробку говорю…
(47)По обледенелым перекладинам лестницы они карабкаются на чердак.
— (48)Где коробка? — нетерпеливо спрашивает Павлик.
— (49)Я её положил на кирпич дымохода. (50)Где потеплее, — довольно поясняет Андрейка.
«(51)Погибла линза», — думает Павлик. (52)Он вспоминает, как обтёсывал ножом грубый кусок льда, как целых два дня полировал его, делал оправу, чтобы тёплыми руками не испортить гладкую поверхность... (53)Дать бы Андрейке по шее за его глупую помощь!
(54)Довольный Андрейка садится верхом на балку и тараторит, блестя глазами:
— Они туда, а я коробку за пазуху. (55)А сам в снег — бах!.. (56)Они мимо меня, а я сюда. (57)Пусть ищут... боевые документы.
(58)Павлик, открывший уже рот, чтобы назвать Андрейку болваном, молчит почему-то. (59)Потом говорит хмуро:
— Пойдём скорее... (60)Поторопись…
(61)Через голову Андрейки Павлик видит коробку на кирпичном выступе дымохода. (62)Коробка совсем раскисла от воды. (63)Теперь уже всё равно…
(64)Андрейка счастливо смеётся.
— (65)Здорово я их обдурил, верно?
— (66)Верно, — говорит Павлик, поворачивая его спиной к дымоходу. — (67)Пойдём обратно. (68)Коробка пусть лежит пока.
— (69)А что в ней?
— (70)Да так, ерунда... (71)Это вчера было важно. (72)Я потом расскажу.
— (73)Павлик, — шепчет Андрейка. — (74)А я... настоящий друг?
— (75)Настоящий, — слышит Андрейка. — (76)Самый настоящий.

 

(По В.П. Крапивину*)

* Крапивин Владислав Петрович (род. в 1938 г.) – советский и российский детский писатель.

---

(1)В числе людей, которые принимали участие в моём воспитании, был учитель Иван Яковлевич.
(2)Это было в деревне, в Орловской губернии, у моих богатых родственников. (3)Летом раз заехала к дяде, по дороге в своё имение, губернаторша с сыном, мальчиком лет одиннадцати, очень избалованным и непослушным. (4)Мы пошли в сад, и там этот гость оборвал какую-то редкостную сливу, плоды которой были у дяди на счету. (5)Мы испугались его поступка и дали себе клятву во всём отпираться и ничего не сказывать.
(6)Дядя вечером пошёл в сад и увидал, что слива оборвана. (7)Он рассердился, позвал мальчика Костю, сына садовника, и стал его спрашивать, кто оборвал сливу. (8)Костя не знал, и на него упало подозрение, что эту сливу оборвал он и теперь отпирается. (9)Его за это велели высечь крыжовником, а он испугался и сказал, что будто в самом деле он съел сливы. (10)Тогда его всё-таки высекли.
(11)А мы знали, кто оборвал, но ничего не говорили, чтобы не нарушать клятву и не пристыдить своего гостя. (12)Но к вечеру некоторых из нас это стало невыносимо мучить, и когда мы начали укладываться спать, то я не стерпел и сказал Ивану Яковлевичу, что Костю наказали напрасно, что он не вор, а вор вот кто, а мы все дали клятву это скрыть.
(13)Иван Яковлевич вдруг побледнел и вскрикнул:
— Как вы смели клясться? (14)Видите, сколько от этого зла вышло, и теперь я уйду от вас.
(15)Учитель даже заплакал, потом вдруг приложил лоб к оконному стеклу, вздохнул и побежал из комнаты.
(16)Куда и зачем побежал, мы не могли догадаться и долго ждали его возвращения, но потом так и уснули, не дождавшись.
(17)А утром, когда Василиса Матвеевна принесла нам свежее бельё, мы узнали, что Иван Яковлевич к нам и совсем не воротится, потому что его уволили. (18)Мы так и обомлели. (19)Бедный, добрый Иван Яковлевич! (20)Это всё мы виноваты. (21)Но что же он такое сделал?
(22)А он явился к господам, подошёл к губернаторше и сказал ей совершенно спокойным голосом:
— У вашего сына дурное сердце: он сделал поступок, за который бедного мальчика высекли и заставили оболгать себя... (23)Ваш несчастный сын имел силу это стерпеть. (24)Помогите ему исправиться, а то из него выйдет дурной человек.
(25)С губернаторшей сделалось дурно, у неё началась истерика.
(26)Страшно рассерженный происшедшею сценой, дядя вытолкнул Ивана Яковлевича за двери и объявил, что он уволен.
(27)Мне было очень жалко Ивана Яковлевича. (28)Мы с ребятами решили убежать за околицу и там ждать своего учителя, чтобы проститься.
(29)Он шёл не только спокойно, но как бы торжественно, а лицо его было даже весело и выражало удовольствие. (30)Увидав нас, он остановился и воскликнул:
— Прекрасно, дети! (31)Прекрасно! (32)О, сколько для меня радости в одну эту минуту! — и он раскрыл для объятий руки, а на глазах его заблистали слёзы.
(33)Мы бросились к нему и тоже дали волю слезам, повторяя: «Простите нас, простите!» (34)А в чём мы просили прощения, мы, к несчастью своему, и сами того не могли определить, но он помог нам понять и сказал:
— Вот это и есть то, что надо, и дай бог, чтобы вы никогда об этом не позабыли. (35)Для этого одного стоит всегда быть правдивым во всех случаях жизни. (36)Это чистая совесть!

 

(По Н.С. Лескову*)

* Лесков Николай Семёнович (1831-1895) – известный русский писатель и публицист.

---

(1)Это было на пятый день моего пребывания в доме дяди. (2)Все собрались в столовой, только Жоржа не было.
— (3)Где Жорж? — спросила тётя, обращаясь к Матильде Францевне.
(4)И вдруг в эту самую минуту Жорж, как ураган, ворвался в комнату и с громкими криками бросился на грудь матери.
(5)Он ревел на весь дом, всхлипывая и причитая.
— (6)Что случилось с Жоржем? — спрашивали все в один голос.
(7)Наконец Жорж выговорил прерывающимся от рыданий голосом:
— Филька пропал…
(8)Все разом заахали и засуетились. (9)Филька – это была сова, которую дядя привёз однажды, возвратившись с пригородной охоты, и эта птица очень напугала меня в первую ночь моего пребывания в новом доме.
(10)Филька пропал? (11)Как?
(12)Но Жорж ничего не знал. (13)Филька жил со дня своего появления в большой кладовой, куда входили очень редко и куда сам Жорж являлся два раза в день, чтобы накормить Фильку сырым мясом и подрессировать его на свободе. (14)И вдруг – Филька пропал!
(15)Все принялись за поиски Фильки. (16)Только Жюли и меня отправили учить уроки.
(17)Лишь только мы остались одни, Жюли сказала:
— А я знаю, где Филька!
(18)Я подняла на неё глаза, недоумевая.
— (19)Я знаю, где Филька! — повторила девочка. — (20)Это хорошо... — неожиданно заговорила она, задыхаясь, — это очень даже хорошо. (21)Жорж мне сделал гадость, а у него пропал Филька…
(22)Тут мне разом припомнилась одна сцена, и я поняла всё. (23)В тот день, когда Жюли получила единицу за урок, дядя был в очень дурном настроении. (24)Жюли, боясь, что ей достанется, попросила Матильду Францевну не говорить о её единице, и та обещала. (25)Но Жорж не выдержал и нечаянно или нарочно объявил во всеуслышание за вечерним чаем:
— А Жюли получила кол!
(26)Девочку наказали. (27)И в тот же вечер, ложась спать, Жюли погрозила кому-то кулаками (я зашла в эту минуту случайно в их комнату) и сказала:
— Ну уж я ему припомню за это.
(28)И она припомнила — на Фильке. (29)Филька исчез. (30)Как и куда могла маленькая двенадцатилетняя девочка спрятать птицу, этого я угадать не могла.
— (31)Жюли! (32)Зачем ты сделала это? (33)Куда ты дела Фильку? — спросила я, когда мы вернулись в классную.
— (34)Я? — вскричала она. — (35)Да ты с ума сошла! (36)Я не видела Фильки.
— (37)А зачем же ты... — начала я и не закончила.
(38)Дверь широко распахнулась, и Матильда Францевна, красная, как пион, влетела в комнату.
— (39)Воровка! (40)Преступница! — грозно закричала она и потащила меня куда-то.
(41)Кладовая. (42)Там стоят тётя Нелли, Ниночка, Жорж, Толя.
— (43)Вот! (44)Я привела виновную! — торжествующе вскричала Матильда Францевна.
(45)Тут я увидела небольшой сундучок и в нём распростёртого на дне мёртвого Фильку. (46)Сова лежала, широко распластав крылья и уткнувшись клювом в доску сундука. (47)Должно быть, она задохнулась в нём от недостатка воздуха.
— (48)Что это такое? — спросила я.
— (49)И она ещё спрашивает! — взвизгнула гувернантка.
— (50)Я ни в чём не виновата! — произнесла я тихо.
— (51)Не виновата! — произнесла тётя Нелли. — (52)Жорж, кто, по-твоему, спрятал сову в ящик? — обратилась она к старшему сыну.
— (53)Конечно, она, — произнёс он уверенным голосом. — (54)Филька напугал её тогда ночью. (55)И вот она в отместку за это…
(56)Я стояла, ничего не понимая. (57)Меня обвинили — и в чём же? (58)В чём я совсем не была виновата.
(59)Я снова взглянула на тётю Нелли и не узнала её лица. (60)Всегда спокойное и красивое, оно как-то подёргивалось в то время, когда она говорила:
— Девочка неисправима. (61)Надо наказать её. (62)Пойдёмте, дети.
(63)И, взяв младших за руки, вывела их из кладовой.
(64)На минуту сюда заглянула Жюли. (65)Я взглянула на неё умоляющими глазами:
— Жюли! (66)Ведь ты знаешь, что я не виновата. (67)Скажи же это.
(68)Но Жюли ничего не сказала, повернулась и исчезла за дверью. (69)А меня должны были позорно наказать...

 

(По Л.А. Чарской*)

* Чарская Лидия Алексеевна (1875-1937) – русская детская писательница, актриса.

---

(1)Витька врал редко, но сейчас, когда новенькая, Валя, которая ему так нравилась, смотрела на соперника с уважением, нахмурился и стал придумывать, что бы сказать такое. (2)Но ничего в его жизни «такого» не было: он вспомнил только, что соседка на днях рассказывала, как к Лесотехнической академии прибежали лоси, и выпалил оторопело:

— На нашу улицу сегодня два лося прибежали ночью, витрину в цветочном магазине разбили и все гортензии поели. (3)А я их поймал и отвёл куда надо!..

(4)После перемены в классе Витьку ждал сюрприз: во всю доску был нарисован кривоногий лось, больше похожий на собаку, а рядом Витька, толстопузый, с длинным, как у Буратино, носом. (5)Он держал лося за рога. (6)И подпись в стихах:

  Об этом узнает пусть публика вся:

  Наш Витька поймал на Садовой лося.

(7)Он страшно разозлился. (8)Стёр рисунок и сказал с вызовом:

— Смейтесь, смейтесь… (9)И ты тоже смейся. (10)Чего не смеёшься? — повернулся он к новенькой Вале. 

(11)Валя опять отодвинулась на самый край скамьи и втянула голову в плечи…

(12)После уроков в раздевалке ребята мычали, спрашивали, какого роста лось и прочие глупости. (13)Витька молчал и был мрачнее тучи. (14)Он растолкал всех, первым получил пальто и, не дожидаясь Кончака с Генькой, пошёл домой. (15)Шёл он быстро, но у калитки его догнали Нинка Секретарёва и Валя.

— (16)Всего хорошего… — Нинка фыркнула и проскочила вперёд. (17)Конечно, она хотела сказать «лось», только побоялась.

(18)Валя засмеялась, тоже хотела прошмыгнуть мимо Витьки, но он сжал зубы и выставил перед собой ногу. (19)Валя споткнулась и с маху, во весь рост упала на дорожку.

— (20)Хулиган, — сказала Нинка, а когда Валя поднялась, она вдруг взвизгнула и закричала:

— Скорей, ребята! (21)Скорей!

(22)На лбу у Вали краснела широкая ссадина. (23)Кровь тоненькой струйкой бежала к виску. (24)Валя прислонилась к чугунной калитке и смотрела на Витьку жалобно, как в первый день, словно хотела сказать:

«Что я тебе сделала плохого?..» 

(25)Мимо Витьки прошёл Пашка.

— (26)Ага, Лось, теперь тебя из школы погонят. 

(27)Нинка Секретарёва словно этого и ждала.

— (28)Распустился, — визжала она, — только и знаешь, что кулаками махать, герой!.. (29)Вот подожди, будет совет отряда!..

(30)Девочки взяли Валю под руки и повели в школу к врачу…

(31)Витька, не раздеваясь, сел к столу, подпёр голову кулаком.

(32)Он так размечтался, что не слышал звонка в коридоре, не слышал, как открылась дверь и вошли Кончак с Генькой.

— (33)Витька, где ты?.. 

(34)Витька уставился на гостей.

— (35)Чего вам?

(36)Кончак сел прямо на пол по-турецки, а Генька примостился на стуле около двери, снял шапку, пригладил свою серебристую чёлку.

— (37)Она сказала, что сама споткнулась, понимаешь? (38)Пришёл директор, Нинка сказала ему, что ты Вальке ножку подставил. (39)А Валька сказала: ничего подобного, что ты не подставил, что ты даже посторонился, пропустил её, что она сама поскользнулась и упала… 

(40)Витьке показалось, что он уже знал это раньше. (41)Что не могла эта девчонка поступить по-другому, не могла подставить товарища, не могла допустить, чтобы пострадал тот, кто поступил глупо, но понял свою ошибку и раскаивается в совершённом…

 

(По Р. П. Погодину*)

* Погодин Радий Петрович (1925-1993) – известный русский советский писатель, поэт, сценарист и художник, удостоен многих литературных премий за книги для детей.

---