01 №10. Банк ФИПИ

(1)Я что-то не слышал ни об одном мальчишке, который мог бы пробраться на дровяной склад и подойти к Урсу. (2)Но я знаю девчонку Кэт – она может.

(3)Урс огромный. (4)У него шерсть свалялась сосульками. (5)Со лба сосульки спадают на глаза. (6)Урс пострашнее любого волка. (7)У него холодные глаза и влажные клыки величиной с палец. (8)Он с одного жулика сорвал штаны и покусал его будь здоров. (9)Страшно злобный пёс. (10)Но Кэт говорит, что он добряк.

(11)У Кэт не было своей собаки и не было надежды на собаку – она стала присматриваться к Урсу. (12)Расхаживала у дровяного склада и всё посматривала на Урса. (13)А он не обращал на неё внимания. (14)Тогда Кэт подошла к рыжей проволоке и дёрнула так, что раздался звон. (15)В два прыжка Урс очутился рядом. (16)Глаза блестели из-за шерстяных сосулек, и желтоватые клыки грозно обнажились. (17)Он хрипло зарычал, но Кэт стояла на месте. (18)Урс отрывисто залаял и бросился на проволоку, которая прогнулась и зазвенела. (19)В своей злобе он не почувствовал шипов. (20)Кэт приблизила к нему посиневшее лицо и заговорила.

(21)Оказывается, собаку мало кормить. (22)Необходимо, чтобы с ней разговаривали. (23)С Урсом никто не разговаривал. (24)Представьте себе, что мимо вас идёт множество людей и никто вас не замечает, никто с вами не разговаривает. (25)Это потяжелее голода. (26)Честное слово.

(27)Кэт заговорила с Урсом. (28)Он рычал, рвал проволоку, а она уговаривала его, называла ласковыми именами, словно перед ней был беспомощный щенок, большелапый, с шелковистой шерстью, ещё не научившийся лаять.

(29)Урс, конечно, не понимал, о чём говорит Кэт: собака, с которой никто никогда не разговаривал, не понимает слов. (30)Но он чувствовал в голосе длинноногой девчонки то, чего ему недоставало. (31)Он понимал не слова, а голос. (32)Её голос понравился Урсу, пришёлся ему по душе. (33)Он даже наклонил голову набок – это первый признак, что собака слушает, участвует в разговоре.

(34)Злобный пёс стал поджидать Кэт у колючей проволоки. (35)Когда она приходила, Урс неловко махал хвостом, ему это было непривычно.

(36)Она, конечно, приносила ему кое-что, но для такого здорового пса кусок колбасы с хлебом – ровным счётом ничего. (37)Он ждал её не из-за колбасы.

(38)Кэт подолгу стояла на морозе перед дровяным складом, а Урс сидел на снегу и смотрел на неё сквозь шерстяные сосульки. (39)И вместо клыков выпускал кончик языка.

(40)Потом Кэт протянула ему руку. (41)Он зарычал по привычке и тут же поджал хвост – от стыда. (42)Кэт не отдёрнула руку. (43)Она была или очень смелой, или очень доверяла Урсу. (44)Она запустила руку в его грязную нечёсаную шерсть. (45)И он зажмурил глаза от счастья.

(46)В один из воскресных дней, когда склад был закрыт, Кэт подлезла под колючую проволоку и двинулась навстречу Урсу. (47)И люди, идущие мимо, заволновались, закричали от страха за глупую тонконогую девчонку, которая оказалась лицом к лицу со страшным Урсом.

(48)Но она-то знала, что Урс добряк. (49)И он не разорвал её на части, а тёрся кудлатой мордой о её ногу. (50)Кэт усадила огромного пса и стала расчёсывать его гребнем. (51)Она рвала гребень изо всех сил – попробуй расчеши такого! – но Урс не рычал, не огрызался. (52)Терпел. (53)Ему даже было приятно, и он с благодарностью поглядывал на девочку. (54)Она дала Урсу какие-то витамины для глаз. (55)И он лизнул их языком. (56)Потом они пошли между штабелей дров, рядом, Урс и Кэт.

 

(По Ю.Я. Яковлеву*)

 

* Яковлев Юрий Яковлевич (1923-1996) – писатель и сценарист, автор книг для детей и юношества, сценариев игровых и анимационных фильмов.

— (1)Няня, где Жучка? — спрашивает Тёма.

— (2)Жучка в старый колодец упала, — отвечает няня. — (3)Весь день, говорят, визжала, сердечная…

(4)Мальчик с ужасом вслушивается в слова няни, и мысли роем теснятся в его голове. (5) У него мелькает масса планов, как спасти Жучку, он переходит от одного невероятного проекта к другому и незаметно для себя засыпает. (6)Он просыпается от какого-то толчка среди прерванного сна, в котором он всё вытаскивал Жучку, но она срывалась и вновь падала на дно колодца.

(7)Решив немедленно идти спасать свою любимицу, Тёма на цыпочках подходит к стеклянной двери и тихо, чтобы не произвести шума, выходит на террасу. (8)На дворе светает.

(9)Подбежав к отверстию колодца, он вполголоса зовёт:

— (10)Жучка!

(11)Жучка, узнав голос хозяина, радостно и жалобно визжит.

— (12)Я сейчас тебя вызволю! — кричит он, точно собака понимает его.

(13)Фонарь и два шеста с перекладиной внизу, на которой лежала петля, начали медленно спускаться в колодец. (14)Но этот так хорошо обдуманный план неожиданно лопнул: как только приспособление достигло дна, собака сделала попытку схватиться за него, но, потеряв равновесие, свалилась в грязь.

(15)Мысль, что он ухудшил положение дела, что Жучку можно было ещё спасти и теперь он сам виноват в том, что она погибнет, заставляет Тёму решиться на выполнение второй части сна – самому спуститься в колодец.

(16)Он привязывает верёвку к одной из стоек, поддерживающих перекладину, и лезет в колодец. (17)Он сознаёт только одно: времени терять нельзя ни секунды.

(18)На мгновенье в душу закрадывается страх, как бы не задохнуться, но он вспоминает, что Жучка сидит там уже целые сутки. (19)Это успокаивает его, и он спускается дальше.

(20)Жучка, опять усевшаяся на прежнее место, успокоилась и весёлым попискиванием выражает сочувствие безумному предприятию. (21)Это спокойствие и твёрдая уверенность Жучки передаются мальчику, и он благополучно достигает дна.

(22)Не теряя времени, Тёма обвязывает вожжами собаку, затем поспешно карабкается наверх. (23)Но подниматься труднее, чем спускаться! (24)Нужен воздух, нужны силы, а того и другого у Тёмы уже мало. (25)Страх охватывает его. (26)Но он подбадривает себя дрожащим от ужаса голосом:

— Не надо бояться, не надо бояться! (27)Стыдно бояться! (28)Трусы только боятся! (29)Кто делает дурное – боится, а я дурного не делаю, я Жучку вытаскиваю, меня мама с папой за это похвалят.

(30)Тёма улыбается и снова спокойно ждёт прилива сил. (31)Таким образом, незаметно его голова высовывается наконец над верхним срубом колодца. (32)Сделав последнее усилие, он выбирается сам и вытаскивает Жучку. (33)Но теперь дело сделано. (34)Силы быстро оставляют его, и он падает в обморок.

 

 (По Н.Г. Гарину-Михайловскому*)

 

* Гарин-Михайловский Николай Георгиевич (1852-1906) – русский писатель. Самым известным его произведением стала повесть «Детство Тёмы», с которой он начал своё литературное творчество.

(1)До́ма, в котором жила бабушка, уже нет. (2)За его счёт расширили улицу. (3)Я думаю, бабушка была бы этому рада. (4)Вообще характер у неё был удивительный… (5)К примеру, ей нравилось, что её старинный балкон выходил не в тихий двор, а как бы нависал над тротуаром, не умолкавшим ни днём ни ночью.

— (6)Есть на что свалить свою старческую бессонницу! — говорила бабушка.

(7)У неё было четыре дочери. (8)Но только моя мама жила в одном городе с бабушкой. (9)И не просто в одном городе, а за углом, в трёх шагах. (10)Точнее сказать, в двадцати семи… (11)Я подсчитал однажды количество шагов от бабушкиного дома до нашего.

— (12)Хорошо, что мы не живём вместе, в одной квартире, — говорила бабушка. — (13)С детства люблю ходить в гости. (14)Встречают, провожают… (15)Ухаживают!

(16)В гости она любила не только ходить, но и ездить. (17)Она часто вспоминала о том, как ездила много лет подряд на лето в деревню к своему брату – учителю.

(18)Под Новый год бабушка всегда почему-то ждала, что дочери, жившие в других городах, позовут её к себе. (19)Она даже присматривала в магазинах игрушки, которые повезёт своим внукам.

(20)Дочери присылали поздравительные открытки. (21)Они сообщали, что очень скучают. (22)Они любили её. (23)И наверное, просто не догадывались… (24)Конечно, я мог бы им обо всём написать. (25)И однажды совсем уж собрался… (26)Но бабушка остановила меня.

— (27)За подсказки, я слышала, ставят двойки?

— (28)Ставят, — ответил я.

(29)В канун Нового года я решил пригласить в театр свою одноклассницу Галю. (30)На спектакль я купил два билета. «(31)Подойду к Гале, — думал я, — и как бы между прочим скажу: у меня оказался лишний билет. (32)Возьми, если хочешь…» (33)И весь спектакль буду сидеть рядом с ней! (34)Так закончится год… (35)И я буду считать его самым счастливым во всей своей жизни!

(36)В конце декабря, словно сговорившись, пришли открытки от всех маминых сестёр. (37)Они поздравляли бабушку, маму с папой и даже меня. (38)Опять писали, что очень скучают и никак не дождутся встречи!

— (39)В ожидании тоже есть прелесть: всё ещё впереди… — тихо сказала бабушка.

(40)Мама и папа стали объяснять, что им очень не хочется идти завтра в какую-то компанию, но не пойти они просто не могут. (41)И я в тон им с грустью сказал:

— А мне завтра придётся пойти в театр.

(42)Бабушка стала поспешно искать что-то в сумке. (43)Тогда я вдруг… неожиданно для самого себя произнёс:

— Пойдём со мной, бабушка. (44)У меня есть лишний билет!

(45)Родители очень обрадовались. (46)А бабушка ещё ниже склонилась над своей сумкой. (47)Она продолжала что-то искать в ней. (48)Но теперь уже, мне казалось, от радости.

(49)Огромная, добела раскалённая люстра начала остывать, остывать… (50)Медленно, как бы нехотя раздвинулся занавес. (51)И на сцене появился мальчишка. (52)Он шёл, останавливался, думал. (53)И снова шёл… (54)И я верил, что он идёт к старой женщине, которая полвека была учительницей, а потом заболела, покинула школу. (55)А жить без ребят не могла. (56)И мальчишка решил победить её одиночество…

(57)Когда огромная люстра под потолком стала вновь раскаляться, бабушка ткнула пальцем в программку и сказала:

— Она… волшебная актриса!

— (58)Которая играет мальчишку?

— (59)Да… — бабушка помолчала. — (60)Потому что она – это ты. (61)Сегодня, по крайней мере…

— (62)Ну что ты?! — скромно возразил я.

— (63)Пойдём в буфет, — предложила бабушка. — (64)Я обожаю толкаться в театральных буфетах!

(65)Сейчас, через много лет, я думаю: «Как жаль, что бабушку не видели в тот вечер её дочери, жившие в других городах… (66)Они бы поняли, как легко было сделать её счастливой!»

 

(По А.Г. Алексину*)

 

* Алексин Анатолий Георгиевич (1924-2017) – советский и российский писатель, сценарист и драматург, автор книг для детей и юношества.

(1)В детстве я очень, очень старалась полюбить театр, как мне велели: ведь это Большое Искусство, Храм. (2)И я, как положено, должна испытывать священный трепет, но помнить при этом, что в театре есть театральные условности. (3)Я помнила, но, когда пожилой дядька в камзоле с пышными рукавами, с большим бархатным животом, колыхавшимся над тоненькими ножками, грозно, как классный руководитель, вопросил: «Скажи, Лаура, который год тебе?» – и грузная тётенька гавкнула в ответ: «Осьмнадцать лет!», – ужасное смущение и стыд смяли меня, и все мои старания полюбить театр были окончательно перечёркнуты.

(4)А между тем в театре было тепло, в зале приятно и сложно пахло, в фойе гуляли нарядные люди, окна были укутаны шторами из парашютного шёлка, будто кучевыми облаками. (5)Да, храм. (6)Наверное. (7)Но это не мой храм, и боги в нём не мои.

(8)А вот совсем другое дело – кинотеатр «Арс», плохонький сарайчик на площади, как некое инородное тело среди больших строений. (9)Там неудобные деревянные сиденья, там сидят в пальто, там мусор лежит на полу. (10)Там не встретишь «завзятых театралов», принаряженных дам, заранее оскорблённых тем, что они, люди приличные, вынуждены три часа провести в обществе ничего не смыслящих профанов. (11)Там толпа вваливается и рассаживается, гремя сиденьями и распространяя кислый запах сырых пальто. (12)Сейчас начнут. (13)Это – счастье. (14)Это – кино.

(15)Медленно гасят свет. (16)Стрекотание проектора, удар луча – и всё, понеслось. (17)Перейдена черта, прошёл этот неуловимый миг, когда плоский и туповатый экран растворился, исчез, стал пространством, миром, полётом. (18)Сон, мираж, мечта. (19)Преображение.

(20)Да, я, безусловно, простой и примитивный кинозритель, как большинство людей. (21)От кино я именно и жду полного преображения, окончательного обмана – «чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда». (22)Театр на это не способен, да и не претендует.

(23)Театр для тех, кто любит живых актёров и милостиво прощает им их несовершенства в обмен на искусство. (24)Кино для тех, кто любит сны и чудеса. (25)Театр не скрывает, что всё, что вы видите, – притворство. (26)Кино притворяется, что всё, что вы видите, – правда. (27)Театр – для взрослых; кино – для детей.

 

 (По Т.Н. Толстой*)

 

* Толста́я Татьяна Никитична (род. в 1951 г.) – современная писательница, телеведущая, филолог.

(1)Вовка примчался через десять минут. (2)На моём столе лежал раскрытый том Пушкина. (3)Такую толстенную книгу Вовка никогда не видал.

— (4)Давай почитаем! — торопился Вовка.

(5)Как мы читали Пушкина! (6)Первый раз – самостоятельно, без руководства взрослых, пусть даже очень хороших и мудрых. (7)Как захлёбывались мы радостью познания неизвестных доселе слов и чувств – точно подкрались к благодатному источнику, который зачем-то прятали от нас прежде, давая из него лишь по глоточку отфильтрованной влаги.
(8)И вот мы пьём медленно, без всяких помех, и нам ломит зубы студёность и новизна. (9)Мы были полны восторга, ещё не умея выразить то, что переполняет нас до самого края, а только слушая себя, своё сердце, слушая, как замирает оно, когда возносит вдруг душу какая-то волна, и как обрывается всё внутри, когда волна эта бросает вниз, словно испытывая нашу прочность.

(10)Мы ещё не знали, что стихи Пушкина обладают этим волшебным умением, что волнуют нас образы и видения, слагаемые из слов, и что мы переживаем одно из самых счастливых мгновений, которые даруются человеку.

(11)Отныне, встречаясь, мы с Вовкой вели волшебные странные речи, понятные только нам, в которых незримо присутствовал Александр Сергеевич. (12)Ну, например, я спрашивал своего друга:

— Как ты вчера до дому довлачился? (13)В обитель дальнюю?

(14)А Вовка отвечал:

— Поздно уже прикандыбал. (15)Почти пред ясным восходом зари.

(16)Говоря друг другу эти слова, мы, конечно, шутили, но не так, чтобы очень. (17)Спроси нас в ту пору со взрослой строгостью в голосе, что это мы так по-дурацки шутим, мы бы, наверное, смутились и перестали вставлять в свою речь пушкинские слова, но мы ведь переговаривались негромко, говоря друг дружке свои замечательные тирады, и, по крайней мере, никому другому знаний своих не демонстрировали.

(18)Лишь однажды Вовка сорвался. 

(19)Так уж выходило, что слова эти и выражения легко и радостно впитывала наша память, похожая на губку, да ведь ещё мы и упражнялись, вставляя в свои речи пушкинские обороты, поэтому Вовку было трудно судить за раскрытие тайны, когда он вдруг сжал кулак и крикнул:

— Вострепещи, тиран! (20)Уж близок час паденья!

(21)Это было в начале последнего урока. (22)Анна Николаевна рассказывала про последние известия с фронта, а Вовка, такая у него была почётная обязанность, передвигал флажки на карте под руководством учительницы.

(23)Наши били фрицев, флажки двигались каждый день, расширяя фронт атак, и в тот день скакнули далеко вперёд. (24)Вот Вовка и не выдержал.

(25)Все засмеялись его необыкновенным словам – все, кроме меня и Анны Николаевны. (26)Учительница же заглянула Вовке прямо в глаза, а потом долго смотрела ему вслед, пока мой друг, притихший, медленно, словно раненый, шёл к парте, усаживался, лез зачем-то в портфель.

— (27)М-мда! – задумчиво произнесла Анна Николаевна. (28)После небольшой паузы она сказала:

— Ребята, а давайте проведём в классе конкурс на лучшего исполнителя стихотворений Пушкина!

 

(По А.А. Лиханову*)

 

* Лиханов Альберт Анатольевич (род. в 1935 г.) – писатель, журналист, председатель Российского детского фонда. Особое внимание в своих произведениях писатель уделяет роли семьи и школы в воспитании ребёнка, в формировании его характера.

(1)У дверей стояло трое ребятишек: две девочки и мальчик. (2)Дед догадался, что они одноклассники внука.

— (3)Андрей Лысов тут живёт? — спросила полноватая девочка.

— (4)Тут, — признался дед.

— (5)Мы пришли высказать ему осуждение, — продолжила девочка.

(6)Дед и внук стояли рядом и на сто процентов были роднёй: круглолицые, голубоглазые. (7)Наверное, поэтому часть Андрейкиной вины само собой переходила на деда.

— (8)У нас в дневнике всё записано, — сказала толстушка и передала тетрадку Александру Клавдиевичу.

— (9)«Дёргал Аллу Иванову за волосы», — грустно прочитал дед.

— (10)А ещё, когда Иванова заплакала, он обозвал её мокрой цаплей, а извиняться не стал, — сказал мальчик.

(11)Когда ребята ушли, дед обратился к внуку:

— Та-ак… (12)Зачем же ты эту Аллу за косу дёргал? 

— (13)Так просто, — буркнул мальчик.

— (14)А я вот знаю и зачем, и почему! (15)Она тебе нравится, а на тебя, противного троечника, внимания не обращает. (16)Так, что ли?

(17)Сломленный дедовой проницательностью, внук заговорил:

– (18)Мы же раньше с ней дружили! (19)А теперь она всё: Толик да Толик. (20)Я раньше её дёрну – она меня книжкой – хлоп! (21)И обоим смешно! (22)А сейчас чуть-чуть тронешь – как плакса плачет… 

(23)Дед слушал его внимательно, прищурив глаза.

– (24)Извиняться тебе перед ней придётся, и так, чтобы это отложилось в садовой твоей голове надолго. (25)Мы сейчас идём к ней, ты извиняешься и даришь ей цветы, а иначе миру между нами не бывать.

(26)Миром с дедом внук дорожил, и поэтому он понял, что не миновать ему ни извинения, ни цветов.

(27)В его голове плохо запечатлелось, как в магазине они купили пахнущие горелой листвой и снегом астры, как брели по осеннему парку прямо к Алкиному дому.

(28)Перед выходом из парка дед остановился, они сели на скамейку.

— (29)Небось, никогда девчонкам цветы не дарил? (30)Ты хоть посмотри, что даришь.

— (31)Чего смотреть, на болонок похожи, —  убитым тоном сказал внук.

— (32)Нет, болонка – собака глупая и трусливая, а эти чистые, гордые, как изо льда, и ведь смелые, до самого снега на клумбах стоят.

(33)Мальчик взглянул на цветы и подумал: «И правда, какие чистые… ледянистые…»

(34)Вся встреча с Алкой Ивановой пронеслась в смятённой душе Андрейки, словно вихрь. (35)Уже перед самой дверью он рванулся было, чтобы котёнком прыснуть вниз. (36)Но дед кратко сказал: «Не трусь!» – и поставил его рядом с собой.

(37)Дверь открыла Алла. (38)Андрейка кое-как промямлил извинения и сунул в руки потрясённой Алки астры:

— Это тебе… эти ледянистые…

(39)Алка ничего ему не ответила, осторожно взяла цветы, словно они впрямь были изо льда и могли разбиться, и вдруг астры отразились в её милых от удивления девчоночьих глазах.

 

(По В.И. Одноралову*)

 

* Одноралов Владимир Иванович (род. в 1946 г.) – современный российский поэт, прозаик, публицист и детский писатель.

(1)Закрываю глаза и вижу мой переулок. (2)Первый Тружеников. (3)Двухэтажный деревянный дом, в котором я прожила первые десять лет своей жизни. (4)Никогда не вижу его летом, только зимой. (5)Чувствую запах снега, слизываю его со своей пёстрой варежки.

(6)Последней дошкольной зимой меня отдали в «группу» – так называли детей, которые по утрам гуляли в сквере с «интеллигентной» воспитательницей. (7)«Группа» показалась идеальным способом победить мою застенчивость.

(8)Дед привёл меня в сквер как полагалось: к десяти. (9)Воспитательница, худенькая дама из «бывших», сказала, что я похожа на Мальвину, а саму её зовут Вера Григорьевна.

(10)Убедившись, что дети «интеллигентные», а уж про Веру Григорьевну и говорить нечего, дед двинулся по направлению к главной аллее, ведущей из сквера на улицу (мы гуляли на маленькой, боковой!). (11)Я зарыдала и бросилась его догонять. (12)Вера Григорьевна бросилась за мной, интеллигентные дети побросали свои лопатки и бросились за Верой Григорьевной.

(13)Я первая добежала до деда и, ослепнув от горя, уткнулась в карман его тяжёлого добротного пальто.

(14)Дед сдался: звук моих рыданий, без сомнения, действовал безотказно.

(15)Стряхнув снег с массивной лавочки с ажурными, утопающими в сугробе лапами, он твёрдо уселся на неё, поднял воротник и замер наподобие статуи.

(16)Мы с Верой Григорьевной и растерянными детьми вернулись на свою боковую аллею. (17)Я успокоилась: широкая спина с поднятым каракулевым воротником была на расстоянии десяти метров от моих глаз.

(18)Водить хоровод вокруг огромного дуплистого дуба и лепить из снега «куличики», стараясь, чтобы они были не хуже, чем у остальных детей, оказалось гораздо веселее, чем гулять за руку с бабушкой, как я делала до этого. (19)Каждые десять минут я отрывалась от своего веселья и проверяла, на месте ли неподвижная спина, слегка занесённая медленным снегом. (20)Спина была тут и не двигалась. (21)Один, впрочем, раз её не оказалось, и я уже приготовилась зарыдать, но сразу же и успокоилась: дед никуда не ушёл.

(22)Окоченев, он подпрыгивал рядом с лавочкой и растирал ладонями побелевшие щеки.

(23)Ровно в час гулянье закончилось, и, взявшись за руки, мы с дедом пошли домой.

(24)Деревья стояли стеклянные от мороза, и нежный голубоватый печной дым поднимался из труб.

— (25)Не замёрзла? — спросил меня дед.

(26)Я отрицательно покачала головой. (27)Новые впечатления переполняли меня.

(28)Зима была долгой, холодной и снежной. (29)Каждое утро с десяти до часу я гуляла в «группе», а дед сидел на лавочке с ажурными, утопающими в снегу лапами.

(30)Откуда же мне, шестилетней, было знать, что значит сидеть неподвижно и мёрзнуть во имя любви?

 

(По И.Л. Муравьёвой*)

 

* Муравьёва Ирина Лазаревна (род. в 1952 г.) – современная писательница, лауреат литературных премий.

(1)И вот появился в моей жизни Павлик. (2)У дворовых и у школьных ребят навсегда засело в памяти, что в нашей паре я был ведущим, а Павлик – ведомым. (3)Это осталось с той поры, когда я «вводил Павлика в свет» – сперва во дворе, потом в школе, где он оказался на положении чужака.

(4)На самом деле душевное превосходство было на стороне Павлика. (5)Моё долгое приятельство с Митей не могло пройти бесследно: я привык к известному моральному соглашательству, а прощение предательства немногим отличается от самого предательства. (6)Павлик не признавал сделок с совестью, тут он становился беспощаден. (7)Нам было лет по четырнадцать, когда я на своей шкуре испытал, насколько непримиримым может быть мягкий, покладистый Павлик.

(8)Я неплохо знал немецкий, домашних заданий никогда по этому предмету не готовил, но однажды настал и мой черёд, когда Елена Францевна ни с того ни с сего вызвала меня к доске, будто самого рядового ученика, и велела читать стихотворение.

— (9)Какое стихотворение? (10)Меня же не было в школе, я болел.

(11)Она стала листать классный журнал.

— (12)Совершенно верно, ты отсутствовал, а спросить у товарищей, что задано, не догадался?

(13)И я нашёл выход. (14)О домашних заданиях я спрашивал у Павлика, а он, наверное, забыл. (15)Я так и сказал Елене Францевне с лёгкой усмешкой, призывая и её отнестись к случившемуся юмористически.

— (16)Встань! — приказала Павлику немка. — (17)Это правда?

(18)Он молча наклонил голову, и я тут же понял, что это неправда. (19)Как раз о немецком я его и не спрашивал.

(20)Елена Францевна, забыв обо мне, перенесла свой гнев на Павлика, а он слушал её, по обыкновению, молча, не оправдываясь и не огрызаясь.

(21)Когда, довольный и счастливый, я вернулся на своё место, Павлика не оказалось рядом. (22)Я оглянулся: он сидел через проход позади меня, и у него были холодные, пустые глаза.

— (23)Ты чего это? (24)Не стоит из-за этого дуться, ну покричит и забудет.

(25)Он молчал и глядел мимо меня. (26)Какое ему дело до Елены Францевны, он и думать о ней забыл. (27)Его предал друг. (28)Спокойно, обыденно и публично, средь бела дня, ради грошовой выгоды предал человек, за которого он, не раздумывая, пошёл бы в огонь и в воду.

(29)Почти год держал он меня в отчуждении. (30)Все мои попытки помириться так, «между прочим», успеха не имели. (31)Ничего не получалось – Павлик не хотел этого. (32)Не только потому, что презирал всякие обходные пути, мелкие уловки и хитрости – прибежище слабых душ, но и потому, что ему не нужен был тот человек, каким я вдруг раскрылся на уроке немецкого.

 

 (По Ю.М. Нагибину*)

 

* Нагибин Юрий Маркович (1920-1994) – русский советский писатель-прозаик, журналист и сценарист.

(1)Я даже не помню, как называлась та книга. (2)Помню только, что на коричневой обложке длинным зигзагом алел вымпел какого-то парусника. (3)Я не особенно любил читать, но с удовольствием давал книги из нашей домашней библиотеки своим одноклассникам. (4)Петька Солодков вытащил её из портфеля и положил на стол. (5)Мы стояли у окна и смотрели на хмурое октябрьское небо, с которого, словно пух, падал редкий снег.

— (6)Санёк, спасибо за книгу! (7)Я всю ночь сегодня читал: не мог оторваться! — восхищённо улыбаясь, произнёс Петька и пожал мне руку.

(8)В это время в класс вошёл Колька Бабушкин – мой сосед по парте. (9)Носатый, долговязый, нескладный… (10)У него не было отца. (11)Его и маленькую сестрёнку воспитывала мать, истеричная, крикливая женщина, которая то и дело приходила в школу, чтобы разобраться с обидчиками её детей. (12)Но такое заступничество, конечно, только усиливало наше презрительно-высокомерное отношение к её жалкому отпрыску.

(13)Увидев Бабушкина, все сурово умолкли, и, когда он кивком головы, улыбаясь, поздоровался с нами, никто даже не взглянул на него. (14)Он поставил изжёванный дерматиновый портфель на стол и вдруг увидел книгу. (15)Она лежала на его половине парты. (16)Бабушкин замер и благоговейно, словно святыню, взял её в руки, пролистал страницы, и странная восторженная улыбка появилась на его лице. (17)Он посмотрел на нас и вдруг сказал:

— Спасибо за подарок!

— (18)Положи книгу на место! (19)Не трогай чужого! — выйдя из оцепенения, прорычал я.

(20)Колька вздрогнул и выронил книгу. (21)Все засмеялись. (22)А он, готовый от стыда провалиться сквозь землю, густо покраснел, торопливо поднял её и, погладив обложку, отодвинул от себя, словно извиняясь за то, что посмел к ней прикоснуться.

— (23)Просто у меня сегодня день рождения, и я подумал, что…

(24)Тридцать лет прошло с тех пор, но я до сих пор помню тот случай с книгой, когда я нечаянно разрушил огромный дом человеческой веры, когда я сделал больно другому и не нашёл в себе мужества исправить ошибку. (25)И наша жизнь пошла по другой дороге, где всем больно и одиноко, где нет тех, кто может поднять упавших.

(26)А эта книга… (27)Колька, да я отдал бы тебе всю библиотеку! (28)Да мы бы всё тебе отдали… (29)Но только ты сгорел в танке под Кандагаром, когда я учился на втором курсе университета. (30)Боль стала моей неразлучной спутницей, она смотрит на меня глазами долговязого восьмиклассника и терпеливо напоминает: человеческая жизнь коротка, поэтому никогда не жалей того, что можешь дать…

 

(По В.И. Дроганову*)

* Дроганов Виктор Иванович – современный российский писатель.

(1)Я тащился по улице и вдруг увидел толпу… (2)Мальчишек десять, старшеклассники, а сбоку, в сторонке, стоял Газовый Баллон, главный зачинщик всех самых «неправильных», бесчестных дел.

(3)Мальчишки торопливо наклонялись к земле, лепили снежки и швыряли в стену нового дома: там, по шероховатой бетонной стене, карабкалась белка.

(4)Мальчишки веселились, пуляли в стену снежками, а белка перебиралась смелыми короткими рывками всё выше и выше, к самой крыше, цепляясь неизвестно за что. (5)Тайга была рядом, белки забегали в посёлок нередко, но по деревьям они легко удирали назад, а этой не повезло, она, наверное, перебегала по земле, когда её заметили, метнулась к дому и теперь карабкалась по стене, беззащитная перед ударами снежков.

(6)Снежные снаряды, словно пушечные ядра, с глухим фырканьем разрывались рядом с белкой, она вздрагивала всем маленьким телом, пушистый хвост прижимала к стене, как бы помогая себе даже им.

(7)Десятеро здоровенных головорезов против маленькой беззащитной белки! (8)Но эти десятеро были людьми. (9)И у каждого на плечах была голова, а в груди – сердце. (10)Газовый Баллон с каменным лицом стоял рядом. (11)С интересом ждал, чем всё кончится.

(12)Кровь возмущённо застучала у меня в висках.

— (13)Вы! — крикнул я, дрожа от ненависти. — (14)Вы, гады! (15)Что делаете!

(16)Газовый Баллон обернулся ко мне, глаза его, как у хитрой лисы, сощурились.

— (17)А! (18)Генерал! — закривлялся он. — (19)Опять командуешь!

(20)И захохотал:

— Генерал без войска!

(21)В другой раз я бы сошёл с ума от этих неприятных слов, опять бы что-нибудь выкинул, может быть, а тут едва услышал.

— (22)Прекратите! – заорал я, впившись взглядом в белку, уже еле передвигающуюся по стене.

(23)Возле неё теперь уже не снежки хлопали. (24)Цокали мёрзлые комья земли и камни. (25)И тут белка упала вниз.

(26)Она упала вниз, а я по-прежнему смотрел на стену дома. (27)Там, на шероховатом бетоне, краснело пятнышко…

(28)Я швырнул портфель, надвинул поглубже шапку и, разогнавшись, шарахнул головой в живот здоровому парню. (29)Он охнул, свалился, а я таранил следующего, следующего. (30)Мальчишки ненадолго опешили, потом я ощутил лицом колючий снег и стал задыхаться в сугробе. (31)Меня лупили по спине, по голове, но я не чувствовал боли, а яростно вертелся, норовя вскочить и протаранить кого-нибудь ещё.

(32)Неожиданно удары стихли. (33)Я отряхнулся. (34)Старшеклассников не было, не было нигде видно и белки. (35)Только Газовый Баллон стоял на своём старом месте.

(36)Губы мои дрожали, а руки тряслись, когда я обтёр тающий снег с лица и увидел деда. (37)Он тяжело дышал, глядя хмуро на удаляющихся мальчишек.

— (38)Я всё видел, — сказал он, переводя дыхание, — ты молодец!

 

(По А.А. Лиханову*)

 

* Лиханов Альберт Анатольевич (род. в 1935 г.) – писатель, журналист, председатель Российского детского фонда. Особое внимание в своих произведениях писатель уделяет роли семьи и школы в воспитании ребёнка, в формировании его характера.

(1)В школе я дружила с Лялей Ивашовой и Машей Завьяловой.

(2)Маша умела всё: рисовать, петь, ходить на руках. (3)Соревноваться с ней было бессмысленно, как с Леонардо да Винчи. (4)Учителя могли бы ставить ей пятёрки, не вызывая к доске. (5)Она беспощадно экспериментировала на себе самой: то выдумывала причёску, которую вполне можно было выдвинуть на премию по разделу архитектурных сооружений, то изобретала юбку с таким количеством складок, что на ней хотелось сыграть, как на гармони.

(6)Маша сочиняла стихи и забывала их на тетрадных обложках, на промокашках. (7)Я собирала четверостишия, ставила внизу даты, прятала их, сберегая для потомства, а многие помнила наизусть.

(8)С моцартовской лёгкостью Маша перелагала свои стихи на музыку и исполняла их под гитару.

(9)Лицо её было подвижным, как у клоуна: она и им распоряжалась без натуги. (10)Разочарование, восторг, изумление – все эти чувства сменяли друг друга, не оставляя места неопределённости. (11)Отсутствие однообразия и было Машиным образом.

(12)Никто не считал Машу чемпионкой класса по «многоборью», так как она ни с кем не боролась, поскольку её первенство было бесспорным. (13)Во всём, кроме женственности и красоты: тут первой считалась Ляля.

(14)Красивые женщины даже во сне не забывают, что они красивы. (15)Красавицы привыкают к жертвенному поклонению и уже не могут без него обходиться. (16)Ляля восхищённых взоров не замечала, и они от этого становились ещё восхищённее.

(17)Мне самой от поклонников не приходилось обороняться – и я обороняла от них Лялю.

— (18)Не живи чужой жизнью! — уговаривала меня мама, видя это.

(19)Маше сулили чин академика, Ляле – покорительницы сильного пола и создательницы счастливой семьи, а я просто была их подругой. (20)Мне ничего не сулили.

(21)Я гордилась Лялиной красотой и Машиными талантами более громко, чем собственными достоинствами, именно потому, что эти достоинства были всё-таки не моими: в нескромности меня обвинить не могли.

— (22)Ты продолжаешь жить чужой жизнью, восторгаешься не своими успехами, – констатировала мама.

— (23)Это, по-твоему, плохо? — удивилась я.

— (24)Сиять отражённым светом? — (25)Она задумалась и повторила то, что я уже слышала от неё:

— Смотря чьим светом!

 

 (По А.Г. Алексину*)

 

* Алексин Анатолий Георгиевич (1924-2017) – писатель, драматург. Его произведения, такие как «Мой брат играет на кларнете», «Действующие лица и исполнители», «Третий в пятом ряду» и др., повествуют главным образом о мире юности.

(1)По пути домой стало думаться о бабушке. (2)Сейчас, со стороны, она казалась такой слабой и одинокой. (3)А тут ещё эти ночи в слезах, словно наказание. (4)И с какой, верно, тягостью ждёт она ночи. (5)Все люди пережили горькое и забыли, а у бабы Дуни оно всплывает в памяти снова и снова. (6)Про бабушку думать было больно. (7)Но как помочь ей?

(8)Раздумывая, Гриша шёл неторопливо, и в душе его что-то теплело и таяло, там что-то жгло и жгло.

(9)3а ужином он выпил крепкий чай, чтобы не сморило. (10)Выпил чашку, другую, готовя себя к бессонной ночи.

(11)И пришла ночь. (12)Потушили свет. (13)Гриша не лёг, а сел в постели, дожидаясь своего часа. (14)И вот когда, наконец, из комнаты бабушки донеслось ещё невнятное бормотание, он поднялся и пошёл. (15)Свет в кухне зажёг, встал возле кровати, чувствуя, как охватывает его невольная дрожь и сердце замирает в страшном предчувствии.

— (16)Карточки! (17)Куда подевались хлебные карточки? (18)В синем платочке. (19)Люди добрые! (20)Ребятишки! (21)Домой приду, они есть попросят! (22)Хлебец дай, мамушка. (23)А мамушка ихняя!..

(24)Баба Дуня запнулась, словно ошеломлённая, и закричала:

— Люди добрые! (25)Помогите! (26)Не дайте помереть! (27)Петяня! (28)Шура! (29)Таечка!

(30)Имена детей она словно выпевала, тонко и болезненно, и слёзы, слёзы подкатывали.

(31)Гриша глубоко вздохнул, чтобы крикнуть громче, приказать, и бабушка перестанет плакать, и даже ногу приподнял – топнуть. (32)Чтобы уж наверняка.

— (33)Хлебные карточки, – в тяжкой муке, со слезами выговаривала баба Дуня.

(34)Сердце мальчика облилось жалостью и болью. (35)3абыв обдуманное, Гриша опустился на колени перед кроватью. (36)Он стал убеждать бабушку мягко, ласково:

— Вот ваши карточки, бабаня. (37)В синем платочке, да? (38)Ваши в синем платочке? (39)Это ваши, вы обронили. (40)А я поднял. (41)Вот видите, возьмите, – настойчиво повторял он. — (42)Все целые, берите.

(43)Баба Дуня смолкла. (44)Видимо, там, во сне, она всё слышала и понимала. (45)Не сразу пришли слова. (46)«Мои, мои! (47)Платочек мой, синий. (48)Люди скажут. (49)Мои карточки, я обронила. (50)Спаси Христос, добрый человек!»

(51)По голосу её Гриша понял, что сейчас она заплачет.

— (52)Не надо плакать, — громко сказал он. — (53)Карточки целые. (54)3ачем же плакать? (55)Возьмите хлеба и несите детишкам. (56)Несите, поужинайте и ложитесь спать, — говорил он, словно приказывал. — (57)И спите спокойно. (58)Спите.

(59)Баба Дуня смолкла.

(60)Гриша подождал, прислушался к ровному бабушкиному дыханию, поднялся. (61)Его бил озноб. (62)Какой-то холод пронизывал до костей. (63)И нельзя было согреться. (64)Печка была ещё тепла. (65)Он сидел у печки и плакал. (66)Слёзы катились и катились. (67)Они шли от сердца, потому что сердце болело и ныло, жалея бабу Дуню и кого-то ещё. (68)Он не спал, но находился в странном забытьи, словно в годах далёких, иных, и в жизни чужой, и виделось ему там, в этой жизни, такое горькое, такая беда и печаль, что он не мог не плакать. (69)Он плакал, вытирая слёзы кулаком.

 

(По Б.П. Екимову*)

 

* Екимов Борис Петрович (род. в 1938) – советский и российский публицист и прозаик.

(1)Утро дышало свежестью. (2)Над рекой висел прозрачный туман, но солнечные лучи уже золотили тихую гладь. (3)Поднимавшийся берег покрывала изумрудная трава, испещрённая бесчисленными искорками росы. (4)Воздух, насыщенный пряными ароматами диких цветов, застыл. (5)Тихо – лишь в зарослях камыша у самой воды колокольцами звенели комары. (6)Вадимка сидел на берегу и смотрел, как старый тополь роняет белоснежные, кружащиеся в застывшем воздухе пушинки и как они белыми корабликами плывут по реке. (7)Тонкое поскуливание нарушило спокойствие утра.

(8)Мальчик вздрогнул – вспомнил, зачем пришёл сюда. (9)Слёзы подступили к горлу, стали душить, но он сдержался – не заплакал.

(10)Вчера ощенилась Жучка: принесла четверых. (11)Мать увидела Жучкин живот и давай причитать на всю деревню! (12)«Не углядел! (13)Сколько раз говорила: не пускай собаку со двора! (14)Что прикажешь с ними делать?»

(15)Виноват Вадимка. (16)И спрос теперь с него. (17)Мать приказала к вечеру от щенят избавиться – утопить. (18)Легко сказать, а вот попробуй, исполни… (19)Они хоть маленькие, слепые, а живые существа!

(20)Представить, как Жучкиных щенят топить будет, Вадимка не мог. (21)Казалось, чего проще: оставь мешок у воды – река сама сделает своё дело – и гуляй без хлопот и забот…

(22)Вадимка так не сумел бы. (23)Размазывая грязными ладонями слёзы, утёр лицо, сложил щенят обратно и решительно направился в деревню.

(24)У сельпо в ожидании утреннего хлеба толпился народ – всё больше женщины. (25)Увидав знакомое лицо, Вадимка подошёл к крылечку.

— (26)Здравствуйте, тётя Маша, – заливаясь краской, обратился к дородной женщине.

— (27)Здоро́во! (28)Чего в мешке? — сразу заинтересовалась любопытная тётя Маша.

— (29)Сейчас покажу! — засуетился Вадимка. — (30)Щенки Жучкины. (31)Может, возьмёте?

— (32)Разве щенки? (33)Крысята какие-то, — сострила женщина. (34)Собравшиеся вокруг прыснули.

— (35)Маленькие ещё – вчера родились…

— (36)Раз вчера, то неси-ка их к мамке. (37)Вона разревелись — жрать хотят.

— (38)Не могу. (39)Мать запретила – с ними домой ни ногой. (40)Может, всё-таки возьмёте?

(41)Но женщины, потеряв к мешку интерес, одна за другой расходились. (42)Сельпо открыли, и тётя Маша деловито направилась к дверям. (43)Вздохнув, мальчик уныло поплёлся прочь.

— (44)Вадик, постой!

(45)Вадимка обернулся: Николай Егорыч – колхозный ветеринар, давний приятель отца.

— (46)Ты вот что, ступай к деду Борису – охотнику. (47)У него Сильва, между прочим, ощенилась, восемь штук принесла. (48)Может, возьмёт старик твоих-то.

(49)Окрылённый, мчался Вадимка к дому охотника…

(По А.О. Никольской*)

 

* Никольская Анна Олеговна (род. в 1979 г.) – современная российская детская писательница.

(1)Мальчик сидел в самолёте и не отрываясь смотрел в окно. (2)Из кабины вышел лётчик и сел рядом с мальчиком. (3)Мальчик оглянулся. (4)Теперь рядом с ним сидел интересный человек. (5)Мальчику хотелось с ним поговорить. (6)Лётчик это понял. (7)Его хмурое, усталое лицо чуть-чуть посветлело. (8)Он привычно спросил:

— Нравится?

— (9)Очень, – ответил мальчик.

— (10)Мечтаешь тоже, видно, в лётчики?

— (11)Я люблю рисовать, — ответил мальчик. — (12)Вон, смотрите: белые облака совсем как стадо белых слонов. (13)У первого под хоботом клыки. (14)Это вожак. (15)А вон облако словно кит. (16)Очень красивый хвост.

(17)Мальчик посмотрел на лётчика, увидел, что тот улыбается, и замолчал. (18)Ему стало стыдно, что он рассказывает взрослому человеку, да к тому же ещё лётчику, про каких-то облачных слонов и китов.

(19)Мальчик уткнулся в окно.

(20)Лётчик тронул его за плечо:

— Молодец! (21)Здо́рово у тебя работает фантазия. (22)Действительно, до чего эти облака походят на слонов! (23)Ловко ты подметил.

— (24)Мне мама купит в Москве краски, и я буду рисовать, — сказал мальчик. — (25)Смотрите, а вон земля! (26)Она похожа на мозаику – есть такая детская игра.

(27)Лётчик посмотрел на землю. (28)Сколько он летал, а ничего этого не видел. (29)Ему даже стало немножко обидно: столько раз пролетал мимо всяких там слонов и ничего этого не замечал. (30)Он с восхищением посмотрел на этого худенького мальчика.

(31)Небо для него всегда было только местом работы, и он привык его оценивать с точки зрения пригодности для полёта: низкая облачность – плохо для посадки, высокая облачность – отлично для полёта, грозовая – опасно. (32)А земля для него была местом посадки, где можно было отдохнуть в ожидании следующих полётов.

(33)Через несколько минут мальчик увидел, что им навстречу, полыхая молниями и грохоча, летит большая свинцовая туча.

(34)Между тем в самолёте сразу стало темно. (35)Пассажиры не отрываясь смотрели на тучу, которая надвигалась на самолёт, и беспокойно переговаривались между собой. (36)Самолёт развернулся и пошёл вдоль тучи. (37)При этом взгляд лётчика на секунду встретился со взглядом мальчика. (38)Неожиданно и слишком легкомысленно для такого опасного момента лётчик подумал: «Интересно, на что похожа эта грозовая туча?»

(39)Это продолжалось пять минут или даже меньше, и потом совсем рядом появилась земля, и самолёт покатил по твёрдой бетонной дорожке.

— (40)Вы сейчас куда? — спросил лётчик у матери мальчика в зале прилёта.

— (41)Нам надо на симферопольский самолёт, он улетает через два часа.

— (42)Два часа? — переспросил мальчик. — (43)Может быть, мы успеем купить краски.

— (44)Ты же видишь, какая погода, — сказала мать. — (45)Сейчас дождь, и, следовательно, ты можешь простудиться. (46)Краски купим на обратном пути.

(47)Мальчик ничего не ответил.

— (48)Ну, будь здоров! — сказал лётчик мальчику. — (49)Рад был познакомиться.

(50)Когда мальчик с матерью стояли в очереди, чтобы сесть в симферопольский «Ту-104», когда мальчик уже забыл про краски и нетерпеливо ждал своей очереди, вдруг перед ними появился лётчик.

(51)Они минуту помолчали. (52)Мальчик не знал, откуда здесь вдруг появился лётчик, но чувствовал, что всё это неспроста.

— (53)Вот тебе краски. (54)Полный набор: красные, синие, лазурные и так далее. — (55)Лётчик протянул мальчику длинную деревянную коробку. — (56)Бери, бери и рисуй!

(57)И ушёл обратно к аэропорту, сутулый, большой. (58)Он ушёл, а мальчик, прижимая к груди коробку красок, поднялся в самолёт, чтобы покрыть расстояние в тысячу километров, познать высоту и современную скорость полёта и ещё раз посмотреть на землю сверху, чтобы увидеть её как-то по-новому.

 

(По В.К. Железникову*)

 

* Железников Владимир Карпович (1925-2015) – детский писатель, киносценарист, лауреат литературных премий.

(1)Стадо телят и бычков втянулось на старую, заваленную деревьями про́секу. (2)Бычки и телята, да и мы тоже, тащились медленно и устало, с трудом перебирались через сучковатый валежник.

(3)В одном месте на просеку выдался небольшой бугорочек, сплошь затянутый бледнолистым доцветающим черничником. (4)Зелёные пупырышки будущих черничных ягод выпустили чуть заметные серые былиночки-лепестки, и они как-то незаметно осыпались. (5)Потом ягодка начнёт увеличиваться, багроветь, затем синеть и, наконец, сделается чёрной с седоватым налётом.

(6)У черничного бугорка поднялся шум. (7)Я поспешил к бугорку и увидел, как по нему с распущенными крыльями бегает кругами глухарка (охотники называют её капалухой).

— (8)Гнездо! (9)Гнездо! — кричали ребята.

(10)Я стал озираться по сторонам, ощупывать глазами черничный бугор, но никакого гнезда не видел.

— (11)Да вот же, вот! — показали ребятишки на зелёную корягу, возле которой я стоял.

(12)Я глянул, и сердце моё забилось от испуга: чуть было не наступил на гнездо. (13)Нет, оно не на бугорке было свито, а посреди просеки, под упруго выдавшимся из земли корнем. (14)Обросшая мхом со всех сторон и сверху тоже, затянутая седыми космами, эта неприметная хатка была приоткрыта в сторону черничного бугорка. (15)В хатке утеплённое мхом гнездо. (16)В гнезде четыре рябоватых светло-коричневых яйца. (17)Яйца чуть поменьше куриных. (18)Я потрогал одно яйцо пальцем – оно было тёплое, почти горячее.

— (19)Возьмём! – выдохнул мальчишка, стоявший рядом со мною.

— (20)Зачем?

— (21)Да так!

— (22)А что будет с капалухой? (23)Вы поглядите на неё!

(24)Капалуха металась в стороне. (25)Крылья у неё всё ещё разброшены, и она мела ими землю. (26)На гнезде она сидела с распущенными крыльями, прикрывала своих будущих детей, сохраняя для них ценное тепло. (27)Потому и закостенели от неподвижности крылья птицы. (28)Она пыталась и не могла взлететь. (29)Наконец взлетела на ветку ели, села над нашими головами. (30)И тут мы увидели, что живот у неё голый вплоть до шейки и на голой, пупыристой груди часто-часто трепещет кожа. (31)Это от испуга, гнева и бесстрашия билось птичье сердце.

— (32)А пух-то она выщипала сама и яйца греет голым животом, чтобы каждую каплю своего тепла отдать зарождающимся птицам, — сказал подошедший учитель.

— (33)Это как наша мама. (34)Она всё нам отдаёт. (35)Всё, каждую капельку… — грустно, по-взрослому сказал кто-то из ребят и, должно быть, застеснявшись этих нежных слов, произнесённых впервые в жизни, крикнул: «А ну, пошли стадо догонять!»

(36)И все весело побежали от капалухиного гнезда. (37)Капалуха сидела на сучке, вытянув вслед нам шею. (38)Но глаза её уже не следили за нами. (39)Они целились на гнездо, и, как только мы немного отошли, она плавно слетела с дерева, заползла в гнездо, распустила крылья и замерла.

(40)Глаза её начали затягиваться дрёмной плёнкой, но вся она была настороже, вся напружинена. (41)Сердце капалухи билось сильными толчками, наполняя теплом и жизнью четыре крупных яйца, из которых через неделю-две, а может, и через несколько дней появятся головастые глухарята.

(42)И когда они вырастут, когда звонким зоревым апрельским утром уронят свою первую песню в большую и добрую тайгу, может быть, в песне этой будут слова, непонятные нам птичьи слова о матери, которая отдаёт детям всё, иной раз даже жизнь свою.

 

(По В.П. Астафьеву*)

 

* Астафьев Виктор Петрович (1924-2001) – выдающийся русский советский прозаик.

(1)Прошло много лет после того, как я уехал из деревни своего детства. (2)Мне хотелось попасть туда, потому что страна детства лежит в необыкновенно звонкой и тихой местности. (3)Где бы я ни был, но никогда я не видел такого неба, таких прозрачных рассветов, когда проснёшься и вдруг замрёшь от боли, что ты проспал что-то очень важное, и хочется вскочить и бежать за зубчатые горы, узнать, что лежит за ними.

(4)И вот случилось так, что судьба забросила меня в страну моего детства. (5)Здесь ничего не изменилось. (6)Я обошёл знакомые мне места, с радостью узнавая их. (7)Вдруг остановился: навстречу мне шёл Шарик – мой Шарик! (8)Я давно забыл о нём, а он вот ковыляет по-стариковски мне навстречу и всё ещё не видит меня. (9)Я вспомнил, как мы делили с ним наши горькие дни, ведь он был единственным моим другом, как он провожал меня до бетонной дороги, не подозревая, что я уезжаю навсегда. (10)Он стал совсем седым и старым.

— (11)Шарик! — окликнул я его дрогнувшим голосом.

(12)Он вздрогнул, испуганно остановился, но тут же отвернулся и свернул с тропы.

— (13)Шарик!

(14)Но он даже не оглянулся. (15)Я видел, что он, конечно, узнал меня, но не хотел узнавать человека, которого считал лучшим другом, который предал его, бросив на произвол судьбы. (16)Эта встреча была неприятна ему…

(17)Мне было стыдно. (18)Весь следующий день я думал о Шарике, пытался убедить себя, что не очень виноват в случившемся: куда я мог его тогда взять, ведь я сам не знал, куда мне приткнуться. (19)Но он ведь был твоим лучшим другом! (20)И разве есть ему дело до таких тонкостей?!

(21)А потом я встретил одноклассника. (22)Он рассказал мне, что Шарик очень скучал после моего отъезда, всё искал меня, бегал на дорогу, выл по ночам…

(23)Я ходил по деревне в надежде встретить Шарика, но он, завидев меня, из последних своих старческих сил убегал от меня. (24)Но потом заскулил, лёг и закрыл глаза.

— (25)Шарик! — я припал лицом к его холодной морде. — (26)Ну, прости меня, прости! — я гладил его седую, всю в репьях голову.

(27)…На следующий день я уезжал. (28)За остановкой я увидел Шарика: он тайком пришёл проститься. (29)Я бросился рядом с ним на землю и вдруг неожиданно для себя заплакал. (30)Шарик стал лизать мои руки, щёки, в нём неожиданно появилось что-то из давних лет – из детства.

— (31)Ну ладно, старина, прощай. (32)Прости меня за всё, если сможешь.

(33)Глаза его сразу потускнели, словно в них бросили горсть золы, но он пересилил себя, понимающе вильнул поникшим хвостом, словно хотел улыбнуться, но улыбки не получилось.

(34)Автобус тронулся. (35)Старый и седой, Шарик сидел в клубах дорожной пыли и угрюмо смотрел в землю…

— (36)Стой! (37)Тормози!

(38)Водитель, недовольный, остановил автобус, и я, видя только счастливые глаза Шарика и уже не поникший хвост, выскочил на пыльную просёлочную дорогу. (39)Выскочил, чтобы уже больше никогда не расставаться с самым преданным в моей жизни другом…

 

(По М.А. Чванову*)

 

* Чванов Михаил Андреевич (род. в 1944 г.) – российский писатель, публицист, директор мемориального дома-музея С.Т. Аксакова.

(1)У Юры Хлопотова была самая большая и интересная коллекция марок в классе. (2)Из-за этой коллекции и отправился Валерка Снегирёв к своему однокласснику в гости.

(3)Когда Юра начал вытаскивать из массивного письменного стола огромные и почему-то пыль­ные альбомы, прямо над головами мальчишек раздался протяжный и жалобный вой…

— (4)Не обращай внимания! — махнул рукой Юрка, сосредоточенно ворочая альбомы. — (5)Собака у соседа!

— (6)Почему же она воет?

— (7)Откуда я знаю? (8)Она каждый день воет. (9)До пяти часов.
(10)В пять перестаёт. (11)Мой папа говорит: если не умеешь ухаживать, не заводи собак…

(12)Взглянув на часы и махнув рукой Юре, Валерка в прихожей торопливо намотал шарф, надел пальто. (13)Выбежав на улицу, перевёл дух и нашёл на фасаде дома Юркины окна. (14)Три окна на девятом этаже над квар­тирой Хлопотовых были неуютно темны.

(15)Валерка, прислонившись плечом к холодному бетону фонарного столба, решил ждать, сколько понадобится. (16)И вот крайнее из окон тускло засветилось: включили свет, видимо, в прихожей…

(17)Дверь открылась сразу, но Валерка даже не успел увидеть, кто стоял на пороге, потому что откуда-то вдруг выскочил маленький коричне­вый клубок и, радостно визжа, бросился Валерке под ноги.

(18)Валерка почувствовал на своём лице влажные прикосновения тёплого собачьего языка: совсем крошечная собака, а прыгала так высоко! (19)Он протянул руки, подхватил собаку, и она уткну­лась ему в шею, часто и преданно дыша.

— (20)Чудеса! — раздался густой, сразу заполни­вший всё пространство лестничной клетки го­лос. (21)Голос принадлежал щуплому невысокому человеку.

— (22)Ты ко мне? (23)Странное, понимаешь, дело… (24)Янка с чужими… не особенно любезна. (25)А к тебе – вон как! (26)Заходи.

— (27)Я на минутку, по делу.

(28)Человек сразу стал серьёз­ным.

— (29)По делу? (30)Слушаю.

— (31)Собака ваша… Яна… (32)Воет целыми днями.

(33)Человек погрустнел.

— (34)Так… (35)Мешает, значит. (36)Тебя родители присла­ли?

— (37)Я просто хотел узнать, почему она воет. (38)Ей плохо, да?

— (39)Ты прав, ей плохо. (40)Янка привыкла днём гулять, а я на работе. (41)Вот приедет моя жена, и всё бу­дет в порядке. (42)Но собаке ведь не объяснишь!

— (43)Я прихожу из школы в два часа… (44)Я бы мог гулять с ней после школы!

(45)Хозяин квартиры странно посмотрел на непрошеного гостя, затем вдруг подошёл к пыльной полке, протянул руку и достал ключ.

— (46)Держи.

(47)Пришло время удивляться Валерке.

— (48)Вы что же, любому незнакомому человеку ключ от квартиры доверяете?

— (49)Ох, извини, пожалуйста, — мужчина про­тянул руку. — (50)Давай знакомиться! (51)Молчанов Валерий Алексеевич, инженер.

— (52)Снегирёв Валерий, ученик 6-го «Б», — с до­стоинством ответил мальчишка.

— (53)Очень приятно! (54)Теперь порядок?

(55)Собаке Яне не хотелось спускаться на пол, а потом она бежала за Валеркой до самой двери.

— (56)Собаки не ошибаются, не ошибаются… — бурчал себе под нос инженер Молчанов.

 

(По С.Г. Георгиеву*)

 

* Георгиев Сергей Георгиевич (род. в 1954 г.) – современный российский детский писатель, лауреат литературных премий.

(1)На хуторе сон и тишина. (2)Мы идём вдоль низкого, белого под луной заборика, по-южному сложенного из плоского дикого камня. (3)Такое чувство, словно и родился я здесь, и прожил здесь жизнь, и теперь возвращаюсь домой.

(4)Громко стучу в раму окна. (5)Нечего спать, раз мы вернулись.

(6)И сейчас же распахивается дощатая дверь. (7)Панченко, ординарец мой, сонный, зевающий, босиком стоит на пороге.

— (8)Заходите, товарищ лейтенант.

(9)Хорошо вот так ночью вернуться с плацдарма домой. (10)Об этом не думаешь там. (11)Это здесь со всей силой чувствуешь. (12)Мне никогда до войны не приходилось возвращаться домой после долгой разлуки.

(13)И уезжать надолго не приходилось. (14)Первый раз я уезжал из дома в пионерский лагерь, второй раз я уезжал уже на фронт. (15)Но и тот, кто до войны возвращался домой после долгой разлуки, не испытывал тогда того, что испытываем мы сейчас. (16)Он возвращался соскучившийся – мы возвращаемся живые…

(17)Сидя на подоконниках, разведчики смотрят, как мы двое едим, и глаза у них добрые. (18)А в углу стоит широкая деревенская кровать. (19)Белая наволочка, набитая сеном, белая простыня. (20)Многого не понимали и не ценили до войны люди. (21)Разве в мирное время понимает человек, что такое чистые простыни? (22)За всю войну только в госпитале я спал на простынях, но тогда они не радовали.

(23)Я ложусь на свою царскую кровать, пахнущую сеном и свежим бельём, и проваливаюсь, как в пух. (24)Глаза слипаются, но едва задрёмываю, как, вздрогнув, просыпаюсь опять. (25)Я просыпаюсь от тишины. (26)Даже во сне я привык прислушиваться к разрыву снарядов.

(27)И лезут в голову мысли о ребятах, оставшихся на плацдарме. (28)Зажмурюсь – и опять всё это стоит перед глазами: землянка связистов, в которую попала бомба, дорога в лесу и чёрные высоты, занятые немцами…

(29)Нет, я, кажется, не усну. (30)Осторожно, чтоб не разбудить ребят, выхожу во двор, аккуратно притворив дверь. (31)Как тихо! (32)Словно и нет войны на земле. (33)Впереди луна садится за глиняную трубу, только краешек её светится над крышей. (34)И что-то такое древнее, бесконечное в этом, которое было до нас и после нас будет.

(35)Я сижу на камне и вспоминаю, как в школе сорок пять минут урока были длиннее двух веков. (36)Государства возникали и рушились, и нам казалось, что время до нас бежало с удивительной быстротой и теперь только пошло своим нормальным ходом. (37)Впереди у каждого из нас была целая человеческая жизнь, из которой мы прожили по четырнадцать, пятнадцать лет.

(38)Я воюю уже третий год. (39)Неужто и прежде годы были такие длинные?.. (40)Возвращаюсь в дом, укрываюсь с головой и, подрожав под шинелью, засыпаю.

 

(По Г.Я. Бакланову*)

 

* Бакланов Григорий Яковлевич (1923-2009) – советский писатель-фронтовик. Среди самых известных произведений автора – повесть «Навеки – девятнадцатилетние», посвящённая судьбам молодых парней – вчерашних школьников, попавших на фронт.

(1)Мы с мамой переехали в этот дом недавно. (2)Самое интересное здесь – двор. (3)Он большой, зелёный, есть где играть и в мяч, и в прятки, и в разные другие игры. (4)Ребята играли почти каждый день, особенно летом. (5)И я постепенно перезнакомился с ними, и все мы относились друг к другу по-хорошему.

(6)Потом меня стали назначать судьёй в волейбольных встречах. (7)Судить никто не любил, все хотели играть, а я – всегда пожалуйста: как не помочь друзьям?.. (8)А бывало, что на широком крыльце соседнего деревянного дома мы играли в шахматы и лото.

(9)Изредка ребята приходили ко мне домой. (10)Пластинки слушали, играли моей железной дорогой, болтали о том о сём, но ни о чём серьёзном.

(11)И ещё ребята любили, когда я пускал с балкона бумажных голубей. (12)Точнее говоря, это были не совсем голуби. (13)Я научился делать из бумаги птичек, похожих на летающие блюдца.

(14)Совсем круглых, только со складкой посередине и с треугольным клювиком. (15)Они здорово летали, плавными широкими кругами. (16)Иногда ветер подымал их на приличную высоту и, думая о чём-то своём, уносил со двора.

(17)Ребята толпой гонялись за каждым голубком – кто первый схватит! (18)Чтобы не было свалки, решено было заранее говорить, какого голубка я кому посылаю.

(19)Дело в том, что каждого голубка я разрисовывал фломастерами. (20)На одном рисовал всякие узоры, на другом – кораблики среди моря, на третьем – сказочные города, на четвёртом – цветы и бабочек. (21)И всякие космические картинки. (22)И ещё много всего – получалось красиво и интересно.

(23)Ребятам это, конечно, нравилось, но я всё равно был среди них чужим. (24)И вдруг я расхотел пускать с балкона голубков.

(25)Я сделал последнего и – сам не знаю почему – нарисовал вечернее небо, оранжевое солнце на горизонте и дорогу, по которой идут рядом двое мальчишек.

(26)Хотя нет, я знал, почему нарисовал такое. (27)Хотелось, чтобы появился друг. (28)Не случайный, не на час, когда забегает поиграть в шахматы или послушать Пола Маккартни, а настоящий…

(29)Я пустил голубка с балкона, и ветер схватил и унёс его за тополя. (30)И я подумал: вот найдёт кто-нибудь, догадается, придёт ко мне…

 

(По В.П. Крапивину*)

 

* Крапивин Владислав Петрович (1938-2020) – советский и российский детский писатель. Его книги были включены в «Золотую библиотеку избранных произведений для детей и юношества», «Библиотеку приключений и научной фантастики», «Библиотеку мировой литературы для детей». Некоторые произведения писателя экранизированы.

(1)Всё началось на перемене перед шестым уроком. (2)Лена Болдырева, томная пышноволосая красавица, закапризничала:

— Слушайте, люди! (3)Меня уже достала эта химия!

(4)Кто-то в тон ей произнёс с плачущей интонацией:

— А кого она не достала!

(5)Этих реплик хватило для того, чтобы суматошная, искрящаяся мысль о побеге с урока вспыхнула молнией. (6)Наш класс считался образцовым. (7)В нём учились восемь отличников, и было нечто забавно-пикантное в том, что именно мы, добропорядочные, примерные дети, странной, необычной выходкой поразим всех учителей, украсив тусклую однотонность школьных будней яркой вспышкой сенсации. (8)От восторга и от тревоги ёкало сердце, и, хотя никто не знал, во что выльется наше приключение, обратной дороги уже не было.

— (9)Только, народ, чтобы всем коллективом! — предупредил нас Витёк Носков.

(10)Так как у меня по химии за полугодие выходила спорная четвёрка, мне, честно говоря, сбегать с урока резона не было, но воля коллектива выше личных интересов. (11)Все двинулись к дверям, в классе оставался только Петруха Васильев, который спокойно, ни на кого не обращая внимания, что-то писáл в тетради.

— (12)Василёк, ты чего присох?! — крикнул Носков. — (13)Времени, понимаешь, в обрез: весь класс когти рвёт…

— (14)А я разве не пускаю вас? — ответил Петруха.

(15)Носков злобно прищурился:

— Петруха! (16)Против коллектива идёшь!

— (17)Я что-то не так делаю? (18)Вам не надо – вы ухόдите, мне надо – я остаюсь.

— (19)Кончай, говорю, писáть и давай собирайся…

— (20)Он, небось, кляузу на нас уже строчит! — сострила Болдырева.

— (21)Петруха, трус, предатель!

(22)Петруха беспокойно посмотрел на хмуро насупившегося Носкова, но ничего не ответил.

— (23)Хочешь пробиться в любимчики за счёт остальных? (24)Только знай: подхалимов нигде не любят! (25)Так что ты взвесь, что тебе дороже: оценка за полугодие или наше отношение! — грозно промолвил Носков. (26)Стало тихо, и в этой напряжённой тишине отчётливо прозвучал голос Васильева.

— (27)Я никуда не пойду!

— (28)Ну смотри! — сказал Носков и с непримиримой злостью посмотрел на отступника.

(29)Но внезапно от нас отделился Игорь Елисеев. (30)Он сел на своё место, рядом с Петрухой, и стал доставать из портфеля учебники.

— (31)А ты чего, Гарри? — недоумённо спросил Носков.

— (32)Я тоже остаюсь…

— (33)Друга, что ли, спасаешь? — Носков хмыкнул.

— (34)Да, спасаю. (35)У его матери инфаркт был, начнётся канитель с нашим побегом – её в школу начнут дёргать… (36)Бог знает, чем это кончится! — ответил Елисеев.

— (37)Хоть бы химичка тебя спросила и закатила пару! — прорычал взбешённый Носков и плюхнулся на свой стул. (38)Все остальные, разочарованно охая, вернулись на свои места.

(39)Васильев и Елисеев сидели передо мной, и я видел, как Петруха посмотрел на Игоря, листавшего учебник, задержал на нём благодарный взгляд и легонько тронул его за локоть, а тот ободряюще кивнул ему в ответ. (40)Настоящий друг!

 

(По Н.А. Татаринцеву*)

 

* Татаринцев Николай Алексеевич (род. в 1947 г.) – российский писатель-публицист.