07 №12. Цыбулько-2024 (ОГЭ)

(1)Никогда не забуду, как в юные годы Борис Житков стал учить меня гребле близ пустынного берега, взяв для этого шаланду у знакомого грека. (2)Вёсла были занозистые, тяжёлые, длинные, шаланда неуклюжая и в то же время предательски вёрткая. (3)Руки у меня закоченели от лютого ветра, боковые волны с каждой минутой становились всё злее, но я испытывал жгучий восторг оттого, что на корме сидит Житков и отрывисто командует мне:

— Левое табань, правое загребай! (4)Закидывай подальше. (5)Вот так! (6)Раз-два! (7)Раз-два!

(8)Требовательность его не имела границ. (9)Он требовал бесперебойной, квалифицированной, отчётливой гребли, я же в первое время так сумбурно и немощно орудовал тяжёлыми вёслами, что он то и дело с возмущением кричал:

— Перед берегом стыдно!

(10)И хотя на берегу в такой холод не было ни одного человека, мне казалось, что всё побережье усеяно сотнями зрителей, которые затем и пришли, чтобы поиздеваться над моей неумелостью.

(11)Вскоре я настолько освоился с греблей, что Житков счёл возможным выйти со мною из гавани в открытое море, где на крохотное наше судёнышко сразу накинулись буйные, очень весёлые волны. (12)До знакомства с Житковым я и не подозревал, что на свете существует такое веселье.

(13)В море Житков становился благодушен, разговорчив, общителен и совершенно сбрасывал с себя свою взрослость и замкнутость. (14)Нам случалось бывать в море по семи, по восьми часов, порою и больше; мы приставали к берегу, разводили на гальке костёр, варили в жестянке уху, состязались в бросании камней рикошетом. (15)К концу лета мы загорели, как нeгры. (16)Моя мать, до той поры никогда не решавшаяся отпускать меня к морю, теперь уже не возражала против моих долгих экскурсий: так магически действовало на неё имя «Житков».

(17)Только раз за всё лето с нами случилась авария, о которой мы часто вспоминали потом, несколько десятилетий спустя. (18)Как-то перед вечером, когда мы возвращались домой, вдруг сорвался сильный ветер и погнал нас прямиком на волнорез, а разгулявшиеся буйные волны словно задались специальною целью шваркнуть нас со всего размаха о гранит волнореза и разнести наше судёнышко в щепки. (19)Мы гребли из последних сил; всё своё спасение мы видели в том, чтобы добраться до гавани, прежде чем нас ударит о камни.

(20)Это оказалось невозможным, и вот нас подняло так высоко, что мы на мгновение увидели море по ту сторону мола¹, потом бросило вниз, как с пятиэтажного дома, потом обдало огромным водопадом, потом с бешеной силой стало бить нашу лодку о мол то кормою, то носом, то бортом.

(21)Я пробовал было отпихнуться от волнореза веслом, но оно тотчас сломалось. (22)Я одеревенел от отчаяния и вдруг заметил, или, вернее, почувствовал, что Житкова уже нет у меня за спиной. (23)Была такая секунда, когда я был уверен, что он утонул.

(24)Но тут я услыхал его голос. (25)Оказалось, что в тот миг, когда нас подняло вверх, Житков с изумительным присутствием духа прыгнул с лодки на мол, на его покатую, мокрую, скользкую стену и вскарабкался на самый гребень. (26)Оттуда он закричал мне:

— Канат!

(27)Житков требовал, чтобы я кинул ему верёвку, что лежала свёрнутой в кольцо на носу, но я растерялся и завопил от предсмертной тоски.

(28)К счастью, сторож маяка увидал катастрофу и поспешил мне на помощь. (29)С искажённым от злобы лицом он швырнул мне конец верёвки и вместе с Житковым втащил меня, дрожащего, но невыразимо обрадованного, на мокрые камни мола и тотчас же занялся нашей лодкой: зацепил её длинным багром и велел подручному ввести её в гавань, после чего накинулся на меня и Житкова, требуя, чтобы мы следовали за ним на маяк.

(30)Чтобы выпрыгнуть из лодки во время бури и вспрыгнуть на мол, нужна была ловкость спортсмена, не говоря уже об отчаянной смелости. (31)Здесь, в эту четверть часа, передо мной раскрылся весь Житков: великий умелец, герой, верный и надёжный товарищ.

 

(По К.И. Чуковскому*)

 

* Корней Иванович Чуковский (1882-1969) – русский советский писатель, публицист, литературный критик, переводчик, литературовед.

 

¹ Мол – примыкающее одним концом к берегу оградительное сооружение для защиты портовой акватории от морских волн.

(1)Ещё в раннем детстве доводилось мне любоваться восходом солнца. (2)Весенним ранним утром, в праздничный день, мать иногда будила меня, на руках подносила к окну:

— Посмотри, как солнце играет!

(3)За стволами старых лип огромный пылающий шар поднимался над проснувшейся землёю. (4)Казалось, он раздувался, сиял радостным светом, играл, улыбался. (5)Детская душа моя ликовала. (6)На всю жизнь запомнилось мне лицо матери, освещённое лучами восходящего солнца.

(7)В зрелом возрасте много раз наблюдал я восход солнца. (8)Я встречал его в лесу, когда перед рассветом проходит вверху над макушками предутренний ветер, одна за другою гаснут в небе чистые звёзды, чётче и чётче обозначаются на посветлевшем небе чёрные вершины. (9)На траве лежит роса. (10)Множеством блёсток сверкает растянутая в лесу паутина. (11)Чист и прозрачен воздух. (12)Росистым утром смолою пахнет в густом лесу.

(13)Видел восход солнца над родными полями, над зеленеющим, покрытым росою лугом, над серебряной гладью реки. (14)В прохладном зеркале воды отражаются побледневшие утренние звёзды, тонкий серп месяца. (15)На востоке разгорается заря, и вода кажется розовой. (16)Как бы в парной лёгкой дымке под пение бесчисленных птиц поднимается над землёю солнце. (17)Точно живое дыхание земли, лёгкий золотистый туман стелется над полями, над недвижной лентой реки. (18)Всё выше поднимается солнце. (19)Прохладная прозрачная роса на лугах сверкает алмазной россыпью.

(20)Наблюдал появление солнца в морозное зимнее утро, когда нестерпимо сияли глубокие снега, рассыпа́лся с деревьев лёгкий морозный иней. (21)Любовался восходом в высоких горах Тянь-Шаня и Кавказа, покрытых сверкающими ледниками.

(22)Особенно хорош восход солнца над океаном. (23)Будучи моряком, стоя на вахте, много раз наблюдал я, как восходящее солнце меняет свой цвет: то раздувается пылающим шаром, то закрывается туманом или далёкими облаками. (24)И всё вокруг внезапно меняется. (25)Иными кажутся далёкие берега, гребни набегающих волн. (26)Изменяется цвет самого неба, золотисто-голубым шатром покрывающего бескрайнее море. (27)Пена на гребнях волн кажется золотою. (28)Будто золотыми кажутся летящие за кормою чайки. (29)Алым золотом отсвечивают мачты, блестит крашеный борт корабля. (30)Стоишь, бывало, на вахте на носу парохода, несказанной радостью наполняется сердце. (31)Рождается новый день! (32)Сколько встреч и приключений сулит он молодому счастливому моряку!

(33)Жители больших городов редко любуются восходом солнца. (34)Высокие каменные громады городских домов закрывают горизонт. (35)Даже сельские жители просыпают короткий час восхода солнца, начало дня. (36)Но в живом мире природы всё пробуждается. (37)На опушках леса, над озарённой водою громко поют соловьи. (38)Взвиваются с полей в небо, исчезая в лучах рассвета, лёгкие жаворонки. (39)Радостно кукуют кукушки, свистят дрозды.

(40)Только моряки, охотники – люди, тесно связанные с матерью-землёю, – знают радость торжественного солнечного восхода, когда на земле пробуждается жизнь.

(41)Друзья мои читатели, очень советую вам полюбоваться восходом солнца, чистой ранней утренней зарёю. (42)Вы почувствуете, как свежей радостью наполняется ваше сердце. (43)В природе нет ничего прелестнее утренней ранней зари, когда материнским дыханием дышит земля и жизнь пробуждается.

 

(По И.С. Соколову-Микитову*)

* Иван Сергеевич Соколов-Микито́в (1892-1975) – русский советский писатель и журналист, натуралист, путешественник.

(1)Наконец настал первый экзамен по математике, а я всё был в каком-то странном тумане и не отдавал себе ясного отчёта в том, что меня ожидало. (2)По вечерам на меня находила мысль о том, что надо переменить что-то в своих убеждениях, что что-то в них не так и нехорошо, но утром, с солнечным светом, я снова был очень доволен собой и не желал никаких изменений.

(3)В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. (4)Я хладнокровно смотрел на тех, кто подходил экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми.

— (5)Ну что, Грап, — сказал я Иленьке, когда он возвращался от стола экзаменатора, — набрались страха?

— (6)Посмотрим, как вы, — сказал Иленька.

(7)Я презрительно улыбнулся на ответ Иленьки, несмотря на то что сомнение, которое он выразил, на минуту заставило меня испугаться. (8)Но туман снова застлал это чувство, и я продолжал быть рассеян и равнодушен, так что даже обещался друзьям пойти перекусить в трактир тотчас после того, как меня проэкзаменуют. (9)Когда меня вызвали вместе с Икониным, я оправил фалды мундира и весьма хладнокровно подошёл к столу экзаменатора.

(10)Лёгкий мороз испуга пробежал у меня по спине только тогда, когда молодой профессор посмотрел мне прямо в лицо и я дотронулся до почтовой бумаги, на которой были написаны билеты. (11)Иконин, хотя взял билет с тем же раскачиваньем всем телом, с каким он это делал на предыдущих экзаменах, отвечал кое-что, хотя и очень плохо; я же взял другой билет и на другой ничего не ответил. (12)Профессор с сожалением посмотрел мне в лицо и тихим, но твёрдым голосом сказал:

— Вы не перейдёте на второй курс, господин Иртеньев. (13)Лучше не ходите экзаменоваться. (14)И вы тоже, господин Иконин, — добавил он.

(15)Иконин просил позволения переэкзаменоваться, как будто милостыни, но профессор отвечал ему, что он в два дня не успеет сделать того, чего не сделал в продолжение года. (16)Иконин снова жалобно, униженно умолял; но профессор снова отказал.

— (17)Можете идти, господа, — сказал он тем же негромким, но твёрдым голосом.

(18)Только тогда я решился отойти от стола, и мне стало стыдно за то, что я своим молчаливым присутствием как будто принимал участие в унизительных мольбах Иконина. (19)Не помню, как я прошёл залу мимо студентов, что отвечал на их вопросы, как вышел в сени и как добрался до дому. (20)Я был оскорблён, унижен, я был истинно несчастлив.

(21)Три дня я не выходил из комнаты, никого не видел, находил, как в детстве, наслаждение в слезах и плакал много. (22)Все тяжёлые, мучительные для самолюбия минуты в жизни одна за другой приходили мне в голову; я старался обвинить кого-нибудь в своём несчастии: думал, что кто-нибудь всё это сделал нарочно, роптал на профессоров, на товарищей, на отца; роптал на провидение, за то, что оно допустило меня дожить до такого позора.

(23)Папа́ был недоволен мною, но, видя моё страшное огорчение, утешал меня, говоря, что, как это ни скверно, ещё всё дело можно поправить, ежели я перейду на другой факультет. (24)В этом внимании близких людей я видел гордое, оскорбительное для меня снисхождение к человеку, упавшему уже слишком низко. (25)Дня через три я немного успокоился; но никуда не выходил из дома и, всё думая о своём горе, слонялся из комнаты в комнату, стараясь избегать всех домашних.

(26)Я думал, думал и, наконец, раз поздно вечером, сидя один внизу, вдруг вскочил, взбежал наверх, достал тетрадь, на которой написано было: «Правила жизни», открыл её, и на меня нашла минута раскаяния и морального порыва. (27)Я заплакал, но уже не слезами отчаяния. (28)Оправившись, я решился снова писать правила жизни и твёрдо был убеждён, что я уже никогда не буду делать ничего дурного, ни одной минуты не проведу праздно и никогда не изменю своим правилам.

 

(По Л.Н. Толстому*)

* Лев Николаевич Толстой (1828-1910) – великий русский писатель и мыслитель, просветитель, публицист.

(1)Дом наш находился на окраине города. (2)Я уже взялся за ручку калитки, когда из-под козырька фуражки заметил чьи-то грязные ноги, попиравшие чистые каменные ступени парадного крыльца. (3)Окинув взглядом обладателя грязных ног, я заметил, что он одет более чем по-летнему. (4)Коротенький и узкий пиджак туго обтягивал тело, выше кисти оставляя открытыми большие грязные руки, синевато-багровые от холода. (5)Тот же оттенок носили и другие части тела незнакомца.

— (6)Послушай, чего тебе надо? — спросил я с деловитой суровостью барчонка, выполняющего функции хозяина и домовладельца.

(7)Незнакомец молчал и смотрел на меня. (8)Поразило меня что-то особенное в выражении его глаз и рта. (9)Лицо у него было болезненно-полное и на щеках еле покрытое негустым пушком. (10)Носик маленький, красный от холода. (11)Небольшие серые тусклые глаза смотрели на меня в упор, не мигая. (12)В них совсем не было мысли, но откуда-то из глубины поднималась тихая, молчаливая мольба, полная несказанной тоски и муки.

— (13)Послушай же! (14)Чего тебе надо? — вторично спросил я, но уже со значительно меньшей суровостью.

(15)Но незнакомец и на этот раз не удостоил меня ответа. (16)Слегка сгорбившийся, беспомощно, как плети, опустивший руки по бокам, он смотрел на меня тем же взглядом, и лишь губы его стали шевелиться.

— (17)Копеечку… — послышался тихий ответ.

— (18)Как тебя зовут?

— (19)А-лёша… (20)Дурачок.

(21)Эта необычная рекомендация не показалась мне странной, ибо я давно уже решил, что у незнакомца не все дома, и мне было жаль его. (22)Особенно смущало меня проглядывавшее сквозь прорехи голое, синеватое тело.

— (23)Тебе холодно?

— (24)Хо-лодно.

(25)С быстротой нерассуждающего детства я составил чудный план помощи Алёше, имевший целью не только спасти его от холода, но и обеспечить его будущность по меньшей мере на несколько десятков лет. (26)Схватив Алёшу за рукав, я энергично потащил его окольным путём в сад. (27)Там я усадил Алёшу на скамейку, с поспешностью отправился домой и, не раздеваясь, потребовал от матери «как можно больше денег». (28)Та изумилась, но ввиду того что я был первенцем и баловнем, а также и потому, что у неё не было мелочи, дала мне рубль, строго приказав принести мне сдачи. (29)Как же, дожидайся!

— (30)На, Алёша. (31)Тут много денег. (32)Смотри, не потеряй.

(33)Для верности я сам зажал в его руку драгоценную бумажку.

(34)Говорят, что павлины горды, но это могут говорить лишь те, кто не видал меня в этот достопамятный день. (35)Но радость от сознания сделанного добра была, пожалуй, ещё выше гордости и страдала лишь одним недостатком: не была разделена. (36)Впрочем, этот недостаток легко было исправить: у меня был поверенный – наш дворник Василий. (37)На этот раз, однако, я был обманут. (38)Мой трогательный рассказ о бедном Алёше и рубле вызвал в Василии неистощимое и обидное для моего самолюбия веселье. (39)Выждав окончания приступа смеха, я в вежливых выражениях попросил разъяснить мне его причину. (40)Боже, какое разочарование! (41)Оказалось, что Алёша живёт у известной Акулины, которая посылает его собирать копеечки, и, если копеечек набирается достаточно, на них совершается пьянство и дебош. (42)И следовательно, мой рубль…

(43)Я убедил Василия предпринять вместе со мной небольшую разведку во владения Акулины. (44)Подходя к её дому, я сильно тру́сил и крепко держал Василия за руку. (45)Куда-то опустившись, поднявшись и снова опустившись, мы очутились внутри лачуги. (46)Спиной к нам сидела Акулина, Алёши не было видно.

— (47)А, Мелит Николаевич! — дружелюбно приветствовала меня Акулина, получавшая от моей матери кое-какое тряпьё. — (48)Садитесь, гостями будете. 

— (49)Василий, — шепнул я, — спроси, где Алёша. 

— (50)Вам Лёшку нужно? — услыхала Акулина. — (51)А на что это он вам?

— (52)Барчук дал ему целковый, — сурово вмешался Василий, — и хочет спросить, куда он его потребил.

— (53)Вот он, Лёша. (54)Спрашивайте сами, – грубо отрезала Акулина.

(55)В тёмном углу за печкой на каком-то обрубке сидел Алёша. (56)Длинные руки бессильно лежали на коленях. (57)Я наклонился к Алёше и снова встретил молящий, полный тоски взгляд и увидел ту же жалкую, просящую улыбку.

— (58)Алёша, где же деньги? (59)Деньги, которые я тебе дал? 

(60)Алёша пошевелил губами и бесстрастно произнёс:

— Она взяла.

— (61)А это что у тебя? — (62)Заметил я, что одна щека Алёши багрово-красная и под глазами царапина.

— (63)Побила.

(64)Бросив руку Василия, я стал против Акулины и, задыхаясь от охватившего меня гнева, спросил:

— Это он… правду говорит?

— (65)Ну и взяла.

— (66)Как же вы смели?!

— (67)А так и смела. (68)Что же я его даром буду кормить? (69)Тоже небось жрёт как прорва.

— (70)И вы били его?

(71)Я закричал высоким, у меня самого в ушах отдавшимся голосом:

— Вы, Акулина, подлая женщина! (72)Вы… мерзкая женщина! (73)Я папе скажу, он к губернатору поедет! (74)Он…

(75)Но дальше слов у меня не хватило. (76)Я топнул ногой, хотел кричать что-то, но Василий схватил меня за руку и быстро потащил к дверям.

 

(По Л.Н. Андрееву*)

 

* Леонид Николаевич Андреев (1872-1919) – русский писатель, драматург, представитель Серебряного века русской литературы.

— (1)Подайте, Христа ради, милостыньку! (2)Милостыньку, Христа ради!

(3)Никто не слышал этих жалобных слов, никто не обращал внимания на слёзы, звучавшие в словах бедно одетой женщины, одиноко стоявшей на углу большой и оживлённой городской улицы. (4)Прохожие торопливо шагали мимо неё, с шумом неслись экипажи по снежной дороге. (5)На землю спускалась святая, великая ночь под Рождество Христово. 

— (6)Милостыньку… не себе, деткам моим прошу…

(7)Голос женщины вдруг оборвался, и она тихо заплакала. (8)Никому не было до неё дела. (9)Да она и сама не думала о себе, о том, что совсем замёрзла, что с утра не ела ни крошки. (10)Вся мысль её принадлежала детям, сердце болело за них. 

(11)Всё последнее время она работала, как могла, надрывала последние силы. (12)Потом слегла и потеряла последнюю работу. (13)Подошёл праздник, ей негде взять куска хлеба.

(14)Ради детей она решилась в первый раз в жизни просить милостыню. (15)Рука не поднималась, язык не поворачивался. (16)Но мысль, что дети её есть хотят, мучила, как пытка. (17)Она готова была на всё. (18)И за несколько часов ей удалось набрать несколько копеек.

(19)И словно в ответ на отчаяние, неподалёку раздался колокольный звон. (20)Быть может, молитва облегчит её душу? (21)Неверными шагами доплелась бедная женщина до церкви.

(22)Храм освещён, залит огнями. (23)Всюду масса людей. (24)Весёлые, довольные лица. (25)Притаившись в уголке, женщина упала на колени и замерла. (26)Вся безграничная материнская любовь, вся её скорбь о детях вылилась в горячей молитве, в глухих скорбных рыданиях. «(27)Господи, помоги! (28)Помоги!» — плачет она. (29)Тихо молилась несчастная в уголке, и слёзы градом лились по её бледному лицу.

(30)Она не заметила, как кончилась церковная служба, не видела, как к ней подошёл кто-то…

— (31)О чём вы плачете? — раздался за ней нежный голос.

(32)Она очнулась, подняла глаза и увидала перед собой маленькую, богато одетую девочку. (33)На неё глядели с милым участием ясные детские глазки. (34)Сзади девочки стояла старушка няня.

— (35)У вас горе? (36)Да? — эти слова, сказанные нежным детским голосом, глубоко тронули женщину.

— (37)Детки у меня голодны, с утра не ели… (38)Завтра праздник…

(39)На лице девочки выразился ужас.

— (40)Няня, что же это! (41)Дети не ели ничего! (42)И завтра будут голодны!

(43)Маленькая детская ручка скользнула в муфту¹.

— (44)Вот, возьмите, тут есть деньги… сколько, я не знаю… покорми́те детей… ради Бога… (45)Они ничего не ели! (46)Разве это можно, няня!

(47)На глазах девочки навернулись крупные слёзы.

— (48)Где вы живёте, сколько у вас детей?

— (49)Муж умер – с полгода будет… (50)Трое ребят на руках осталось. (51)Работать не могла, хворала всё время… (52)Вот и пришлось с протянутой рукой по́ миру идти. (53)Живём мы недалеко… вот тут… в подвале, на углу, в большом каменном доме купца Осипова.

— (54)Няня, почти рядом с нами, а я и не знала! (55)Пойдём скорее, теперь я знаю, что надо делать!

(56)Девочка быстро вышла из церкви, в сопровождении старухи.

(57)Бедная женщина машинально пошла за ними. (58)В кошельке, который был у неё в руках, лежала пятирублёвая бумажка. (59)Женщина зашла в лавку, купила провизии: хлеба, чаю, сахару и побежала домой. 

(60)Вот и тёмная конурка. (61)Три детских фигурки бросились к ней навстречу.

— (62)Маменька! (63)Есть хочется! 

(64)Она обняла их всех троих и облила слезами.

— (65)Послал Господь! (66)Надя, затопи печку, Петюша, ставь самовар! (67)Погреемся, поедим ради великого праздника!

(68)В конурке, сырой и мрачной, наступил праздник. (69)Дети были веселы, согрелись и болтали. (70)Мать радовалась их оживлению, их болтовне. (71)Только изредка приходила в голову печальная мысль… что же дальше? (72)Маленькая Надя тихо подошла к матери, прижалась к ней и заговорила.

— (73)Скажи, мама, правда, что в рождественскую ночь с неба слетает рождественский ангел и приносит подарки бедным детям? (74)Скажи, мама!

(75)Мальчики тоже подошли к матери. (76)И, желая утешить детей, она начала им рассказывать, что Господь заботится о бедных детях и посылает им ангела в великую рождественскую ночь и этот ангел приносит им подарки и гостинцы!

— (77)И ёлку, мама?

— (78)И ёлку, детки, хорошую, блестящую ёлку! 

(79)В дверь подвала кто-то стукнул. (80)Дети бросились отворить. (81)Показался мужик, с маленькой зелёной ёлкой в руках. (82)За ним хорошенькая, белокурая девочка с корзиной, в сопровождении няни, нёсшей за ней разные свёртки. (83)Дети робко прижались к матери.

— (84)Это ангел, мама, это ангел? 

(85)Ёлка давно стояла уже на полу. (86)Старуха няня развязала пакеты, вытащила из них вкусные булочки, кренделя, сыр, масло, яйца, убрала ёлку свечами и гостинцами. (87)Дети всё ещё не могли прийти в себя. (88)Они любовались на «ангела». (89)И молчали, не двигаясь с места.

— (90)Вот вам, встречайте весело Рождество! — прозвучал детский голосок. (91)С праздником!

(92)Девочка поставила на стол корзину и исчезла, прежде чем дети и мать опомнились и пришли в себя.

(93)Дома Маню ждала мама, горячо обняла её и прижала к себе.

— (94)Добрая моя девочка! — говорила она, целуя счастливое личико дочери. (95)Ты отказалась сама от ёлки, от гостинцев и всё отдала бедным детям! (96)Золотое у тебя сердечко! (97)Бог наградит тебя…

(98)Маня осталась без ёлки и подарков, но вся сияла счастьем. (99)Со своим милым личиком, золотистыми волосами она в самом деле походила на рождественского ангела.

 

(По С. Черному*)

 

* Саша Чёрный (настоящее имя – Александр Михайлович Гликберг; 1880-1932) – русский поэт Серебряного века, прозаик, журналист.

¹ Му́фта – предмет одежды для согревания кистей рук в виде короткого, открытого с двух сторон тёплого рукава.

(1)При табуне конюшонком состоял Мишка Коряшонок. (2)Он ездил на высоком казацком седле, вдев в стремена босые ноги. (3)Никита на весь день уходил за пруд к Мишке и обучался у него верховой езде.

(4)Влезать в седло было нетрудно: старый сивый мерин стоял смирно, лишь подбивал себя в брюхо задней ногой, отгоняя слепня. (5)Но, усевшись, взяв поводья и пустив сивого рысью, Никита начинал валиться то на правый бок, то на левый. (6)Когда же сивый, пройдя шагов тридцать, сразу останавливался и опускал в траву губастую морду, Никита скатывался через его шею прямо мерину под ноги.

(7)Мишка говорил:

— Ты не робей, падать не больно, шею только втягивай и вались кубарем. (8)Вот я тебе покажу, как без седла, без узды – вскочил и лети.

(9)Мишка побежал к не объезженным ещё трёхлеткам и, протянув руку, начал их звать:

— Хлеба, хлеба, хлеба…

(10)К нему подошла хлебница, тонконогая балованная кобыла Звезда, наставила ушки и бархатными губами искала хлеба. (11)Мишка стал чесать ей шею. (12)Звезда закивала строгой головкой и, чтобы доставить Мишке удовольствие, тоже стала хватать его зубами за плечо.

(13)Мишка огладил её, провёл ладонью вдоль атласной спины, Звезда тревожно переступила – он схватился за холку и вспрыгнул на неё. (14)Удивлённая, разгневанная, Звезда шарахнулась вбок, замотала головой, взбрыкнула, присела, взвилась на дыбы и во весь мах поскакала вдоль табуна.

(15)Мишка сидел на ней, как клещ. (16)Тогда она на всём скаку остановилась и поддала задом, Мишка клубком покатился в траву. (17)Вернулся он к Никите прихрамывая, вытирая с исцарапанной щеки кровь.

— (18)Прямо в хворост скинула проклятая кобылёшка, — сказал он, — а ты так не можешь, в тебе жиру много.

(19)Никита промолчал. (20)Подумал: «Голову сломаю, но научусь ездить лучше Мишки».

(21)За обедом он рассказал про Звезду, матушка разволновалась.

— (22)Слышишь, — сказала она, — я тебя прошу даже близко не подходить к необъезженным лошадям, — и она с мольбой взглянула на Василия Никитьевича. — (23)Вася, поддержи хоть ты меня… (24)Кончится тем, что он сломает себе руки и ноги…

— (25)Вот и отлично, — сказал на это Василий Никитьевич, — запрети ему ездить верхом, запрети ходить пешком, – тоже ведь может нос разбить, – посади его в банку, обложи ватой, отправь в музей…

— (26)Я так и знала, — ответила матушка, — ни часу мне не будет покоя…

— (27)Саша, пойми, что мальчику десять лет. (28)Прости, пожалуйста, я вовсе не хочу, чтобы из него вышел какой-нибудь Слюнтяй Макаронович.

— (29)Да, но это не значит, что ему нужно немедленно же дарить Клопика.

— (30)На Клопике может ездить даже грудной ребёнок.

— (31)Ах, делайте всё, что хотите, садитесь на бешеных лошадей, ломайте себе головы. — (32)У матушки налились слезами глаза, и она ушла в спальню.

(33)Василий Никитьевич разгладил бороду, швырнул салфетку и пошёл к матушке. (34)Учитель Аркадий Иванович взглянул на Никиту, поправил очки и проговорил шёпотом:

— Да, брат, плохо твоё дело.

— (35)Аркадий Иванович, скажите маме, что я не буду падать…

— (36)Терпение, выдержка и твёрдость характера – эти три качества важны также для умения хорошо ездить верхом…

(37)Целую неделю между родителями продолжались разговоры о самостоятельности. (38)Матушка уже сдавалась и с грустью поглядывала на Никиту как на подлежащего на слом, надеялась только, что сохранит он хоть голову. 

(39)Никита за эту неделю старательно учился за прудом верховой езде, Мишка его одобрял и показал лихацкую штуку – прыгать на лошадь с разбегу, сзади, как в чехарду.

(40)Наконец за утренним чаем на балконе матушка подозвала Никиту, поставила его перед собой и сказала печальным голосом:

— Ты знаешь, тебе уже десять лет, и ты должен быть самостоятелен, в твои годы другие мальчики вполне, вполне… — (41)У неё дрогнул голос, она чуть-чуть нахмурилась в сторону отца. — (42)Словом, папа прав, что ты уже не ребёнок. — (43)Василий Никитьевич, опустив глаза, барабанил пальцами по краю стола. — (44)Завтра мы собираемся в гости к Чембулатовой, и ты, если хочешь, можешь поехать верхом на Клопике… (45)Я только прошу, прошу тебя…

— (46)Мамочка, честное, понимаешь, расчестное слово, со мной ничего не случится, — и Никита целовал матушку в глаза, в щёки, в подбородок, в пахнущие ягодами руки.

 

(По А.Н. Толстому*)

* Алексей Николаевич Толстой (1883-1945) – русский и советский писатель, общественный деятель.

(1)Посёлок Нюйский станок расположен на берегу Лены. (2)Лена в этом месте узка, необыкновенно быстра и очень угрюма. (3)Унылый гул лиственниц на горных хребтах составляет вечный аккомпанемент к этому печальному существованию…

(4)В избушке, где я ночевал, на столе горела керосиновая лампочка, примешивая к сумеркам комнаты свой убогий желтоватый свет. (5)За столом сидел старик с довольно красивым, но бледным лицом. (6)Борода у него была серая, с ровной густой сединой, высокий обнажённый лоб отливал желтизной воска. (7)Рядом с ним сидел мальчик лет около восьми. (8)Мне была видна только его наклонённая голова с тонкими, как лён, белокурыми волосами. (9)Старик, щуря сквозь очки свои подслеповатые глаза, водил указкой по странице лежавшей на столе книги, а мальчик с напряжённым вниманием читал по складам.

— (10)С-о… со, л-о… ло, в-е, и краткое…

(11)Мальчик остановился. (12)Незнакомое слово, очевидно, не давалось… (13)Старик сощурился и помог:

— Соловей, — прочёл он.

— (14)Со-ло-вей… (15)Что такое?

— (16)Птица, — сказал старик.

— (17)Птица… — (18)И он продолжал чтение: — (19)Соловей си-дел… на че… на че-рё… на че-рё-му-хе…

— (20)Что такое? — опять вопросительно прозвучал, как будто деревянный, безучастный голос ребёнка.

— (21)На черёмухе. (22)Черёмуха, стало быть, дерево. (23)Он и сидел.

— (24)Сидел… (25)Зачем сидел?.. (26)Большая птица?

— (27)Махонькая, поёт хорошо.

(28)Мальчик безучастно прочёл ещё какую-то фразу и вдруг остановился.

— (29)А что, дед, — спросил он, — нам не пора ли, гляди?.. — (30)На этот раз в его голосе слышались уже живые, взволнованные ноты, и светлые глаза с видимым любопытством обратились на деда.

(31)Тот посмотрел на часы, потом на окно с клубившеюся за стёклами мглою и ответил спокойно:

— Рано ещё. (32)Только половина!..

(33)Прошло минут двадцать. (34)Старик взглянул на часы.

— (35)Одевайся, — сказал он мальчику.

(36)Тот принялся одеваться с осторожной торопливостью, и вскоре обе фигуры промелькнули в сумерках комнаты. (37)Мой сон прошёл. (38)Я решил посмотреть, что это их выманило из избы в туман и холод.

(39)Оба – старик и мальчик – стояли на крыльце, заложив руки в рукава и как будто чего-то ожидая.

— (40)Что это вы ждёте? — спросил я у старика.

— (41)Да вот, внучку охота солнушко посмотреть, — ответил он.

(42)Мальчик резко задвигался и тронул деда за рукав…

(43)До сих пор это место казалось каким-то тёмным жерло́м, откуда всё ещё продолжали выползать туманы. (44)Теперь над ними, в вышине, на остроконечной вершине каменного утёса, внезапно как будто вспыхнула и засветилась верхушка сосны. (45)Прорвавшись откуда-то из-за гор противоположного берега, первый луч солнца уже коснулся этого каменного выступа. (46)Мальчик стоял неподвижно, держась за рукав деда. (47)Его глаза были расширены, бледное лицо оживилось и засветилось восторгом. (48)Между тем в вышине что-то опять дрогнуло, затрепетало, и другой утёс, до сих пор утопавший в общей синеве угрюмого фона горы, загорелся, присоединившись к освещённой группе.

(49)Мальчик опять дёрнул деда за рукав, и его лицо уже совершенно преобразилось. (50)Глаза сверкали, губы улыбались, на бледно-жёлтых щеках, казалось, проступал румянец. (51)За горами совершалось что-то ликующее и радостное. (52)Дно расселины всё разгоралось. (53)Казалось, солнце подымается с той стороны по склонам хребта, чтобы заглянуть сюда, в эту убогую щель, на эту тёмную реку, на эти сиротливые избушки, на старика с бледным мальчиком, ждавших его появления. (54)И вот оно появилось. (55)Несколько ярко-золотистых лучей брызнули беспорядочно в глубине расселины между двумя горами, пробив отверстия в густой стене леса. (56)Огненные искры посыпались пучками вниз, вырывая из синего холодного сумрака то отдельное дерево, то верхушку сланцевого утёса, то небольшую горную полянку… (57)Косые лучи скользнули по убогим лачугам, отразились в слюдяных окнах, ласково коснулись бледного, восхищённого лица мальчика…

 

(По В.Г. Короленко*)

 

* Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) – писатель, журналист, публицист, общественный деятель.

(1)У писателя Александра Степановича Грина был в тихом Старом Крыму невзрачный пёсик-дворняга Тобик. (2)Пёсика этого вся улица, где жил Грин, несправедливо считала дураком.

(3)Когда соседской цепной собаке – лохматому Жоре – хозяйка выносила миску с похлёбкой, Тобик продирался в соседский двор через лаз в заборе, но к миске не подходил, страшась предостерегающего Жориного рыка.

(4)Тобик останавливался в нескольких шагах от Жоры, но так, чтобы тот не мог его достать, становился перед Жорой на задние лапки и «служил» долго и терпеливо. (5)Так он привык выпрашивать кусочки еды у людей. (6)Но Жора не давал ему даже понюхать похлёбки. (7)За это стояние на задних лапках перед такой же собакой, как и он сам, люди считали Тобика дураком: зря, мол, старается.

(8)Точно так же Тобик выпрашивал кусочки еды у самого Александра Грина, и всякий раз удачно. (9)Хозяин был молчаливый и очень добрый человек. (10)Обращаясь к Тобику, он говорил ему: «Дружище!»

(11)Косясь на Тобика, Жора рычал и давился. (12)Он торопливо лакал похлёбку, а глаза у Тобика мутнели от тоски напрасного ожидания. (13)Иногда даже слёзы появлялись у него на глазах, когда Жора кончал есть похлёбку и тщательно, до блеска вылизывал пустую миску. (14)После этого Жора ещё долго обнюхивал землю вокруг миски: не завалилась ли там какая-нибудь косточка.

— (15)Ну и дурак ваш Тобик, — злорадно говорили Грину соседи. — (16)Нет никакого соображения у этой собаки.

(17)На это Грин спокойно отвечал соседям:

— Не дурак, а просто умная и вежливая собака.

(18)В спокойствии гриновского голоса слышался нарастающий гнев, и соседи, всю жизнь привыкшие совать нос в чужие дела, уходили, пожимая плечами, – лучше держаться подальше от этого человека.

(19)Я увидел Тобика после смерти Грина. (20)Он ослеп, как говорили, от старости. (21)Пёс сидел на пороге глинобитного белого дома, в котором умер Грин, и солнце отражалось в его жёлтых беспомощных глазах. (22)Услышав, как скрипнула за мной калитка, он встал, неуверенно подошёл ко мне, ткнулся холодным носом в ноги и замер. (23)Только старый и пушистый его хвост помахивал из стороны в сторону и поднимал белую известковую крымскую пыль.

— (24)Давно он ослеп? — спросил я у местного жителя.

— (25)Да после смерти хозяина. (26)Всё тоскует, всё ждёт.

(27)Я ожидал, что ответ будет именно таким, так как знал давно, что единственные живые существа на земле, которые умирают от разлуки с человеком, – это собаки.

(28)Выражение «собака – друг человека» безнадёжно устарело. (29)У нас нет ещё сло́ва, которое могло бы выразить одновременно самоотверженность, смелость и ум – все те великолепные качества, какими обладает собака. (30)Я точно знаю, что человек, избивающий или мучающий собаку, – отпетый негодяй, даже если собака его за это простила.

(31)Не знаю, как вы, а я испытываю величайшую нежность к собакам за их ласковость, за бурные проявления радости и обиды. (32)Невозможно удержаться от смеха, когда видишь, как какой-нибудь Бобик бешено мчится со всех ног, чтобы догнать и облаять самое ненавистное для него изобретение человека – обыкновенное велосипедное колесо.

(33)Люби́те собак. (34)Не давайте их никому в обиду. (35)Они ответят вам троекратной любовью.

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

(1)Было чудное осеннее утро. (2)Я вышел из дому пораньше, как и другие товарищи, с которыми вместе ходил в школу. (3)Первая новость, которую я узнал на улице: река встала, то есть покрылась льдом. (4)Это известие всех школьников страшно взволновало, тем более что наша дорога в школу проходила мимо реки. (5)Действительность превзошла все наши ожидания. (6)Река не только встала, но была покрыта блестящим льдом, точно зеркалом. 

— (7)Ах, какой лёд! — крикнули мы все разом.

(8)К реке бежали мальчишки с других улиц, как на праздник. (9)Подняли общий радостный крик, и по льду со звенящим гулом полетели палки и камни.

— (10)А ведь лёд толстый, — заявил Паша Селиванов, краснощёкий мальчуган из нашего класса.

(11)Для проверки было брошено несколько кирпичей, и лёд не проломился. (12)Это было великолепно, и мы прыгали на берегу, как дикари.

— (13)Если лёд держит кирпичи, то, значит, можно по нему ходить, — проговорил Костя Рябов, тоже наш товарищ.

— (14)А в самом деле, если попробовать…

(15)Точно в ответ на этот вопрос, с противоположной стороны на лёд выскочил мальчуган в красной рубахе. (16)Смельчак лихо прокатился, стоя на ногах, и вызвал общее одобрение. (17)Пример получился заразительный. (18)За первым смельчаком явился, конечно, и второй, и третий.

— (19)Да, им хорошо там кататься, — с завистью говорил Паша Селиванов. — (20)Там берег мелкий. (21)Если и провалятся, так не утонут.

(22)Это говорило благоразумие. (23)Действительно, наш берег шёл обрывом, и река здесь была глубокая. (24)Но явилась счастливая мысль: пройти по льду у самого-самого берега. (25)Костя Рябов сейчас же и привёл её в исполнение. (26)Лёд выдержал…

(27)Мы принялись бегать по краю берега, и всё выходило отлично, несмотря на то что кое-где лёд ломался и выступала вода.

— (28)Это тонкий лёд только у самого берега, а посредине реки он совсем толстый, — сообразил кто-то.

(29)Кому первому пришла в голову мысль проверить это предположение на опыте, трудно сказать.

(30)Когда мы были уже на середине реки, на противоположном берегу раздался общий отчаянный крик:

— Полиция!

(31)Действительно, по берегу торопливо бежали два городовых и что-то кричали. (32)Катавшаяся по льду детвора бросилась врассыпную на берег, как воробьи. (33)Мы забрались слишком далеко, чтобы быстро убежать, и лёд был очень скользкий. (34)Кто-то из нас упал, на него упал другой, и лёд не выдержал нашей тяжести. (35)Сначала он зловеще треснул, потом начал опускаться, и мы все трое как-то сразу очутились по горло в воде. (36)Как мы кричали, было слышно чуть не за версту.

(37)Всё случилось так быстро, что трудно было что-нибудь сообразить. (38)От страха мы даже не чувствовали, как холодна вода, и напрасно цеплялись руками за тонкий лёд, который сейчас же ломался, как сухарь.

(39)Мы уже выбивались из сил, когда по льду, держа верёвку в зубах, подполз какой-то подмастерье. (40)Он вперёд себя толкал длинную доску, за которую мы и ухватились окоченевшими руками. (41)Как нас вытащили, я плохо помню.

(42)Можно себе представить весь ужас моей тётушки, когда меня привели к ней всего мокрого. (43)Через полчаса я уже лежал в постели. (44)Странно, что настоящий испуг я испытал только теперь.

(45)Первое, что могла сказать милая тётушка, была обычная фраза:

— Вот что значит, Коля, иметь дело с дурными товарищами… (46)Я тебе всегда говорила, что твои приятели Паша Селиванов и Костя Рябов не доведут тебя до добра… (47)О, я знаю, что это они затащили тебя на лёд!

(48)Я заступался за своих товарищей как умел, но это нисколько не убедило тётушку.

(49)Отец вернулся со службы в 5 часов. (50)Тётушка встретила отца, и я слышал, как она ему рассказывала целую историю о дурных товарищах, которые меня силой затащили на лёд и чуть-чуть не утопили.

(51)Отец не ответил ни слова и прямо из передней прошёл в мою комнату.

(52)Тётушка, выгораживая меня, продолжала сочинять историю о дурных товарищах.

— (53)Да, дурные товарищи – вещь опасная, — соглашался отец. — (54)А вот я сейчас покажу Коле того дурного товарища, которого нужно опасаться больше всего…

(55)Отец ушёл в спальню и вернулся с маленьким зеркалом.

— (56)Ну вот, смотри на портрет са́мого дурного товарища, — говорил он, подставляя зеркало к моему лицу. — (57)Его нужно бояться больше всего, особенно если не хватает характера удержаться от чего-нибудь. (58)Понял?

— (59)Да, папа… — согласился я, рассматривая своё лицо в зеркале.

 

(По Д.Н. Мамину-Сибиряку*)

* Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк (настоящая фамилия – Мамин; 1852-1912) – русский писатель, драматург, автор романов об освоении Сибири и произведений для детей.

(1)В глухой чаще старого мрачного леса, над серым, мшистым, кочковатым болотом, стояла сосна. (2)Солнце почти никогда не заглядывало в это сырое место. (3)Лишённая с детства живительного света и тепла, всегда окутанная ядовитыми болотными испарениями, она выросла уродливым деревом, с искривлённым корявым стволом, с пожелтевшей, иссыхающей хвоей. (4)Днём у её кривых корней скользили бурые ящерицы, а ночью под её жидкой сенью бесшумно пролетали хищные совы. (5)Часто зимней ночью, когда деревья, занесённые сплошной пеленой снега, трещали от жестокой стужи, сосна слышала голодный вой волков и видела их яркие глаза. (6)Когда ветер стонал и рыдал по вершинам старого мрачного леса, в унылом скрипе сосны слышалась накопленная годами жалоба: «Как скучно, как страшно жить!»

(7)В том же лесу, на опушке, вблизи оживлённой дороги у прохладного журчащего ручья, красовалась стройная зелёная ёлочка. (8)Привольно и весело росла она, то ласкаемая горячими поцелуями летнего солнца, то сверкая каждым алмазом своего снежного убора в лунные зимние ночи. (9)С утра до вечера в её ароматных, смолистых ветвях звонко перекликалось пернатое царство, а ночью чутко дремало, дожидаясь рассвета. (10)Дорога, возле которой стояла ёлочка, никогда не пустела. (11)То и дело по ней тянулись длинные обозы, двигались пешеходы, изредка пролетали нарядные экипажи. (12)Ни от чьих глаз не ускользала красавица ёлочка. (13)Каждый с удовольствием любовался ею и говорил: «Какое прелестное деревце», а ёлочка, трепеща от избытка жизни и ласки, шептала: «О, как прекрасна жизнь! (14)Как хороши люди!»

(15)Светлый, жаркий полдень. (16)По пыльной раскалённой дороге бредёт усталыми старческими шагами богомолец. (17)Его разбитое тело просит отдыха, обожжённые солнцем глаза ищут тени, запёкшиеся губы жаждут воды. (18)Завидев тень ёлочки, он ускоряет шаги. (19)Ещё минута – и берестяной ковшик богомольца уже зачерпывает студёную воду ручья. (20)Старик долго и жадно пьёт, не отрываясь от ковшика, и потом сладкая дремота на мягкой и сочной траве охватывает его обессилевшее тело. (21)Чувствует он, засыпая, смолистый аромат тенистых еловых ветвей, слышит над собою точно уходящий вдаль птичий щебет, и губы его умилённо шепчут: «Вся премудростию сотворил…» (22)А ёлочка, ласково простирая над спящим свой прохладный шатёр, точно заботливая мать, склонившаяся над любимым ребёнком, баюкает старика тихим шелестом…

(23)Благоуханная, тёплая весенняя ночь. (24)Точно заколдованный, замер лес, весь облитый, весь посеребрённый сияющим небом. (25)Страстная, торжествующая, гремит и рассыпается над лесом соловьиная песнь. (26)И звуки, и аромат, и сиянье, и тени – всё слилось в одну общую гармонию весенней любви. (27)Молодая стройная ёлочка слышит и понимает эту вечно юную, вечно прекрасную гармонию и, задыхаясь от счастья, шепчет: «О, как прекрасна жизнь! (28)Как хороши люди!»

(29)Нет! (30)Уродливая, искривлённая сосна ничего подобного не видела в своём сыром углу. (31)Редко, очень редко заглядывал туда человек, а если и заглядывал, то с нехорошими мыслями и недобрым лицом. (32)Приходили иногда в чёрные ненастные ночи, во время проливного дождя, мужики-лесокрады, и сосне казалось, что они своими трусливыми, воровскими движениями и ухватками – родные братья хищным волкам. (33)Иногда пробирался сквозь чащу бродяга. (34)Преступление и боязнь погони заставляли его искать убежища в этом мрачном месте. (35)И сосна изо дня в день всё повторяла: «Как скучно, как страшно жить!»

(36)Так шли годы. (37)По-прежнему сосна и ёлочка повторяли свою песню, по-прежнему сосна, склоняясь всё ниже и ниже к ядовитому болоту, видела только мрачную жизнь непросветной лесной чащи, по-прежнему ёлочка радовалась солнцу, теплу, воздуху и простору.

(38)В один сверкающий зимний день на опушку леса пришло два человека в полушубках с топорами в руках. (39)«Вот славное деревце!» — сказал один из них. (40)Другой, не говоря ни слова, сбросил с себя полушубок. (41)Блеснул топор… ёлочка вся затряслась от сильного удара, и с ветвей её плавно посыпались хлопья снега. (42)Ёлочка лишилась сознания. (43)Вечером она очнулась в роскошном зале. (44)Гигантские люстры и бесчисленные канделябры бросали от себя потоки света. (45)Ёлочка стояла посредине всего этого блеска, украшенная сотнями свечей, золотыми и серебряными лентами, сверкающими погремушками, дорогими подарками, китайскими фонариками и целой коллекцией плюшевых птиц, жуков из фольги, стрекоз, пёстрых бабочек и рыбок. (46)Вокруг ёлки сновала под весёлые звуки музыки тысячная толпа разряженных детей, с разгоревшимися от восторга глазками, со звонким хохотом и громкими восклицаниями… (47)Детский праздник с каждой минутой становился шумнее и веселее. (48)Дети составили хоровод и с шумным восторгом танцевали вокруг ёлочки, и она шептала, сияя огнями: «О, как прекрасна жизнь! (49)Как хороши люди!»

(50)В ту же ночь всё ниже и ниже склонялась над болотом, покрываясь красной ржавчиной от его испарений, старая сосна; её хвоя совсем высохла и пожелтела, ствол стал ещё уродливее. (51)«Как скучно, как страшно жить!» — неумолчно ропщет она.

(52)А на месте срубленной ёлочки вырастают уже молодые, свежие побеги.

 

(По А.И. Куприну*)

* Александр Иванович Куприн (1870-1938) – известный русский писатель, переводчик.

(1)Я возвращался домой полями. (2)Была самая середина лета. (3)Луга убрали и только что собирались косить рожь.

(4)Есть прелестный подбор цветов этого времени года: красные, белые, розовые, душистые, пушистые кашки; наглые маргаритки; молочно-белые с ярко-жёлтой серединой «любишь-не-любишь» со своим прелым пряным запахом; жёлтая сурепка со своим медовым ароматом; высоко стоящие лиловые и белые тюльпановидные колокольчики; ползучие горошки; жёлтые, красные, розовые, лиловые, аккуратные скабиозы; с чуть розовым пухом и чуть слышным приятным запахом подорожник; васильки, ярко-синие на солнце и в молодости и голубые и краснеющие вечером и под старость; и нежные, с миндальным запахом, тотчас же вянущие цветы повилики.

(5)Я набрал большой букет разных цветов и шёл домой, когда заметил в канаве чудный малиновый, в полном цвету репей того сорта, который у нас называется «татарином» и который старательно окашивают, а когда он нечаянно скошен, выкидывают из сена, чтобы не колоть об него рук. (6)Мне вздумалось сорвать этот репей и положить его в середину букета. (7)Я слез в канаву и, согнав впившегося в середину цветка и сладко и вяло заснувшего там мохнатого шмеля, принялся срывать цветок. (8)Но это было очень трудно: мало того что стебель кололся со всех сторон, даже через платок, которым я завернул руку, – он был так страшно крепок, что я бился с ним минут пять, по одному разрывая волокна.

(9)Когда я, наконец, оторвал цветок, стебель уже был весь в лохмотьях, да и цветок уже не казался так свеж и красив. (10)Кроме того, он по своей грубости и аляповатости не подходил к нежным цветам букета. (11)Я пожалел, что напрасно погубил цветок, который был хорош на своём месте, и бросил его. «(12)Какая, однако, энергия и сила жизни, — подумал я, вспоминая те усилия, с которыми я срывал цветок. — (13)Как он усиленно защищал и дорого продал свою жизнь».

(14)Дорога к дому шла только что вспаханным чернозёмным полем. (15)Я шёл по пыльной дороге. (16)Вспаханное поле было помещичье, очень большое, так что с обеих сторон дороги и вперёд в гору ничего не было видно. (17)Пахота была хорошая, и нигде по полю не виднелось ни одного растения, ни одной травки, – всё было черно. «(18)Экое разрушительное, жестокое существо человек, сколько уничтожил разнообразных живых существ, растений для поддержания своей жизни», — думал я, невольно отыскивая что-нибудь живое среди этого мёртвого чёрного поля.

(19)Впереди меня, вправо от дороги, виднелся какой-то кустик. (20)Когда я подошёл ближе, я узнал в кустике такого же «татарина», цветок которого я напрасно сорвал и бросил.

(21)Куст «татарина» состоял из трёх отростков. (22)Один был оторван, и, как отрубленная рука, торчал остаток ветки. (23)На других двух было на каждом по цветку. (24)Цветки эти когда-то были красные, теперь же были чёрные. (25)Один стебель был сломан, и половина его, с грязным цветком на конце, висела книзу; другой, хотя и вымазанный чернозёмной грязью, всё ещё торчал кверху. (26)Видно было, что кустик переехали колесом и уже после он поднялся и потому стоял боком, но всё-таки стоял. (27)Точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз. (28)Но он всё стоит и не сдаётся человеку, уничтожившему всех его братьев кругом.

«(29)Экая энергия! — подумал я. — (30)Всё победил человек, миллионы трав уничтожил, а этот всё не сдаётся».

 

(По Л.Н. Толстому*)

* Лев Николаевич Толстой (1828-1910) – великий русский писатель и мыслитель, просветитель, публицист.

(1)Я с нетерпением поджидал лета, следя за его приближением по хорошо мне известным признакам.

(2)Важным признаком весны-лета было появление рыжего маляра, от которого пахло самой весной – замазкой и красками. (3)Маляр приходил выставлять рамы – «впущать весну» – наводить ремонт. (4)Он появлялся всегда внезапно и говорил мрачно, покачиваясь:

— Ну и где у вас тут чего?..

(5)И с таким видом выхватывал стамески из-за тесёмки грязного фартука, словно хотел зарезать. (6)Потом начинал драть замазку и сердито мурлыкать под нос:

И-ах и тё-мы-най лесок…

(7)Да йехх и тё-мы-на-ай…

(8)Я старался узнать, что дальше, но суровый маляр вдруг останавливал стамеску, плевал на пол, свирепо взглядывал на меня и начинал опять:

Ах-ехх и в тёмы-на-ам ле…

(9)Да и в тё… мы-на-мм!..

(10)И пел всё громче. (11)И потому ли, что он только всего и пел, что про тёмный лес, или потому, что вскрякивал и вздыхал, взглядывая свирепо исподлобья, – он казался мне очень страшным.

(12)Потом мы его хорошо узнали, когда он оттаскал моего приятеля Ваську за волосы.

(13)Так было дело.

(14)Маляр поработал, пообедал и завалился спать на крыше сеней, на солнышке. (15)Помурлыкав про тёмный лес, где «сы-тоя-ла ах да и со-сенка», маляр заснул, ничего больше не сообщив. (16)Лежал он на спине, а его рыжая борода глядела в небо. (17)Мы с Васькой, чтобы было побольше ветру, тоже забрались на крышу. (18)Но ветру и на крыше не было. (19)Тогда Васька от нечего делать принялся щекотать соломинкой голые маляровы пятки. (20)Но они были покрыты серой и твёрдой кожей, похожей на замазку, и маляру было нипочем. (21)Тогда я наклонился к уху маляра и дрожащим тоненьким голосом запел:

И-ах и в тё-мы-ном ле-э…

(22)Рот маляра перекосился, и улыбка выползла из-под рыжих его усов на сухие губы. (23)Должно быть, было приятно ему, но он всё-таки не проснулся. (24)Тогда Васька предложил приняться за маляра как следует. (25)И мы принялись-таки.

(26)Васька приволок на крышу большую кисть и ведро с краской и выкрасил маляру пятки. (27)Маляр лягнулся и успокоился. (28)Васька состроил рожу и продолжал. (29)Он обвёл маляру у щиколоток по зелёному браслету, а я осторожно покрасил большие пальцы и ноготки. (30)Маляр сладко похрапывал – должно быть, от удовольствия. (31)Тогда Васька обвёл вокруг маляра широкий «заколдованный круг», присел на корточки и затянул над самым маляровым ухом песенку, которую с удовольствием подхватил и я:

Рыжий красного спросил:

— Чем ты бороду лучил?

— (32)Я не краской, не замазкой,

Я на солнышке лежал!

(33)Я на солнышке лежал,

Кверху бороду держал!

(34)Маляр заворочался и зевнул. (35)Мы притихли, а он повернулся на бок и выкрасился. (36)Тут и вышло. (37)Я махнул в слуховое окошко, а Васька поскользнулся и попал маляру в лапы. (38)Маляр оттрепал Ваську и грозил окунуть в ведёрко, но скоро развеселился, гладил по спине Ваську и приговаривал:

— А ты не реви, дурашка. (39)Такой же растёт у меня в деревне. (40)Сколько хозяйской краски извёл, дурень, да ещё ревёт!

(41)С того случая маляр сделался нашим другом. (42)Он пропел нам всю песенку про тёмный лес, как срубили сосенку, как «угы-на-ли добра молодца в чужу-дальнюю сы-торонуш-ку!..» (43)Хорошая была песенка. (44)И так жалостливо пел он её, что думалось мне: не про себя ли и пел её? (45)Пел и ещё песенки – про «тёмную ноченьку, осеннюю», и про «берёзыньку», и ещё про «поле чистое»…

(46)Впервые тогда на крыше сеней почувствовал я неведомый мне дотоле мир – тоски и раздолья, таящийся в русской песне, неведомую в глубине своей душу родного мне народа, нежную и суровую, прикрытую грубым одеянием. (47)Тогда на крыше сеней в ворковании сизых голубков, в унылых звуках маляровой песни приоткрылся мне новый мир – ласковой и суровой природы русской, в котором душа тоскует и ждёт чего-то… (48)Тогда-то, на ранней моей поре, – впервые, быть может, – почувствовал я силу и красоту народного слова русского, мягкость его, и ласку, и раздолье. (49)Просто пришло оно и ласково легло в душу. (50)Потом я познал его крепость и сладость. (51)И всё узнаю его…

 

(По И.С. Шмелеву*)

* Иван Сергеевич Шмелёв (1883-1950) – русский писатель, публицист, философ.

(1)Двенадцатилетняя Тиночка Руднева влетела, как разрывная бомба, в комнату, где её старшие сёстры одевались к сегодняшнему вечеру.

— (2)А где же тапёр? (3)Скоро шесть часов, ёлку будем зажигать…

(4)Аркадий Николаевич Руднев ежегодно принимал неизменное участие в организации праздника. (5)Он любил, чтобы ёлка у него выходила на славу, и всегда приглашал оркестр Рябова. (6)Но в этом году с музыкой произошёл целый ряд роковых недоразумений. (7)К Рябову послали очень поздно, оркестр его оказался уже разобранным. (8)Когда бросились искать в другие места, то во всей Москве не оказалось ни одного оркестра. (9)Аркадий Николаевич рассердился и велел служанке Дуняше отыскать хорошего тапёра.¹

(10)Когда гости уже собрались, в передней появилась Дуняша, позади неё копошилась какая-то маленькая фигурка.

— (11)Вот нашла этого мальца, да уж и сама не знаю, годится ли. (12)Божится, что играл на вечерах и на свадьбах… — зашептала Дуняша.

(13)Между тем маленькая фигурка оказалась бледным, очень худощавым мальчиком в подержанном мундирчике реального училища. (14)Одна из сестёр спросила нерешительно:

— Вам уже приходилось… играть на вечерах?

— (15)Да… я играл. (16)Мне уже четырнадцать лет.

— (17)Но я боюсь, что без привычки вам будет тяжело.

(18)Мальчик откашлялся. 

— (19)О нет, не беспокойтесь… (20)Мне случалось играть по целым вечерам, почти не переставая.

— (21)Вы умеете, молодой человек, играть кадриль, вальс, польку?

— (22)Да, если вам угодно, mademoiselle. (23)Кроме полек и кадрилей, я играю ещё все сонаты Бетховена, вальсы Шопена и рапсодии Ли́ста. (24)Пожалуйста, позвольте мне что-нибудь сыграть…

(25)Реалист² взял наугад одну из толстых нотных тетрадей и раскрыл её – рапсодия № 2 Ли́ста.

(26)Мальчик бережно положил руки на клавиши, закрыл на мгновение глаза, и из-под его пальцев полились торжественные, величавые аккорды начала рапсодии. (27)Странно было видеть и слышать, как этот маленький человечек извлекал из инструмента такие мощные, смелые, полные звуки. (28)И лицо его как будто бы сразу преобразилось, просветлело и стало почти прекрасным: бледные губы слегка полуоткрылись, а глаза ещё больше увеличились и сделались глубокими, влажными и сияющими.

(29)Зал понемногу наполнялся слушателями. (30)Аркадий Николаевич, любивший музыку и знавший в ней толк, вышел из своего кабинета. (31)Подойдя, он спросил Тину:

— Где вы достали этого карапуза?

— (32)Это тапёр, папа, — ответила тихо девочка. — (33)Правда отлично играет?

— (34)Тапёр? (35)Такой маленький? — удивлялся Руднев. — (36)Какой мастер! (37)Но ведь это безбожно – заставлять его играть танцы. (38)Ну что ж делать, нельзя обижать мальчугана. (39)Пускай играет, а потом мы что-нибудь придумаем.

(40)Когда реалист окончил рапсодию, Аркадий Николаевич первый захлопал в ладоши. (41)Другие также принялись аплодировать.

— (42)Прекрасно играете, голубчик. (43)Большое удовольствие нам доставили, — ласково улыбался Аркадий Николаевич. — (44)Только как вас величать-то?

— (45)Юрий Азагаров.

— (46)А теперь сыграйте-ка нам какой-нибудь марш побравурнее.

(47)Под громкие звуки марша были поспешно зажжены свечи на ёлке. (48)Затем Азагаров играл польку, и перед его глазами закружились белые, голубые и розовые платьица. (49)Не переставая играть, он увидел, как в зал вошёл пожилой господин, к которому, точно по волшебству, было приковано внимание всех присутствующих. (50)Держался Антон Григорьевич с такой изящной, неуловимо небрежной и в то же время величавой простотой, которая свойственна только людям большого света.

(51)Юрий был изумлён, когда увидел, что Антон Григорьевич смотрит на него и слушает, что ему говорит на ухо Руднев. (52)Мальчик понял, что разговор идёт о нём, и отвернулся от них в смущении. (53)Но тотчас же над его ухом раздался равнодушно-повелительный голос Антона Григорьевича:

— Сыграйте, пожалуйста, ещё раз рапсодию № 2.

(54)Юрий заиграл. (55)Присутствие властного и необыкновенного человека почему-то вдруг наполнило его душу волнением и придало его пальцам исключительную гибкость и послушность. (56)Он сам чувствовал, что никогда ещё не играл в своей жизни так хорошо, как в этот раз, и, должно быть, не скоро будет ещё так хорошо играть.

(57)К нему подошёл с многозначительной улыбкой Аркадий Николаевич Руднев.

— (58)Возьмите этот конвертик, в нём деньги. (59)А сами идите сейчас же в переднюю и одевайтесь. (60)Вас довезёт Антон Григорьевич.

— (61)Но ведь я могу ещё хоть целый вечер играть, — возразил было мальчик.

— (62)Да неужели вы не узнали его, не догадались, кто это? — закрыл глаза Руднев.

(63)Юрий недоумевал. (64)Кто же это мог быть, этот удивительный человек?

— (65)Голубчик, да ведь это великий композитор Антон Григорьевич Рубинштейн! (66)И я вас, дорогой мой, от всей души поздравляю, что у меня на ёлке вам случайно выпал такой подарок. (67)Он заинтересован вашей игрой…

(68)Реалист в поношенном мундире давно уже известен всей России как один из талантливейших композиторов. (69)Но никогда и никому Азагаров не передавал тех священных слов, которые ему говорил, едучи с ним в санях, в эту морозную рождественскую ночь его великий учитель.

 

(По А.И. Куприну*)

 

* Александр Иванович Куприн (1870-1938) – известный русский писатель, переводчик.

 

¹ Тапёр – музыкант, играющий на танцевальных вечерах.

² Реали́ст – ученик реального училища.

(1)Родители мои купили небольшое именьице в Кромском уезде. (2)Тем же летом мы переехали из большого городского дома в очень уютный, но маленький деревенский дом с балконом, под соломенною крышею. (3)Это местность степная и хлебородная, и притом она хорошо орошена маленькими, но чистыми речками.

(4)В деревне у меня сразу же завелись обширные и любопытные знакомства с крестьянами. (5)Пока отец и мать были усиленно заняты устройством своего хозяйства, я не терял времени, чтобы самым тесным образом сблизиться с взрослыми парнями и с ребятишками, которые пасли лошадей. (6)Сильнее всех моими привязанностями овладел, впрочем, старый мельник, дедушка Илья — совершенно седой старик с пребольшими чёрными усами. (7)Он охотно вступал в беседы, которые вёл отрывками, без всякой связи, но любил систему намёков и при этом подсмеивался не то сам над собою, не то над слушателями. 

(8)По должности мельника дедушка Илья имел довольно близкое отношение к водяному, который заведовал нашими прудами, верхним и нижним, и двумя болотами.

(9)Дедушка Илья о нём всё знал и говорил:

— Он меня любит. (10)Он, если когда и сердит, домой придёт за какие-нибудь беспорядки, — он меня не обижает. (11)Ляг тут другой на моём месте, на мешках, — он так и сорвёт с мешка и выбросит, а меня ни в жизнь не тронет.

(12)Все молодые люди подтверждали мне, что между дедушкою Ильёю и «водяным дедкой» действительно существовали описанные отношения, но только они держались вовсе не на том, что водяной Илью любил, а на том, что дедушка Илья, как настоящий, заправский мельник, знал настоящее, заправское мельницкое слово, которому водяной повиновался так же беспрекословно, как ужи и жабы, жившие на плотине. 

(13)С ребятами я ловил пескарей и гольцов, которых было великое множество в нашей узенькой, но чистой речке Гостомле; но по серьёзности моего характера более держался общества дедушки Ильи, опытный ум которого открывал мне полный таинственной прелести мир, который был совсем мне, городскому мальчику, неизвестен. (14)От Ильи я узнал и про домового, который спал на чердаке, и про водяного, который имел прекрасное и важное помещение под колёсами мельницы, и про кикимору, которая была так застенчива и непостоянна, что пряталась от всякого нескромного взгляда в разных пыльных углах сараев. (15)Меньше всех дедушка знал про лешего, потому что этот жил где-то далеко и только иногда заходил к нам в густой ракитник, чтобы сделать себе новую ракитовую дудку и поиграть на ней в тени деревьев. (16)Все эти живые и занимательные истории имели тогда для меня полную вероятность, и их густое, образное содержание до такой степени переполняло мою фантазию, что я сам был чуть ли не духовидцем. (17)Ребячий милый мир тех сказочных существ, о которых наговорил мне дедушка Илья, казался мне необходимым. (18)Лесные родники осиротели бы, если бы от них были отрешены гении, приставленные к ним народною фантазией.

 

(По Н. С. Лескову*)

 

* Николай Семёнович Лесков (1834-1895) — известный русский писатель и публицист.

(1)Впервые я увидал дядю, когда мне было лет девять. (2)Мы только что приехали из другого города, где я родился, а дядя по старости не выезжал никуда и, должно быть, знал обо мне только по письмам. (3)У нас часто говорили о нём, называли странным и «книжным» человеком, пожимали плечами и удивлялись, что он слишком много тратил на какие-то никому не нужные вещи. (4)Я ждал с нетерпением, когда меня повезут к нему, но поездку откладывали со дня на день. 

(5)Случилось как-то, что нашего дворника послали к дяде с запиской, и я, потеряв терпение, не сказав никому ни слова, отправился самостоятельно. (6)Это была дерзость, в которой я не раскаиваюсь.

(7)У меня постукивало сердце, когда я поднимался по лестнице, но, когда старичок-слуга снял с меня шубку и впустил в комнаты, я потерялся. (8)В комнатах совсем не было стен, по крайней мере я их не видел. (9)Были пол, потолок, окна, двери и… книги. (10)Они шли стройными рядами всюду, куда я ни глядел, в решётчатых полках, точно их собрали сюда со всего света. (11)На самой крайней полочке, совсем под потолком, сидела большая головастая сова. (12)В комнате стоял полумрак и было тихо, торжественно-тихо, как в пустой церкви. 

(13)В углу, у окна, в глубоком кожаном кресле сидел он, мой дядя, и держал книгу. (14)На коврике, у его ног, спал крупный дымчатый кот. 

(15)Я стоял в дверях, не решаясь переступить. (16)Дядя услышал шорох, повернул голову, и я увидал худое, плохо выбритое лицо и всматривающиеся усталые глаза. (17)Казалось, он старался понять, кто я такой. (18)Путаясь в словах, я объяснил. 

— (19)Поди-ка сюда, голова, — сказал он и поманил пальцем. 

(20)Я приблизился с чувством благоговения и некоторого страха.

— (21)Вот ты какой, — сказал дядя и потрепал меня по щеке. — (22)Каков, однако, ферт! (23)Один заявился!.. (24)Ну, здравствуй. (25)Так это ты большой любитель чтения? 

(26)В тоне голоса я уловил похвалу и из скромности опустил глаза. 

— (27)Очень рад тебя видеть… 

(28)Из проволочной корзинки он достал яблоко и дал мне. 

(29)Через пять минут я был как дома, сидел на скамеечке, рядом с храпевшим котом, глазел на поразившие меня ряды книг. 

— (30)Ну что ты читал, дружок? — спрашивал дядя. 

(31)Что я читал! (32)Я сейчас же захотел показать дяде, с кем он имеет дело, и с жаром принялся перечислять, что читал.

— (33)Я всё-таки порядочно прочёл, дядя, — говорил я. — (34)Про «Заколдованную могилу», про «Храбрую шайку и атамана Кольцо», про «Солдата и семь разбойников», про…

— (35)Тпр-р-р… — остановил меня дядя. — (36)Да ты профессор! (37)Кто же тебе такие книги давал? 

(38)Это была моя тайна. (39)У меня дома уже отобрали две трёпаные книжечки и допытывались, откуда я их добыл. (40)Но я не сказал. (41)Я боялся, что их отберут и у нашего дворника, который давал их мне. (42)Здесь же мне ничто не угрожало, я имел случай познакомить дядю ещё с одним любителем чтения и моим другом и сказал откровенно: 

— Мне давал их наш дворник Степан. (43)У него их во-от сколько! — показал я руками. 

— (44)Так-так… (45)Только всё это глупости, — сказал дядя. — (46)Надо читать хорошие книги, где говорится о жизни. (47)Видишь, стоят они, — указал он на полки. — (48)Каждая из них – часть сердца человека, которого называют писателем! 

(49)Я посмотрел на книги. (50)В сумеречных тенях они уже сливались в сплошную стену. 

— (51)Книга не Петрушка, — продолжал дядя, тряся пальцем, — она не для смеху пишется! (52)Она должна указывать людям, как надо и как не надо жить… 

(53)Я слушал и хлопал глазами. (54)Оказывалось, мы со Степаном даром тратили пятаки.

(55)Дядя подставил к книжной стенке лесенку и, кряхтя, полез кверху. 

— (56)На-ка вот «Сказки Андерсена», это будет получше твоих «солдат» и «разбойников».

(57)Должно быть, радость, которую я пережил в этот момент, отразилась на моей физиономии: дядя взял меня за подбородок и, глядя в глаза, сказал: 

— Книги, которые я буду давать тебе, можешь оставлять у себя. (58)Пусть это будет началом твоей библиотеки. (59)Пусть они будут твоими друзьями. 

(60)Как это было давно, но как до сих пор ярко встаёт в моей памяти! 

(61)В тот памятный вечер в моём сердце затеплилась искра. (62)Почти строгий тон дядиных слов, когда говорил он о книгах, чёрные молчаливые ряды на полках и грустные сумерки – всё это будило во мне тихое чувство благоговения. 

 

(По И.С. Шмелёву*)

* Иван Сергеевич Шмелёв (1873-1950) – русский писатель, мыслитель, публицист.

(1)Майское солнце греет жарко. (2)Синее море улыбается ласковой, доброй улыбкой и тихо-тихо поёт, словно любящая мать, укачивающая своё дитя в колыбели. (3)Небо голубеет в промежутке кружевных кустов. (4)Всюду разливается чистая, радостная весенняя ласка. (5)Лидианка в широкой домашней блузке из муслина сидит в беседке, на высоком диванчике, сплошь усыпанном воздушно-лёгкими опавшими цветами акации, и зубрит, зубрит, зубрит...

(6)Завтра последний экзамен. (7)После этого экзамена она уже не гимназистка больше. (8)Она свободная гражданка из южного города, хозяйка крошечного домика с садом и беседкой, дочь своего папы, и только.

(9)Лидианка совсем измучилась. (10)На подготовку дано только два дня.

(11)Ну в крайнем случае можно прибавить и одну ночь тоже. (12)Куда ни шло, выспится и по окончании экзамена. (13)Только бы папочка не огорчился! (14)Добрый, заботливый! (15)Он так печётся о своей большой дочурке! (16)И живёт только для неё одной. (17)И по урокам бегает ради неё с утра до вечера, зарабатывая в поте лица музыкой свои жалкие гроши. (18)Милый, дорогой папочка! (19)О, если бы Лидианка заботилась о нём так же, как и он о ней, добрый, милый папочка был бы очень счастлив!

(20)Внезапный порыв овладевает, как буря, душой Лидианки. (21)Корнель, Расин и все прочие гении Франции забыты на минуту. (22)Лидианка птичкой вылетает из беседки, мчится по единственной аллее небольшого палисадника, влетает в переднюю деревянного особняка и кричит своим звонким голосом:

— Серафимушка! (23)А любимые папины баклажаны приготовили к обеду?

(24)Приоткрывается дверь. (25)В щель врываются волны пара, и среди них, точно древнегреческая пифия, показывается разрумяненная от кухонной жары женщина, повязанная платком.

— (26)Как же! (27)Как же, барышня! (28)И баклажаны будут, и камбала баринова любимая. (29)Всё, что заказывали. (30)Небось, не забыла…

(31)Снаружи, в палисаднике, визжит засов калитки, и почти одновременно с этим под окном мелькает белая фуражка.

— (32)Папочка вернулся! — и Лидианка стрелой вылетает в сад. —

(33)Папочка!

— (34)Лидуша!

(35)Собственно говоря, Лидианка – семнадцатилетняя Лидочка Хрущёва, дочь учителя музыки Павла Петровича, добрейшего из учителей в целом мире. (36)Павел Петрович вернулся сегодня особенно утомлённым. (37)И то сказать: среда для него – самый тяжёлый день! (38)Много частных уроков, кроме постоянных в гимназиях и пансионах. (39)Уже по усталой походке отца Лидианка видит, как ему трудно. (40)Несмотря на жару, лицо Хрущёва бледно от утомления. (41)Лидианка бросается к нему навстречу. (42)Берёт под руку, бережно ведёт к дому.

— (43)Отдохни, мои папочка, отдохни! — говорит она тихим, нежным голосом, усаживая его на террасе у стола, уже накрытого для обеда. (44)Павел Петрович глаз не сводит с дочери. (45)Целый мир любви глядит из этого взора. (46)Сколько самых разнородных ощущений наполняет в эти минуты сердце старика! (47)Она, Лидуша, – его гордость, его светлая, милая звёздочка. (48)Он может без боязни похвалиться ею. (49)Заботливая, любящая, прилежная, и уж любит его, старика, так любит! (50)Вот хоть бы сейчас! (51)У самой экзамен, трудный, важный, последний, а она о нём не забыла подумать и баклажаны даже его любимые заказала к обеду, и борщ с помидорами, и творожники с сыром!

(52)Измученный, с переутомленными, взвинченными от труда нервами, старик смотрит на свою девочку и не может достаточно налюбоваться ею. (53)Лидианка чувствует на себе добродушный взгляд отца, и ей становится так весело и хорошо на сердце.

— (54)Папочка! (55)Ты подумай только! (56)Завтра последний экзамен, а потом, потом… (57)Потом я уж не дам тебе так надрываться с твоими уроками, милый мой старенький папа! (58)Я сама буду давать их… (59)В гимназии малышей готовить. (60)Да! (61)Ах, вот мы славно тогда заживём с тобой!..

— (62)Ох уж эти экзамены! (63)Уж скорей бы конец! — с невольным вздохом вырывается из глубины души старого учителя. (64)И тут же он повторяет, разводя руками: 

— А как же будешь без них?! (65)Как знания проверять станешь? (66)Положительно, без подобного рода проверочных испытаний обойтись нельзя! (67)Как ты думаешь на этот счёт, Лидианка?

— (68)Ну конечно, нельзя, папочка! — отзывается милый голосок, такой свежий и чистый, такой бодрый и весёлый, что малейшая тревога о дочери мигом отпадает от сердца старика. «(69)Нет, она молодец, его дочурка! (70)Положительно, молодец!».

                                                                       

(По Л.А. Чарской*)

* Лидия Алексеевна Чарская (1875-1937) – русская детская писательница, актриса.