12 Дощинский-2025 (50 вар.)

(1)В прежние годы было больше снега, и в детском саду мы только тем и занимались, что скатывали гигантские шары, толкая их втроём, а то и вчетвером. (2)Тогда-то я осознал, что значит нарастать, как снежный ком. (3)Катимый нами ком с хрустом пожирал весь выпавший снег, оставляя за собой неровные, чёрные от прошлогодней листвы, дорожки. (4)Проблема со­стояла в том, что потом мы не могли поставить один ком на другой. (5)Это было наказанием за гигантоманию. (6)Сами себе мы напоминали Робинзона Крузо, вытесавшего лодку, которую не смог дотащить до воды. (7)Чудовищных размеров колобки стояли до конца зимы и из всего, что в нашем саду было снежного, таяли последними.

(8)Если быть точным, то детский сад у меня был не один, а два. (9)Первый из них в силу возраста я помню смутно...

(10)Второй детский сад как бы поглощает первый, но имеет, по сути, на это все права. (11)Этот детский сад соответствовал своему названию в полной мере, потому что дети там гуля­ли в самом настоящем саду.

(12)Для того чтобы в него попасть, следовало свернуть с улицы во двор и, войдя в одну из парадных, подняться на второй этаж. (13)Вход в детский сад открывала обычная квартирная дверь. (14)Дом стоял на небольшом холме, который в условиях городской застройки совершен­но не был виден. (15)Между тем, даже закрытый домами, холм оставался на месте и продолжал своё тайное существование. (16)Он открывался лишь тому, кто, поднявшись на второй этаж, выходил с противоположной стороны дома. (17)С этой стороны второй этаж становился пер­вым. (18)И там был выход в сад.

(19)Сад, если мне не изменяет память, был фруктовый, а по периметру его росли акации. (20)Вместе с холмом сад продолжал набирать высоту, но, поскольку дело шло уже к вершине холма, подъём был не очень заметен. (21)По крайней мере, я не помню, чтобы перемещение по саду воспринималось бы как движение вверх или вниз. (22)Именно в этом саду лепили снежных баб – зимой, а летом были другие занятия.

(23)Например, дуэли. (24)Точнее, одна дуэль, разыгрывавшаяся бессчётное количество раз, – между Онегиным и Ленским. (25)Актёрский состав был стабильным: я и какой-то маль­чик, чьего имени уже не помню. (26)Побывав с родителями на «Евгении Онегине», оба мы были потрясены до глубины души. (27)Любовная коллизия нас оставила тогда равнодушными, но грозное «Теперь сходитесь!» произвело неизгладимое впечатление.

(28)В сцене дуэли я, в соответствии с именем, играл Онегина, а мой товарищ (уж не Вла­димир ли?) – Ленского.

(29)Предполагаемый Владимир был толст и после моего выстрела падал крайне неловко. (30)Он осторожничал, выбирал место на траве и зачем-то хлопал себя по ляжке. (31)Я неодно­кратно показывал, как ему следует действовать, говорил, что здесь уж не выбирают, куда па­дать, но всё было тщетно. (32)Покачавшись на полусогнутых ногах, он сначала касался земли рукой, а потом под треск сучьев валился на бок.

(33)Любовную сторону «Евгения Онегина» я открыл уже не в детском саду – как и вол­шебную музыку этой оперы. (34)Мне купили пластинку, и я слушал её, пожалуй, чаще, чем стрелялся в своё время с Ленским. (35)Выучив на память все арии, я пел их в меру своих скромных возможностей. (36)И даже сейчас, когда я редко что-либо слушаю (и уже совсем не стреляюсь), в дружеской компании всё ещё могу что-то изобразить. (37)Не уверен, что друзьям моё пение доставляет удовольствие, но на то они и друзья, чтобы идти на определённые жерт­вы. (38)Корни же этого сомнительного вокала восходят, несомненно, к моим оперным дуэлям.

(39)Детский сад был маленькой моделью жизни, в которой дни славы и успеха чередуют­ся с периодами неудач.

(40)Большим разочарованием была неосуществлённая мечта поплавать на листе тропи­ческого растения виктория регия. (41)Где-то я прочитал, что такой лист выдерживает вес до 25 килограммов и потому-де тропические дети спокойно пользуются им как лодкой. (42)Я мечтал об этом долго – класса до второго-третьего, с тоской осознавая, что неумолимо наби­раю вес. (43)А потом жизнь как-то расширилась, прибавила в красках, и мечта моя исчезла сама собой.

(44)Завершая рассказ о моём детском саде, скажу, что, несмотря на обилие яблонь, он, конечно же, не был райским садом. (45)Но в том, как последний раз лязгнули за мной его две­ри, обозначилось неожиданное сходство с дверями рая. (46)Я больше не имел права на этот сад. (47)Его, скрытого за домом, забором, акациями, я не мог даже увидеть. (48)Мне кажется, что, будучи изгнаны из рая, Адам и Ева страдали не только оттого, что там было хорошо, а здесь – плохо, но и от мысли, что туда уже нет возврата.

(49)Тяжело знать, что куда-то уже не вернуться или чего-то уже не вернуть: это прокля­тие временем и пространством. (50)Проклятие, если о более частном, мешками под глазами, нависшим над ремнём животом, ну и в широком смысле опытом – теми вещами, которые уве­личиваются независимо от нашего желания. (51)Я давно не взвешивался, но отчётливо осоз­наю, что это будет больше 25 килограммов. (52)Понятно, что виктория регия поплывёт без ме­ня. (53)А счастье было так возможно... (54)Впрочем, оглядываясь на то бесконечно далёкое время, я понимаю теперь, что оно-то и было счастьем.

 

(По Е.Г. Водолазкину*)

* Евгений Германович Водолазкин (род. в 1964 г.) – российский писатель, литературо­вед, доктор филологических наук.

(1)Немножко позже – мне было шесть лет, и это был мой первый музыкальный год – в музыкальной школе Зограф-Плаксиной, в Мерзляковском переулке, был, как это тогда называлось, публичный вечер – рождественский. (2)Давали сцену из «Русалки», потом «Рогнеду» – и:

Теперь мы в сад перелетим,

Где встретилась Татьяна с ним.

(3)Скамейка. (4)На скамейке – Татьяна. (5)Потом приходит Онегин, но не садится, а она встаёт. (6)Оба стоят. (7)И говорит только он, всё время, долго, а она не говорит ни слова. (8)И тут я понимаю, что рыжий кот, Августа Ивановна, куклы не любовь, что это – любовь: когда ска­мейка, на скамейке – она, потом приходит он и всё время говорит, а она не говорит ни слова.

— (9)Что же, Муся, тебе больше всего понравилось? — мать по окончании.

— (10)Татьяна и Онегин.

— (11)Что? (12)Не «Русалка», где мельница, и князь, и леший? (13)Не «Рогнеда»?

— (14)Татьяна и Онегин.

— (15)Но как же это может быть? (16)Ты же там ничего не поняла? (17)Ну, что ты там могла понять?

(18)Молчу. (19)Мать торжествующе:

— Ага, ни слова не поняла, как я и думала. (20)В шесть лет! (21)Но что же тебе там могло понравиться?

— (22)Татьяна и Онегин.

— (23)Ты совершенная дура и упрямее десяти ослов! (24)(Оборачиваясь к подошедшему ди­ректору школы, Александру Леонтьевичу Зографу.) (25)Я её знаю, теперь будет всю дорогу на извозчике на все мои вопросы повторять: «Татьяна и Онегин!» (26)Прямо не рада, что взяла. (27)Ни одному ребёнку мира из всего виденного бы не понравилось «Татьяна и Онегин», все бы предпочли «Русалку», потому что – сказка, понятное. (28)Прямо не знаю, что мне с ней делать!!!

— (29)Но почему, Мусенька, «Татьяна и Онегин»? — с большой добротой директор.

(30)Я, молча, полными словами: «Потому что – любовь».

— (31)Она, наверное, уже седьмой сон видит! — подходящая Надежда Яковлевна Брюсо­ва^[1], наша лучшая и старшая ученица. — (32)И тут я впервые узнаю, что есть седьмой сон, как мера глубины сна и ночи.

— (33)А это, Муся, что? — говорит директор, вынимая из моей муфты вложенный туда мандарин, и вновь незаметно (заметно!) вкладывая, и вновь вынимая, и вновь, и вновь...

(34)Но я уже совершенно онемела, окаменела, и никакие мандаринные улыбки, его и Брюсовой, и никакие страшные взгляды матери не могут вызвать с моих губ – улыбки благо­дарности. (35)На обратном пути – тихом, позднем, санном, – мать ругается.

— (36)Опозорила!! (37)Не поблагодарила за мандарин! (38)Как дура – шести лет – влюбилась в Онегина!

(39)Мать ошиблась. (40)Я не в Онегина влюбилась, а в Онегина и Татьяну (и, может быть в Татьяну немножко больше), в них обоих вместе, в любовь. (41)И ни одной своей вещи я потом не писала, не влюбившись одновременно в двух (в неё – немножко больше), не в них двух, а в их любовь. (42)В любовь.

(43)Скамейка, на которой они не сидели, оказалась предопределяющей. (44)Я ни тогда, ни потом, никогда не любила, когда целовались, всегда – когда расставались. (45)Никогда – когда садились, всегда – расходились. (46)Моя первая любовная сцена была нелюбовная: он не любил (это я поняла), потому и не сел, любила она, потому и встала, они ни минуты не были вместе, ничего вместе не делали, делали совершенно обратное: он говорил, она молчала, он не любил, она любила, он ушёл, она осталась, так что, если поднять занавес – она одна стоит, а может быть, опять сидит, потому что стояла она только потому, что он стоял, а потом рухнула и так будет сидеть вечно. (47)Татьяна на той скамейке сидит вечно.

(48)Эта первая моя любовная сцена предопределила все мои последующие, всю страсть во мне несчастной, невзаимной, невозможной любви. (49)Я с той самой минуты не захотела быть счастливой и этим себя на нелюбовь – обрекла.

(50)В том-то и всё дело было, что он её не любил, и только потому она его – так, и только для того его, а не другого, в любовь выбрала, что втайне знала, что он её не сможет любить. (51)(Это я сейчас говорю, но знала уже тогда, тогда знала, а сейчас научилась говорить.) (52)У людей с этим роковым даром несчастной – единоличной – всей на себя взятой – любви – прямо гений на неподходящие предметы.

(53)Но ещё одно, не одно, а многое, предопределил во мне «Евгений Онегин». (54)Если я потом всю жизнь по сей последний день всегда первая писала, первая протягивала руку – и руки, не страшась суда – то только потому, что на заре моих дней лежащая Татьяна в книге, при свечке, с растрёпанной и переброшенной через грудь косой, это на моих глазах – сделала. (55)И если я потом, когда уходили (всегда – уходили), не только не протягивала вслед рук, а головы не оборачивала, то только потому, что тогда, в саду, Татьяна застыла статуей.

(56)Урок смелости. (57)Урок гордости. (58)Урок верности. (59)Урок судьбы. (60)Урок одиночества.

 

(М.И. Цветаева*)

 

* Марина Ивановна Цветаева (1892-1941) – русский поэт Серебряного века, пере­водчица, автор биографических эссе и критических статей.

^[1] Сестра Валерия Брюсова (примеч. М.И. Цветаевой).

— (1)Кошку – нельзя. (2)Собаку – нельзя. (3)Хомяка – нельзя. (4)А кого можно?

— (5)Никого.

— (6)Почему?

— (7)Потому. (8)Не маленькая уже – соображать должна.

— (9)Что соображать?

— (10)То!

— (11)Раньше было нельзя, потому что маленькая.

— (12)Не делай из матери идиотку!

— (13)Я и не делаю.

— (14)Хотя бы лягушку?

— (15)Нет.

— (16)Червячка?

— (17)Нельзя.

— (18)Ну пожалуйста!

— (19)Не беси меня!

(20)Катя осторожно закрыла за собой дверь и спустилась во двор.

(21)Посреди двора лежал кирпич – раньше Катя его не видела.

— (22)Ты чей? — заговорила Катя с кирпичом.

— (23)Ничей. (24)Бросили меня.

(25)Кирпич был красно-рыжий, из обожжённой глины, весь в сколах и выщербинах, один край сильно отбит. (26)Катя протянула руку, кирпич пугливо сжался, попятился, глядя на Катю.

(27)И всё-таки позволил себя погладить – желание ласки одолело страх удара.

(28)Катя расплела с головы ленту, привязала к кирпичу – получился поводок.

— (29)Теперь ты мой. (30)Я тебя не брошу.

(31)Девочка пошла по двору, кирпич захромал следом.

— (32)Тебя как зовут?

— (33)Никак меня не зовут.

— (34)Я буду звать тебя Жора.

— (35)Зачем ты притащила в дом кирпич?

— (36)Ему было плохо. (37)Это не простой кирпич. (38)Это Жора. (39)Он будет жить с нами.

(40)Кирпич жадно лакал молоко из блюдца. (41)Недоверчиво скашивал назад то один, то другой глаз, не прекращая лакания. (42)Девочка восторженными глазами смотрела на него, не веря в своё счастье.

— (43)Вдруг он больной?

— (44)Он не больной! (45)Он хороший. (46)Его бросили!

— (47)Хороших не бросают.

(48)Катя не ответила.

(49)Мама запнулась о кирпич и долго, с вдохновением ругалась.

— (50)Он хотел поиграть с тобой, — оправдывала его Катя.

(51)Жора заполз под диван и затаился.

(52)В отличие от матери, отец не замечал его вовсе, не веря в способность глины ощущать жизнь. (53)При появлении отца Жора забирался на подоконник и тихо лежал там, рассматри­вая движение уставших людей, бредущих далеко внизу по земле.

(54)На ночь Катя укладывала кирпич на своей подушке и, обняв его, сразу же засыпала беззаботным детским сном.

(55)Кирпич лежал рядом и глядел на спящую Катю преданными глазами. (56)Осторожно выбирался из-под её руки, спускался на пол и бродил по квартире – наблюдал прекратившееся существование семейства, испытывая редкое для себя удовольствие безмятежности.

(57)Перед рассветом он возвращался к Кате, ложился в ногах и засыпал.

(58)Утром мама находила красно-рыжие следы на полу и привычно ругалась.

(59)Она ругалась, что из-за кирпича везде пыль, и что не продохнуть, и что, наверное, кирпич медленно их убивает.

(60)Однажды отец проснулся ночью и увидел напротив неподвижный тёмный силуэт.

(61)Он нащупал в темноте тапок и швырнул. (62)Жору как ветром сдуло, он ушёл в ком­нату Кати, и утренние красно-рыжие следы появляться перестали.

(63)Жора старался не попадаться на глаза, днём он предпочитал лежать под диваном, из­редка выбираясь на подоконник – посмотреть на жизнь.

(64)Как-то раз отец пришёл домой раньше обычного. (65)Раздражённый. (66)Злой.

(67)Жора был на кухне, пил воду из миски. (68)Проскользнуть в комнату Кати незаметно от отца он не успевал.

(69)Отец увидел его. (70)Жора припал к полу и ждал, поняв, что будет дальше.

— (71)Что ты тут прикидываешься живой тварью? (72)Кирпичи не пьют воду!

(73)Он вдруг пнул Жору, вложив в удар давно копившуюся ненависть к поддельной жиз­ни, и запрыгал на одной ноге. (74)Лицо его оскалилось от боли и бешенства.

— (75)Зараза! (76)Вы видели – он сломал мне палец!

— (77)Папа, это ты его пнул.

(78)Катя подняла Жору и, прижимая к груди, убежала к себе, заперлась.

(79)Отец ворвался. (80)Он выдернул кирпич из рук Кати и затряс им в воздухе.

— (81)Это кирпич! (82)Всего лишь кирпич. (83)В нём нет ничего живого. (84)Это мёртвая, бесчувственная глина.

(85)Пальцы отца впились в твёрдый керамический бок с нечеловеческой силой и начали крошить. (86)Кирпич сжался в руке, чувствуя, как разрушается его тело, и, не имея сил вытер­петь боль этого разрушения, начал скрючиваться, сминаться, ища новое положение и форму своей жизни и не находя их. (87)Он побелел от боли. (88)Отец распахнул окно и бросил кирпич вниз.

(89)Сердце Кати оторвалось и полетело в бесконечную, бездонную пропасть.

(90)Катя побежала следом в эту пропасть, с каждой ступенькой исчерпывая остатки на­дежды, с каждым пролётом проваливаясь в страшное, неминуемое.

(91)Большое красное пятно на треснувшем асфальте запечатлело последнее движение жизни и мгновенно наступившую за ним неподвижность. (92)Мелкие кусочки обожжённой глины лежали, разметавшись, заполнив собой всё вокруг. (93)Нашлось несколько обломков покрупнее. (94)Катя принялась складывать их друг с другом, но они не соединялись, развали­ваясь в бесформенную кучу. (95)Тихие слёзы текли по Катиному лицу, мешая видеть новый мир. (96)Она отодвигала их руками, и лицо её делалось красным от потёков кирпичной пыли.

(97)Дворник Галактион принёс старую ненужную коробку от обуви и помог собрать ос­танки.

(98)Девочка с крепко прижимаемой к груди ношей села в поезд.

(99)Некоторые из людей замечали её, удивлялись, что такая маленькая девочка едет од­на, порывались заговорить, расспросить или даже помочь. (100)Но, подойдя и заглянув в её глаза, поспешно уходили прочь.

 

(По А. Феденко*)

* Александр Феденко (род. в 1977 г.) – прозаик, сценарист, член Союза писателей Москвы.