12 Дощинский-2025 (36 вар.)

(1)Если хочешь понять душу леса, найди лесной ручей и отправляйся берегом его вверх или вниз.

(2)Я иду берегом своего любимого ручья самой ранней весной. (3)И вот что я тут вижу, и слышу, и думаю.

(4)Вижу я, как на мелком месте текущая вода встречает преграду в корнях елей и от этого журчит о корни и распускает пузыри. (5)Рождаясь, эти пузыри быстро мчатся и тут же лопаются, но бо́льшая часть их сбивается дальше у нового препятствия в далеко видный белоснежный ком.

(6)Новые и новые препятствия встречает вода, и ничего ей от этого не делается, только собирается в струйки, будто сжимает мускулы в неизбежной борьбе.

(7)Водная дрожь от солнца бросается тенью на ствол ёлки, на травы, и тени бегут по стволам, по травам, и в дрожи этой рождается звук, и чудится, как травы растут под музыку, и видишь согласие теней.

(8)С мелкоширокого плёса вода устремляется в узкую приглубь, и от этой бесшумной устремлённости кажется, будто вода мускулы сжала.

(9)Рябь же на воде, схваченная солнцем, и тень, как дымок, перебегает вечно по деревьям и травам, и под звуки ручья раскрываются смолистые почки, и травы поднимаются из-под воды и на берегах.

(10)А вот тихий омут с поваленным внутрь его деревом; тут блестящие жучки-вертунки распускают рябь на тихой воде.

(11)Под сдержанный ропот воды струи катятся уверенно и на радости не могут не перекликнуться: сходятся могучие струи в одну большую и, встречаясь, сливаются, говорят и перекликаются: это перекличка всех приходящих и расходящихся струй.

(12)Вода задевает бутоны новорождённых жёлтых цветов, и так рождается водная дрожь от цветов. (13)Так жизнь ручья проходит то пузырями и пеной, а то в радостной перекличке среди цветов и танцующих теней.

(14)Дерево давно и плотно легло на ручей и даже позеленело от времени, но ручей нашёл себе выход под деревом и быстриком, с трепетными тенями бьёт и журчит.

(15)Некоторые травы уже давно вышли из-под воды и теперь на струе постоянно кланяются и отвечают вместе и трепету теней, и ходу ручья.

(16)А то вот большой завал, и вода как бы ропщет, и далеко слышен этот ропот и переплеск. (17)Но это не слабость, не жалоба, не отчаяние – вода этих человеческих чувств вовсе не знает; каждый ручей уверен в том, что добежит до свободной воды, и далее, если встретится гора, пусть и такая, как Эльбрус, он разрежет пополам Эльбрус, а рано ли, поздно ли, но всё равно добежит.

(18)Пусть завал на пути, пусть! (19)Препятствия делают жизнь: не будь их, вода бы безжизненно сразу ушла в океан, как из безжизненного тела уходит непонятная жизнь.

(20)На пути явилась широкая низина. (21)Ручей, не жалея воды, наполнил её и побежал дальше, оставляя эту заводь жить собственной жизнью.

(22)Согнулся широкий куст под напором зимних снегов и теперь опустил в ручей множество веток, как паук, и, ещё серый, насел на ручей и шевелит всеми своими длинными ножками.

(23)Семена елей плывут и осин.

(24)Весь проход ручья через лес – это путь длительной борьбы, и так создаётся тут время.

(25)И так длится борьба, и в этой длительности успевает зародиться жизнь и моё сознание.

(26)Да, не будь этих препятствий на каждом шагу, вода бы сразу ушла и вовсе бы не было жизни-времени.

(27)В борьбе своей у ручья есть усилие, струи, как мускулы, скручиваются, но нет никакого сомнения в том, что рано ли, поздно ли он попадёт в океан к свободной воде, и вот это «рано ли, поздно ли» и есть самое-самое время, самая-самая жизнь.

(28)Перекликаются струи, напрягаясь у сжатых берегов, выговаривают своё: «рано ли, поздно ли». (29)И так весь день и всю ночь журчит это «рано ли, поздно ли». (30)И пока не убежит последняя капля, пока не пересохнет весенний ручей, вода без устали будет твердить: «Рано ли, поздно ли мы попадём в океан».

(31)По заберегам отрезана весенняя вода круглой лагункой, и в ней осталась от разлива щучка в плену.

(32)А то вдруг придёшь к такому тихому месту ручья, что слышишь, как на весь-то лес урчит снегирь и зяблик шуршит старой листвой.

(33)А то мощные струи, весь ручей в две струи под косым углом сходится и всей силой своей ударяет в кручь, укреплённую множеством могучих корней ели.

(34)Так хорошо было, что я сел на корни и, отдыхая, слышал, как там внизу, под кручей, перекликались уверенно могучие струи. (35)Привязал меня ручей к себе, и не могу я отойти в сторону...

(36)Вышел на лесную дорогу – на молодых берёзках зеленеют и ярко сияют ароматной смолой почки, но лес ещё не одет.

(37)Ручей выбежал из глухого леса на поляну и в открытых тёплых лучах солнца разлился широким плёсом. (38)Половина воды отдельным ручьём пошла в сторону, другая половина – в другую. (39)Может быть, в борьбе своей за веру в своё «рано ли, поздно ли» вода разделилась: одна вода говорила, что вот этот путь раньше приведёт к цели, другая в другой стороне увидела короткий путь, и так они разошлись, и обежали большой круг, и заключили большой остров между собой, и опять вместе радостно сошлись и поняли: нет разных дорог для воды, все пути рано ли, поздно ли непременно приведут её в океан.

(40)И глаз мой обласкан, и ухо всё время слышит: «рано ли, поздно ли», и аромат смолы и берёзовой почки – всё сошлось в одно, и мне стало так, что лучше и быть не могло, и некуда мне было больше стремиться. (41)Я опустился между корнями дерева, прижался к стволу, лицо повернул к тёплому солнцу, и тогда пришла моя желанная минута.

(42)Ручей мой пришёл в океан.

 

(По М. М. Пришвину*)

* Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) – русский писатель, прозаик и публицист.

(1)Милостивая государыня, на Ваше письмо от 20 февраля отвечаю лишь теперь, через месяц, за недосугом и нездоровьем, а потому весьма прошу Вас не рассердиться.

(2)Вы пишете и задаёте вопросы, на которые надо писать вместо ответа трактаты, а не письма. (3)Да и вопросы-то разрешаются лишь всею жизнию.

(4)Из письма Вашего я заключаю, что Вы добрая мать и многим озабочены насчёт Вашего подрастающего ребёнка. (5)Но к чему Вам разрешение тех вопросов, которые Вы мне прислали, – не могу понять. (6)Вы слишком многим задаётесь и болезненно беспокоитесь. (7)Дело может быть ведено́ гораздо проще.

(8)К чему такие вопросы: «Что такое благо, что такое не благо?» (9)Эти вопросы – вопросы лишь для Вас, как и для всякого внутреннего человека, но при воспитании-то Вашего ребёнка к чему это? (10)Все, кто способен к истине, все те чувствуют своею совестию, что такое благо, а что такое не благо. (11)Будьте добры, и пусть ребёнок Ваш поймёт, что Вы добры (без подсказывания), и пусть запомнит он, что Вы были добры. (12)И поверьте, Вы исполните пред ним Вашу обязанность на всю его жизнь, потому что Вы непосредственно научите его тому, что добро хорошо. (13)И при этом он всю жизнь будет вспоминать Ваш образ с большим почтением, а может быть, и с умилением. (14)И если б Вы сделали много и дурного, то есть, по крайней мере, легкомысленного, болезненного и даже смешного, то он, несомненно, простит Вам рано ли, поздно ли в воспоминании о Вас всё Ваше дурное ради хорошего, которое запомнит.

(15)Знайте тоже, что более Вы для него ничего и не можете сделать. (16)Этого и слишком довольно. (17)Воспоминание о хорошем у родителей, то есть о добре, о правде, о честности, о сострадании, об отсутствии ложного стыда и по возможности лжи, всё из него сделает другого человека рано ли, поздно ли, будьте уверены. (18)Не думайте, что этого мало. (19)К огромному дереву прививают крошечную ветку, и плоды дерева изменяются.

(20)Представьте себе, что ребёнок Ваш, выросши до 15 или 16 лет, придёт к Вам (от дурных товарищей в школе, например) и задаст Вам или своему отцу такой вопрос: «Для чего мне любить Вас и к чему мне ставить это в обязанность?» (21)Поверьте, что тогда Вам никакие знания и вопросы не помогут, да и нечего совсем Вам будет отвечать ему. (22)А потому надо сделать так, чтоб он и не приходил к Вам с таким вопросом. (23)А это возможно будет лишь в том случае, если он будет Вас прямо любить, непосредственно, так что и вопрос-то не в состоянии будет зайти ему в голову. (24)Разве как-нибудь в школе наберётся парадоксальных убеждений; но ведь слишком легко будет отличить парадокс от правды, и на вопрос этот стоит лишь улыбнуться и продолжать ему делать добро.

(25)К тому же, излишне и болезненно заботясь о детях, можно надорвать им нервы и надоесть; просто надоесть им, несмотря на взаимную любовь, а потому нужно сильное чувство меры. (26)В Вас же, кажется, чувства меры в этом отношении мало. (27)Вы пишете, например, такую фразу: «Живя для них (для мужа и сына), жила бы лично эгоистическою жизнью...» (28)Какая праздная и ненужная мысль. (29) Да кто же Вам мешает жить для людей, будучи женой и матерью? (30)Напротив, именно живя и для других, окружающих, изливая и на них доброту свою и труд сердца своего, Вы станете примером светлым ребёнку и вдвое милее Вашему мужу.

(31)Но если Вам пришёл в голову такой вопрос, значит, Вы вообразили, что нужно любить ребёнка, забыв весь свет, то есть без чувства меры. (32)Да Вы этак только надоедите ребёнку, даже если б он Вас и любил. (33)Заметьте ещё, что Вам может показаться Ваш круг действия малым и что Вы захотите огромного, чуть не мирового круга действия. (34)Но ведь всякий ли имеет право на такие желания? (35)Поверьте, что быть примером хорошего даже и в малом районе действия – страшно полезно, потому что влияет на десятки и сотни людей. (36)Твёрдое желание не лгать и правдиво жить смутит легкомыслие людей, Вас всегда окружающих, и повлияет на них. (37)Вот Вам и подвиг.

 

(По Ф. М. Достоевскому*)

* Фёдор Михайлович Достоевский (1821-1881) – русский писатель, мыслитель, философ и публицист.

(1)Прочитал популярную астрономию Спенсера Джонса. (2)Книга представляет нам Вселенную во всём её бездушии и жизнь как случайность. (3)Автор отвечает на вопрос о том, есть ли жизнь в других мирах, сомнением: слишком для этого много должно сойтись случайностей. (4)В особенности у него страшна одна огромная планета с ядовитой атмосферой, исключающей всякую жизнь, и покрытая огромной толщины льдом. (5)Раздумывая об этом, в ужасе прижимаешься к образу человека с его звёздами – ангельскими душками – и ясно видишь происхождение космической гармонии в душе человека.

(6)Купался и встретился глазом с незабудкой. (7)Не знаю, что и думать, я ли на неё обратил внимание, или незабудка сама заставила меня обратить на себя внимание после чтения страшной книги о бездушии Вселенной.

(8)В этой незабудке, с её жёлтеньким солнцем внутри и с нёбом голубым о пяти лепестках, я встретил живую вселенную, побеждающую существом своим внутреннее бессмыслие её вертящихся органов.

(9)И пусть нет звёздочек на небе, как ангельских душек, зато есть на земле незабудки. (10)Так что ангелы вполне заменимы цветами, и нечего особенно горевать об утраченных образах неба.

(11)Чем больше астрономия открывает на небе мёртвых миров, раскалённых солнц и планет, покрытых льдом, толщиной в тысячи километров, окружённых отравленной атмосферой, тем ярче разгораются в нашей душе на нашем собственном человеческом небе глазки ангелов, глядевших в детстве оттуда на нас.

(12)Придёт время, когда мы на эти свои огоньки на нашем собственном человеческом небе будем смотреть, не пугаясь бездушного вращения и бега горячих и холодных астрономических тел.

(13)Мало того! (14)У нас есть надежда, что когда-нибудь мы им поможем: горячие отведём, холодные подведём к горячим, чтобы у них началась наша жизнь. (15)Какое тогда откроется над мёртвой Вселенной одухотворённое человеческое небо!

(16)Но когда ещё это будет, а пока каждый из нас должен стать между своим небом и астрономическими телами и должен выбрать для себя такое место, чтобы видно было и своё небо, и то, подлежащее изменению.

(17)Просто говоря, каждый из нас должен найти собственное полезное место в общем творчестве мира и потом держаться его.

(18)Мир, с которым в душе мы приходим, в миллион раз прекрасней того, что мы потом узнаём о нём из книг. (19)Разве можно чудеса звёздного неба в какой-нибудь мере сравнить с тем, что открывает нам астрономия? (20)Но знание тем хорошо, что открывает нам силу человека, не такого отдельного, как я и мои знакомые, а всего соединённого законами жизни человека.

(21)После нашей луны, как являлась она нам среди деревьев в аромате лугов и садов, – что скажут нам открытые на ней мёртвые бесчеловечные пустыни? (22)Этот глаз соединённого знанием человека, пронзающий пространства, – и этот ум одного великого человека, переходящий по наследству к другому, нарастающий в культуре, как лавина в ужасающей силе, и просторы возможностей в будущем...

(23)Когда же наконец педагоги начнут нашим детям рассказывать о знании, не обманывая их в открытиях чем-то лучшим, а открывая им перспективу нарастающей мощи восходящего в единстве своём человека, способного в будущем повелевать Вселенной!

 

(По М.М. Пришвину*)

* Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) – русский и советский писатель, прозаик и публицист, путешественник, фотограф, краевед, педагог.

(1)Анна Павловна, прикрыв одной рукой глаза от солнца, другой указывала сыну попеременно на каждый предмет.

— (2)Погляди-ка, — говорила она, — какой красотой Бог одел поля наши! (3)Вон с тех полей одной ржи до пятисот четвертей сберём; а вон и пшеничка есть, и гречиха. (4)А лес-то как разросся! (5)Дровец с своего участка мало-мало на тысячу продадим. (6)А дичи, дичи что! (7)И ведь всё это твоё, милый сынок: я только твоя приказчица. (8)Погляди-ка, озеро: что за великолепие! (9)Рыба так и ходит! (10)Вон твои коровки и лошадки пасутся. (11)Здесь ты один всему господин, а там, может быть, всякий станет помыкать тобой. (12)А ты хочешь бежать от такой благодати... (13)Останься!

(14)Александр молчал.

— (15)Да ты не слушаешь, — сказала она. — (16)Куда это ты так пристально загляделся?

(17)Он молча и задумчиво указал рукой вдаль. (18)Там, между полей, змеёй вилась и убегала за лес дорога в обетованную землю – в Петербург. (19)Анна Павловна молчала несколько минут, чтоб собраться с силами.

— (20)Так вот что! — проговорила она уныло. — (21)Ну, мой друг, поезжай, уж если тебя так тянет отсюда: я не удерживаю! (22)По крайней мере не скажешь, что мать заедает твою молодость и жизнь.

(23)Бедная мать! (24)Вот тебе и награда за твою любовь! (25)Того ли ожидала ты? (26)В том-то и дело, что матери не ожидают наград. (27)Мать любит без толку и без разбору. (28)Велики вы, славны, красивы, горды, переходит имя ваше из уст в уста, гремят ваши дела по свету – голова старушки трясётся от радости, она плачет, смеётся и молится долго и жарко. (29)А сынок большею частью и не думает поделиться славой с родительницею. (30)Нищи ли вы духом и умом, отметила ли вас природа клеймом безобразия, точит ли жало недуга ваше сердце или тело, наконец, отталкивают вас от себя люди и нет вам места между ними – тем более места в сердце матери. (31)Она сильнее прижимает к груди неудавшееся чадо и молится ещё долее и жарче.

(32)Как назвать Александра бесчувственным за то, что он решился на разлуку? (33)Ему было двадцать лет. (34)Жизнь ему улыбалась; мать лелеяла и баловала его; нянька всё пела ему над колыбелью, что он будет ходить в золоте и не знать горя; профессора твердили, что он пойдёт далеко.

(35)О горе, слезах, бедствиях он знал только по слуху. (36)От этого будущее представлялось ему в радужном свете. (37)Его что-то манило вдаль, но что именно – он не знал. (38)Там мелькали обольстительные призраки, слышались смешанные звуки – то голос славы, то любви: всё это приводило его в сладкий трепет.

(39)Ему скоро тесен стал домашний мир. (40)Природу, ласки матери, благоговение няньки и всей двóрни, мягкую постель, вкусные яства – все эти блага, которые так дорого ценятся на склоне жизни, он весело менял на неизвестное, полное увлекательной и таинственной прелести. (41)Даже любовь Софьи, первая, нежная и розовая любовь, не удерживала его. (42)Что ему эта любовь? (43)Он мечтал о колоссальной страсти, которая не знает никаких преград и свершает громкие подвиги. (44)Мечтал он и о пользе, которую принесёт отечеству. (45)Он прилежно и многому учился. (46)В аттестате его сказано было, что он знает с дюжину наук да с полдюжины древних и новых языков. (47)Но более всего он мечтал о славе писателя. (48)Стихи его удивляли товарищей. (49)Перед ним расстилалось множество путей, и один казался лучше другого. (50)Он не знал, на который броситься.

(51)Как же ему было остаться? (52)Мать желала – это опять другое и очень естественное дело. (53)В сердце её отжили все чувства, кроме одного – любви к сыну, и оно жарко ухватилось за этот последний предмет. (54)Уж давно доказано, что женское сердце не живёт без любви.

(55)Александр был избалован, но не испорчен домашнею жизнью. (56)Любовь матери и поклонение окружающих подействовали только на добрые его стороны, развили в нём сердечные склонности, поселили ко всему доверчивость до излишества. (57)Это же самое, может быть, расшевелило в нём и самолюбие; но ведь самолюбие само по себе только форма; всё будет зависеть от материала, который вольёшь в неё.

(58)Гораздо более беды для него было в том, что мать его, при всей своей нежности, не могла дать ему настоящего взгляда на жизнь и не приготовила его на борьбу с тем, что ожидало его и ожидает всякого впереди. (59)Нужно было даже поменьше любить его, не думать за него ежеминутно, не отводить от него каждую заботу и неприятность, чтоб дать ему самому почувствовать приближение грозы, справиться со своими силами и подумать о своей судьбе – словом, узнать, что он мужчина. (60)Где же было Анне Павловне понять всё это и особенно выполнить? (61)Читатель видел, какова она. (62)Не угодно ли посмотреть ещё? (63)Она уже забыла сыновний эгоизм. (64)Александр Фёдорыч застал её за вторичным укладываньем белья и платья. (65)В хлопотах и дорожных сборах она как будто совсем не помнила горя.

 

(По И.А. Гончарову*)

* Иван Александрович Гончаров (1812-1891) – русский писатель и литературный критик.

(1)Только физическими усилиями нельзя избавить от пороков. (2)Избавиться от них можно прежде всего усилиями мысли. (3)С помощью мыслей можно приучить себя быть самоотверженным, смиренным, правдивым. (4)Только когда в мыслях своих человек будет стремиться к самоотречению, смирению, правдивости, только тогда он будет в силах бороться и на деле с грехами, соблазнами и суевериями.

(5)Хотя и не мысль открыла нам то, что надо любить, – мысль не могла открыть нам этого, – но мысль важна тем, что она показывает нам то, что мешает любви. (6)Вот это-то усилие мысли против того, что мешает любви, это-то усилие мысли важнее, нужнее и дороже всего.

(7)Если бы человек не мог мыслить, он бы не понимал, зачем он живёт. (8)А если бы он не понимал, зачем он живёт, он не мог бы знать, что хорошо и что дурно. (9)И потому нет ничего дороже для человека, чем способность хорошо мыслить.

(10)Люди говорят о нравственном учении и о совести как о двух раздельных руководителях человека. (11)В действительности же есть только один руководитель – совесть, то есть сознание того голоса высшего разума, который живёт в нас. (12)Голос этот, несомненно, решает для каждого человека, что ему должно и чего не должно делать. (13)И этот голос всегда может быть вызван в себе всяким человеком усилием мысли.

(14)Когда мы узнаём новую мысль и признаём её верною, нам кажется, что мы уже давно знали её и теперь только вспомнили то, что знали. (15)Всякая истина уже лежит в душе всякого человека. (16)Только не заглушай её ложью, и рано или поздно она откроется тебе.

(17)Часто бывает, что придёт мысль, которая кажется и верной, и вместе странной, и боишься поверить ей. (18)Но потом, если хорошенько подумаешь, то видишь, что та мысль, которая казалась странной, – самая простая истина, такая, что, если раз узнал, в неё уже нельзя перестать верить.

(19)Всякая великая истина для того, чтобы войти в сознание человечества, должна неизбежно пройти три ступени. (20)Первая ступень: «Это так нелепо, что не стоит и обсуждать». (21)Вторая ступень: «Это безнравственно». (22)Третья ступень: «Ах! это так всем известно, что не стоит и говорить про это».

(23)Все великие перемены в жизни одного человека, а также и всего человечества начинаются и совершаются в мысли. (24)Для того чтобы могла произойти перемена чувств и поступков, должна произойти прежде всего перемена мысли.

(25)Для того чтобы из дурной жизни сделалась хорошая, надо прежде всего постараться понять, отчего жизнь стала дурная и что надо сделать, чтобы она стала хорошей. (26)Так что для того, чтобы жизнь стала лучше, надо прежде думать, а потом уже делать.

(27)Хорошо было бы, если бы мудрость могла переливаться из того человека, в котором её много, в того, в ком её мало, как вода переливается из одного сосуда в другой до тех пор, пока в обоих будет равно. (28)Но для того, чтобы человеку принять чужую мудрость, ему нужно прежде самому думать.

(29)Всё настоящее и самое нужное людям добывается не вдруг, а всегда долгим и постоянным трудом. (30)Так приобретаются и мастерство, и знания, и так приобретается и самое нужное на свете – умение жить доброй жизнью. (31)Для того же, чтобы научиться жить доброй жизнью, надо прежде всего приучить себя мыслить по-доброму.

 

(По Л.Н. Толстому*)

* Лев Николаевич Толстой (1828-1910) – всемирно известный русский писатель, мыслитель и просветитель.

(1)Родители мои купили небольшое именьице в Кромском уезде. (2)Тем же летом мы переехали из большого городского дома в очень уютный, но маленький деревенский дом с балконом, под соломенною крышею. (3)Это местность степная и хлебородная, и притом она хорошо орошена маленькими, но чистыми речками.

(4)В деревне у меня сразу же завелись обширные и любопытные знакомства с крестьянами. (5)Пока отец и мать были усиленно заняты устройством своего хозяйства, я не терял времени, чтобы самым тесным образом сблизиться со взрослыми парнями и с ребятишками, которые пасли лошадей. (6)Сильнее всех моими привязанностями овладел, впрочем, старый мельник, дедушка Илья – совершенно седой старик с пребольшими чёрными усами. (7)Он охотно вступал в беседы, которые вёл отрывками, без всякой связи, но любил систему намёков и при этом подсмеивался не то сам над собою, не то над слушателями.

(8)По должности мельника дедушка Илья имел довольно близкое отношение к водяному, который заведовал нашими прудами, верхним и нижним, и двумя болотами.

(9)Дедушка Илья о нём всё знал и говорил:

— Он меня любит. (10)Он, ежели когда и сердит, домой придёт за какие-нибудь беспорядки, — он меня не обижает, пальцем не тронет. (11)Ляжет тут другой на моём месте, на мешках, – он так и сорвёт с мешка и выбросит, а меня ни в жизнь не тронет.

(12)Все молодые люди подтверждали мне, что между дедушкою Ильёю и «водяным дедкой» действительно существовали описанные отношения, но только они держались вовсе не на том, что водяной Илью любил, а на том, что дедушка Илья, как настоящий, заправский мельник, знал настоящее, заправское мельницкое слово, которому водяной повиновался так же беспрекословно, как ужи и жабы, жившие на плотине.

(13)С ребятами я ловил пескарей и гольцов, которых было великое множество в нашей узенькой, но чистой речке Гостомле; но, по серьёзности моего характера, более держался общества дедушки Ильи, опытный ум которого открывал мне полный таинственной прелести мир, который был совсем мне, городскому мальчику, неизвестен. (14)От Ильи я узнал и про домового, который спал на чердаке, и про водяного, который имел прекрасное и важное помещение под колёсами мельницы, и про кикимору, которая была так застенчива и непостоянна, что пряталась от всякого нескромного взгляда в разных пыльных углах – то в риге, то в овине. (15)Меньше всех мельник знал про лешего, потому что этот жил где-то далеко и только иногда заходил к нам в густой ракитник, чтобы сделать себе новую ракитовую дудку и поиграть на ней в тени деревьев. (16)Все эти живые и занимательные истории имели тогда для меня полную вероятность, и их густое, образное содержание до такой степени переполняло мою фантазию, что я сам был чуть ли не духови́дцем. (17)Ребячий милый мир тех сказочных существ, о которых наговорил мне дедушка Илья, казался мне необходимым. (18)Лесные родники осиротели бы, если бы от них были отрешены гении, приставленные к ним народною фантазией.

 

(По Н.С. Лескову*)

* Николай Семёнович Лесков (1834-1895) – известный русский писатель и публицист.

(1)Счастлив путник, который после длинной, скучной дороги с её холодами, слякотью, грязью, невыспавшимися станционными смотрителями, бряканьями колокольчиков, починками, перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами видит наконец знакомую крышу с несущимися навстречу огоньками, и предстанут пред ним знакомые комнаты, радостный крик выбежавших навстречу людей, шум и беготня детей и успокоительные тихие речи, прерываемые пылающими лобзаниями, властными истребить всё печальное из памяти. (2)Счастлив семьянин, у кого есть такой угол, но горе холостяку!

(3)Счастлив писатель, который мимо характеров скучных, противных, поражающих печальною своею действительностью, приближается к характерам, являющим высокое достоинство человека, который из великого омута ежедневно вращающихся образов избрал одни немногие исключения, который не изменял ни разу возвышенного строя своей лиры, не ниспускался с вершины своей к бедным, ничтожным своим собратьям и, не касаясь земли, весь повергался в свои далеко отторгнутые от неё и возвеличенные образы. (4)Вдвойне завиден прекрасный удел его: он среди них как в родной семье; а между тем далеко и громко разносится его слава. (5)Он окурил упоительным куревом людские очи; он чудно польстил им, сокрыв печальное в жизни, показав им прекрасного человека. (6)Всё, рукоплеща, несётся за ним и мчится вслед за торжественной его колесницей. (7)Великим всемирным поэтом именуют его, парящим высоко над всеми другими гениями мира, как парит орёл над другими высоко летающими. (8)При одном имени его уже объемлются трепетом молодые пылкие сердца, ответные слёзы ему блещут во всех очах... (9)Нет равного ему в силе – он бог!

(10)Но не таков удел и другая судьба писателя, дерзнувшего вызвать наружу всё, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи, – всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога, и крепкою силою неумолимого резца дерзнувшего выставить их выпукло и ярко на всенародные очи! (11)Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слёз и единодушного восторга взволнованных им душ. (12)К нему не полетит навстречу шестнадцатилетняя девушка с закружившеюся головою и геройским увлеченьем. (13)Ему не позабыться в сладком обаянье им же исторгнутых звуков. (14)Ему не избежать современного суда, лицемерно­-бесчувственного современного суда, который назовёт ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведёт ему презренный угол в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображённых героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта. (15)Ибо не признаёт современный суд, что равно чу́дны стёкла, озирающие солнцы – и передающие движенья незамеченных насекомых; ибо не признаёт современный суд, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести её в перл созданья. (16)Ибо не признаёт современный суд, что высокий восторженный смех достоин стать рядом с высоким лирическим движеньем и что целая пропасть между ним и кривляньем балаганного скомороха! (17)Не признаёт сего современный суд и всё обратит в упрёк и поношенье непризнанному писателю; без разделенья, без ответа, без участья, как бессемейный путник, останется он один посреди дороги. (18)Сурово его поприще, и горько почувствует он своё одиночество.

(19)И долго ещё определено мне чу́дной властью идти об руку с моими странными героями, озирать всю громадно несущуюся жизнь, озирать её сквозь видный миру смех и незримые, неведомые ему слёзы!

 

(По Н.В. Гоголю*)

* Николай Васильевич Гоголь (1809-1852) – русский писатель, прозаик, драматург, критик, публицист.

(1)Кутузова не стало! (2)Весть эта бежит из города в стан, из дворца в хижину и наполняет всё унынием. (3)Один передаёт другому это печальное известие, как будто лишился единственного друга или отца, как будто потерял с ним всё, что имел драгоценнейшего на свете. (4)Иной отвергает этот слух, чтобы продлить хоть на малое время сладкое заблуждение, что Герой живёт ещё среди преданного ему войска. (5)Другой, соразмеряя течение его жизни с бессмертием дел его, не верит, чтобы грозная коса сме́ла прервать священную нить её, чтобы от этого отличнейшего мужа Природа потребовала себе дани наравне с толпой простых смертных. (6)Но всеобщее сокрушение удостоверяет нас, что Кутузов более не существует.

(7)Союзные цари погрузились в тёмную думу: кому поручать великое бремя предводителя войск и кто с полной уверенностью в своих дарованиях и опытности предпримет довершить подвиг, столь славно Исполином нынешней войны начатый и продолженный? (8)Германия, заранее предупреждённая молвой о славе дел его, давшая ей с восхищением дорогу между своими народами, готовая уже совершенно преклонить весы на священную сторону, объялась вдруг нерешимостью и с сомнением ожидает, кто заменит вождя, исполнявшего лучшие её надежды. (9)Между полководцами ходит уже проснувшаяся зависть, и прельщает их мечта честолюбия, ибо войско лишилось того, который неоспоримой славой заставил её умолкнуть, ибо не стало уже Гения, умевшего соединить в пользу общую умы беспокойные и несогласные.

(10)Здешний селянин, как будто увидев надежду полей своих, с ним погибшую, останавливает соху на незаконченной борозде. (11)«Кто защитит плоды трудов моих, — восклицает он, — когда судьба отняла у нас защитника?!» (12)Мать ведёт детей своих к гробу великого. (13)«Он был спаситель своего Отечества, — говорит она. — (14)Поклонитесь его праху и молитесь, чтобы Всевышний послал Родине подобного заступника!» (15)Но как словами представить сердечное сокрушение российских воинов? (16)Одни ещё просят ценой собственной жизни сохранить дни Вождя любимого. (17)Другие мысленно провожают в последний путь. (18)Кто-то рассказывает, как покойный князь накануне общего боя обменялся драгоценным наперсным крестом на медный солдатский, который после того носил под звёздами, от первых государей мира полученными. (19)Другой завещает престарелым родителям, как лучшее своё сокровище, серебряную монету, пожалованную ему недавно собственными руками фельдмаршалом. (20)Иной в трогательных воспоминаниях проходит длинный ряд годов, проведённых в служении царю и Отечеству под начальством великого, и считает годы эти победами, им достигнутыми. (21)Другой повествует о любимых его изречениях, достойных быть переданными потомству, о ласковом его обращении с подчинёнными, смягчавшем суровую жизнь ратника, о трудных походах, его заботами облегчённых. (22)Никто из них не может без слёз говорить о смерти Светлейшего – в его лице лишились они предводителя, родного им по вере и языку отцов их, родного и по любви к ним и неусыпным о них попечениям; в нём потеряли предводителя, который не допустил посрамления Земли Российской.

(23)В одном стане врагов слышны радостные клики и торжествуют смерть Героя: в нём видели они меч, каравший их от полей Бородина до берегов Эльбы. (24)«За нас ныне и Судьба!» — провозглашают они в безумной слепоте и веселятся унынию священных легионов.

(25)Нет! (26)Мы не дадим смеяться врагам нечестивым. (27)Докажем им при первом бое, что Кутузов не умер, что он живёт в духе российских воинов и что никто не отнимет от них руки победы, доколе имя славного защитника Отечества не изгладится из сердец современников и памяти благодарного потомства.

 

(По И.И. Лажечникову*)

* Иван Иванович Лажечников (1792-1869) – русский писатель, один из зачинателей русского исторического романа.

(1)Я исходил по Парижу десятки вёрст, нося в своей душе груз горького, подлого и страшного, и совершенно неожиданно доплёлся до Лувра. (2)Без малейшей нравственной потребности вошёл я в музей. (3)Машинально ходил туда и сюда, машинально смотрел на античную скульптуру, в которой ровно ничего не понимал, а чувствовал только усталость, шум в ушах и ко́лотье в висках. (4)И вдруг, в полном недоумении, сам не зная почему, поражённый чем-то необычайным, непостижимым, я остановился перед Венерой Милосской.

(5)Я стоял перед ней, смотрел на неё и непрестанно спрашивал самого себя: «Что такое со мной случилось?» (6)Я спрашивал себя об этом с первого момента, как только увидел статую, потому что с этого же момента я почувствовал, что со мною случилась большая радость... (7)До сих пор я был похож (я так ощутил вдруг) вот на эту скомканную в руке перчатку. (8)Похожа ли она видом на руку человеческую? (9)Нет, это просто какой-то кожаный комок. (10)Но вот я дунул в неё, и она стала похожа на человеческую руку. (11)Что-то, чего я понять не мог, дунуло в глубину моего скомканного, измученного, искалеченного существа и выпрямило меня, мурашками оживающего тела пробежало там, где уже, казалось, не было чувствительности, заставило всего «хрустнуть» именно так, когда человек растёт, заставило также бодро проснуться и наполнило расширившуюся грудь, весь выросший организм свежестью и светом.

(12)Мне невозможно было даже мысли допустить, чтобы в эту минуту я мог подумать жить чем-нибудь таким, что составляло простую житейскую необходимость той поры, то есть того времени, когда я был скомканной перчаткой. (13)Опять позволить скомкать себя так, как это было час тому назад и всю жизнь до этого часа? (14)Нет, нет! (15)Я не мог даже есть, пить в этот день, до такой степени мне казалось это ненужным и обидным для того нового, что я бережно нёс в себе.

(16)С этого дня я почувствовал не то что потребность, а прямо необходимость, неизбежность самого, так сказать, безукоризненного поведения: сказать что-нибудь не то, что до́лжно, хотя бы даже для того, чтобы не обидеть человека, смолчать о чём-нибудь нехорошем, затаив его в себе, сказать пустую, ничего не значащую фразу единственно из приличия, делать какое-нибудь дело, которое могло бы отозваться в душе малейшим стеснением или, напротив, могло малейшим образом стеснить чужую душу, теперь, с этого памятного дня, сделалось немыслимым. (17)Это значило потерять счастие ощущать себя человеком, которое мне стало знакомо и которое я не смел желать убавить даже на волосок. (18)Дорожа моей душевной радостью, я не решался часто ходить в Лувр и шёл туда только в таком случае, если чувствовал, что могу «с чистою совестью» принять в себя животворную тайну. (19)Обыкновенно я в такие дни просыпался рано, уходил из дому без разговоров с кем бы то ни было и входил в Лувр первым, когда ещё никого там не было.

(20)И как бы вы тщательно ни разбирали Венеру Милосскую с точки зрения «женской прелести», вы на каждом шагу будете убеждаться, что творец этого художественного произведения имел какую-то другую, высшую цель.

(21)Ему нужно было и людям своего времени, и всем векам, и всем народам вековечно и нерушимо запечатлеть в сердцах и умах огромную красоту человеческого существа, ознакомить человека – мужчину, женщину, ребёнка, старика – с ощущением счастия быть человеком, показать всем нам и обрадовать нас видимой для всех нас возможностью быть прекрасными – вот какая огромная цель владела его душой и руководила рукой.

(22)Он брал то, что для него было нужно, и в мужской красоте и в женской, ловя в этом только человеческое. (23)Из этого многообразного материала он создавал то истинное в человеке, что составляет смысл всей его работы, то, чего сейчас, сию минуту нет ни в ком, ни в чём и нигде, но что есть в то же время в каждом человеческом существе.

 

(По Г.И. Успенскому*)

* Глеб Иванович Успенский (1843-1902) – русский писатель и публицист, один из ведущих писателей-разночинцев.

(1)Подъезжая к родному гнезду, я не узнавал себя. (2)Я никогда не воображал, чтобы мне так легко обошлась разлука с Петербургом и так радостно было снова увидеть деревню, где протекло моё детство. (3)Всё, что казалось мне тогда тягостным, досадливым, исчезло как бы само собою. (4)Тёплое чувство по отношению к матери пробуждалось во мне в первый раз с такой силой. (5)Мне нетерпеливо хотелось обнять её и поблагодарить за снисхождение к моим бросаниям из стороны в сторону, к моим отступлениям против её желаний, – за всё, что она для меня сделала. (6)Я ждал минуты, когда увижу старого Николая, бывшего отцовского слугу, носившего меня на руках и любившего меня, будто родного сына. (7)Я вспоминал, как Николай часами караулил, когда меня пустят гулять, брал на руки, водил по полям и рощам, рассказывал разные истории и сказки.

(8)Сердце моё окончательно размягчилось, когда при въезде на последний пригорок передо мной открылась долина речки Смедвы. (9)Сама Смедва блеснула в своих изгибах, замкнутых зеленеющими склонами с их рощами, когда в глубине обрисовался тёмный старый сад с его липовыми аллеями и подле него крыша нашего дома.

(10)Когда тарантас въехал на двор, матушка стояла на крыльце и махала платком, из-за её плеча выглядывал чепец бабушки. (11)Николай, окончательно поседевший, белый как лунь, и дворовые окружили меня. (12)После обниманий и целований мы вошли в дом, показавшийся мне несравненно меньше, чем казался в детстве. (13)После расспросов родных и близких о моих занятиях и творческих планах матушка отвела меня в комнату, заблаговременно для меня приготовленную. (14)Она выходила окнами в сад, частью на поворот дороги, огибавшей Смедву, осенённую с этой стороны столетними деревьями.

(15)Не помню, чтобы я чувствовал когда-нибудь себя более счастливым. (16)Я сознавал, что пришёл конец моим мытарствам, что пора одуматься, пора прийти в себя, приняться за работу и доказать, что мои порывы к литературе были не мимолётными капризами, а признаком врождённого призвания. (17)Тишина, меня окружавшая, производила на меня обаятельное действие – я к ней прислушивался, как к сладчайшей музыке.

(18)Благословенная эта тишина нежила меня, но не давала, однако ж, подходящей темы для повести, которую я во что бы то ни стало хотел сочинить. (19)Я бродил по целым дням в полях и лесах, любовался картинами природы, напрасно целыми днями и ночами напрягал воображение, выискивая интересный сюжет.

(20)Бывали не только часы, но и дни, когда при всём усилии я не мог написать ни строчки. (21)Я приходил в совершенное отчаяние, искренне убеждённый, что лишился способности писать. (22)Такое состояние знакомо более или менее каждому писателю настолько же, насколько знакомо также то неожиданное нервное возбуждение, когда пишется легко и свободно, без всякого принуждения.

(23)Последнее можно было бы назвать настроением, расположением, пожалуй, вдохновением. (24)Как объяснить, в самом деле, таинственный процесс, внезапно охватывающий человека во время его работы? (25)Чем объяснить, например, что опытный писатель часто бьётся как рыба об лёд в бессилии собрать мысли, в бесполезном старании набросать их на бумагу, сочинить иногда складно самое незатейливое простое письмо, и вдруг без всякого повода, без всякой видимой, внешней причины возвращается бодрость духа, мысли проясняются, впечатления складываются в живые образы, слова, которые надо было высказать, напрашиваются как бы сами собой?

(26)Пробуждённая творческая способность настолько могущественнее воли писателя, что во время её прилива пишется точно под чью-то настоятельную диктовку, и всё, что выходит из-под пера, отмечается чем-то живым, образным, наблюдательным.

 

(По Д.В. Григоровичу*)

* Дмитрий Васильевич Григорович (1822-1900) – русский писатель, публицист, автор воспоминаний о современниках.

(1)А ведь было время, когда он только был бережливым хозяином! (2)Был женат и семьянин, и сосед заезжал к нему пообедать, слушать и учиться у него хозяйству и мудрой скупости. (3)Всё текло живо и совершалось размеренным ходом: двигались мельницы, валяльни, работали суконные фабрики, столярные станки, прядильни. (4)Везде во всё входил зоркий взгляд хозяина. (5)Слишком сильные чувства не отражались в чертах его лица, но в глазах был виден ум; опытностью и познанием света была проникнута речь, и гостю было приятно его слушать. (6)Приветливая и говорливая хозяйка славилась хлебосольством; навстречу выходили две миловидные дочки, обе белокурые и свежие, как розы; выбегал сын, разбитной мальчишка. (7)В доме были открыты все окна, антресоли были заняты квартирою учителя-француза. (8)На антресолях жила также его компатриотка, наставница двух девиц. (9)Сам хозяин являлся к столу в сюртуке, хотя несколько поношенном, но опрятном, локти были в порядке: нигде никакой заплаты.

(10)Но добрая хозяйка умерла; часть ключей, а с ними мелких забот, перешла к нему. (11)Плюшкин стал беспокойнее и, как все вдовцы, подозрительнее и скупее. (12)На старшую дочь Александру Степановну он не мог во всём положиться, да и был прав, потому что Александра Степановна скоро убежала с штабс-ро́тмистром и обвенчалась с ним где-то наскоро в деревенской церкви, зная, что отец не любит офицеров. (13)Отец послал ей на дорогу проклятие, а преследовать не заботился. (14)В доме стало ещё пустее. (15)Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость; сверкнувшая в жёстких волосах его седина, верная подруга её, помогла ей ещё более развиться. (16)Учитель-француз был отпущен, потому что сыну пришла пора на службу; мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в похищении Александры Степановны. (17)Сын определился в полк и написал отцу уже по своём определении, прося денег на обмундировку; весьма естественно, что он получил на это то, что называется в простонародии шиш. (18)Наконец, последняя дочь, остававшаяся с ним в доме, умерла, и старик очутился один сторожем, хранителем и владетелем своих богатств.

(19)Одинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и чем более пожирает, тем становится ненасытнее. (20)Человеческие чувства, которые и без того не были в нём глубоки, мелели ежеминутно, и каждый день что-нибудь утрачивалось в этой изношенной развалине. (21)С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и пёрышкам, которые он собирал в своей комнате. (22)Неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек. (23)Сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, мука́ в подвалах превратилась в камень, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль. (24)Он уже позабывал сам, сколько у него было чего, и помнил только, в каком месте стоял у него в шкафу графинчик с остатком какой-нибудь настойки, на котором он сам сделал наметку, чтобы никто воровским образом её не выпил, да где лежало пёрышко или сургучик. (25)А между тем в хозяйстве доход собирался по-прежнему: столько же оброку должен был принести мужик, таким же приносом орехов обложена была всякая баба, столько же поставов холста должна была наткать ткачиха. (26)Всё это сваливалось в кладовые, и всё становилось гниль и прореха, и сам он обратился наконец в какую-то прореху на человечестве. (27)Александра Степановна как-то приезжала раза два с маленьким сынком, пытаясь, нельзя ли чего-нибудь получить. (28)Плюшкин, однако же, её простил и даже дал маленькому внучку поиграть какую-то пуговицу, лежавшую на столе, но денег никаких не дал. (29)В другой раз Александра Степановна приехала с двумя малютками и привезла ему кулич к чаю и новый халат, потому что у батюшки был такой халат, на который глядеть не только было совестно, но и даже стыдно. (30)Плюшкин приласкал обоих внуков и, посадивши их к себе одного на правое колено, а другого на левое, покачал их совершенно таким образом, как будто они ехали на лошадях, кулич и халат взял, но дочери решительно ничего не дал; с тем и уехала Александра Степановна.

 

(По Н.В. Гоголю*)

* Николай Васильевич Гоголь (1809-1852) – русский прозаик, драматург, критик, публицист.

(1)Любовь к животным была тоже выдающейся чертой этого странного человека Игнатовича. (2)Бывали целые периоды, когда наше скромное жильё положительно превращалось в лечебницу. (3)Целую неделю он возился с замёрзшей вороной, которую вернул к жизни, а больную лошадь водил в поводу на прогулку по два раза в день, не смущаясь насмешками. (4)И замечательно, что чем более он сердился на человека, тем более нежности отдавал животным. (5)Он не только признавал в них ум, память, соображение, совесть, но даже считал эти стороны интеллекта исключительно их принадлежностью, совершенно чуждой человеку... (6)При этом он становился дьявольски, невыносимо остроумен и саркастичен, и порой мне некуда было скрыться в периоды его мизантропии, я совершенно изнемогал под градом его парадоксов и начинал, право же, чувствовать себя действительно ниже всякого скота, в то время как какая-нибудь собака со спиной, перешибленной поленом досужего бездельника, казалась мне чуть не сознательным страдальцем и философом. (7)Впрочем, когда эти припадки проходили, он опять оживал, опять парил под небесами и декламировал «мировые симфонии». (8)В то время он тоже получил место на прииске, что-то вроде смотрителя материального склада... (9)В практических вопросах я всегда имел преимущество. (10)Я нашёл ему эту должность и уговорил принять её. (11)Он пассивно подчинился, и мы отправились в путь, как только получили аванс. (12)Обстоятельства наши были не особенно блестящи.

(13)Ехали мы всё-таки несколько быстрее вашего и, несмотря на то что одежонка у нас была неважная, как-то ещё не успели озябнуть настоящим образом до самой Олёкмы и даже дальше. (14)Морозы были порядочные, но озябнешь и отогреешься, а на следующий день выезжаешь как ни в чём не бывало.

(15)За Олёкмой река уже остановилась, оставались только полыньи... (16)Однажды, проезжая мимо одной из них, мы увидели двух уток. (17)На них указал ямщик кнутовищем. (18)Трудно мне теперь передать вам это истинно жалостное зрелище. (19)Утки были отсталые. (20)Товарищи давно улетели, а эти птицы, застигнутые болезнью или недостатком сил для перелёта, остались умирать на холодной реке. (21)Пока течение было ещё свободно хоть на середине, – утки плавали, спасаясь как-то от ледохода; потом пространство воды всё суживалось, потом остались только эти полыньи. (22)Когда и они замёрзнут, уткам предстояла гибель. (23)Теперь они вдвоём метались по узкой полынье, охваченные холодным паром, а кругом на них смотрели вот такие же сумрачные и безучастно холодные горы.

(24)Я помню, что ямщик смеялся, скаля свои белые зубы... (25)Мне стало немного жутко и холодно, и я запахнулся дохой, как будто это подо мной была эта тёмная, холодная глубина. (26)Но мой товарищ сразу заволновался и вспыхнул.

— (27)Стой! — закричал он ямщику. — (28)Неужели вы способны проехать мимо?.. — обратился он ко мне с горечью и, не ожидая, пока ямщик остановит лошадей, выскочил из кошевы, затем, скользя и падая на торосах, кинулся к полынье.

(29)Ямщик смеялся, как сумасшедший, и я тоже не мог удержаться от улыбки при виде того, как мой товарищ, наклонившись над узкой, но длинной полыньёй, старался поймать уток. (30)Птицы, разумеется, кинулись от него. (31)Тогда мой спутник перебежал на нижний конец полыньи, правильно рассчитав, что уток теперь понесёт течением к нему, особенно когда, заинтересованный этим эпизодом, я тоже вышел на лёд и погнал их книзу... (32)Нырять они боялись, так как течение несло под лёд. (33)Одна из этих птиц поднялась было на воздух, но другая, потерявшая силы, а может быть, когда-нибудь подстреленная, летать не могла, она только взмахнула крыльями и осталась. (34)Тогда и другая, сделав круг над холодными льдами реки, вернулась к своей подруге.

(35)Я не могу вам описать, какое действие произвело это проявление великодушия на моего друга. (36)Он стоял на льду, следя за полётом птицы, мелькавшей на фоне угрюмых гор, опушённых снегами, и, когда она самоотверженно шлёпнулась в нескольких шагах на воду с очевидным намерением разделить общую опасность, – у него на глазах появились слёзы... (37)Затем он решительно заявил, что мы можем, если угодно, ехать дальше, а он останется здесь, пока не поймает обеих уток.

⁵ Кошева́ (нар. разг.) – широкие и глубокие сани.

⁶ Торо́с (на торо́сах) – ледяная глыба, образовавшаяся при сжатии льдов на северных морях и реках.

(По В.Г. Короленко*)

* Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) – русский писатель, журналист, публицист, общественный деятель.

(1)Чтобы понимать природу, надо быть очень близким к человеку, и тогда природа будет зеркалом, потому что человек содержит в себе всю природу. (2)Вся природа содержится в душе человека, но в природе не весь человек. (3)Какая-то ведущая часть человека, владеющая словом, вышла за пределы природы и теперь больше и дальше её. (4)Только оглянувшись назад, в своё прошлое, человек в зеркале видит свою собственную природу.

(5)В природе рождается человек, и потому мы часто говорим: природа – это наша мать. (6)Но в природе человек умирает от нападения на него видимых и невидимых врагов. (7)Он умирает в борьбе с этими врагами своими, включёнными в природу. (8)Природа является местом борьбы человека за существование. (9)Значит, природа человеку и мать, и злая мачеха; и из этого начались все наши сказки.

(10)Природа старается бороться со смертью количеством своих семян: сколько-то выживет, – и так продолжается жизнь. (11)И когда от природы вернёшься к себе, то представляется, что мы, люди, за своё бессмертие боремся не количеством, а качеством; и так стараемся создавать бессмертные вещи.

(12)Отчасти мы этого и достигаем: есть произведения искусства очень древние, и они нас и сейчас восхищают. (13)Как ели сеют своими шишками, так и люди берутся за кисть, за перо, за смычок, чтобы один вырос и дал посев.

(14)Природа, как и жизнь, не поддаётся логическому определению; и спроси́те любого, что он понимает в слове «природа». (15)Никто не даст всеохватывающего определения: одному – это дрова и стройматериалы, другому – цветы и пенье птиц, третьему – небо, четвёртому – воздух, и так без конца. (16)И в то же время каждый человек понимает, что это не всё.

(17)Нечто большее, чем личный интерес, мы почувствовали к природе во время Великой Отечественной войны, мы понимали: это Родина, наш дом. (18)Природа явилась нам как Родина, и Родина-мать обратилась в Отечество.

(19)Почему же чувство Родины овладевает нами, когда мы слышим крик родной птицы, слышанной в детстве, или песенку, или запах скромного цветка? (20)Каждый из нас, путешествуя, непременно что-нибудь открывает для себя вдали новое. (21)И вернувшись домой, открывает глаза на знакомое и обогащает и расширяет свою родину: чувство Родины есть движение к свету.

(22)В юности я поехал на Кавказ и лето прожил среди снежных гор, похожих на облака. (23)Когда я вернулся домой, то впервые увидал у себя на родине облака. (24)Никакого внимания я на них раньше не обращал, но после снежных гор понял облака над равниной Елецкого района с её ржаными полями, васильками и ромашками. (25)Так снежные горы в моём растущем поэтическом сознании превратились на родине в облака, и благодаря поездке на Кавказ я в душе стал поэтом родных облаков.

(26)Так и нужно понимать: наше чувство Родины складывается из любви к тому месту, где родился, из устремлений вдаль, путешествий, расширяющих и обогащающих наше чувство Родины. (27)Радостью жизни, средоточием внимания и дружбой питали наши великие предки живущее в нас чувство Родины.

 

(По М.М. Пришвину*)

* Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) – русский писатель, прозаик и публицист.

(1)Для того чтобы общение с людьми не было страданием для тебя и для них, не вступай в общение с людьми, если не чувствуешь любви к ним.

(2)Без любви можно обращаться только с вещами, но с людьми нельзя обращаться без любви, так же как нельзя обращаться с пчёлами без осторожности. (3)Свойство пчёл таково, что если станешь обращаться с ними без осторожности, то им повредишь и себе. (4)То же с людьми.

(5)Не чувствуешь любви к людям – сиди смирно, занимайся собой, вещами, чем хочешь, но только не людьми. (6)Только начни обращаться с людьми без любви – и в один миг станешь не человеком, а зверем: и людям повредишь и себя замучаешь.

(7)Если ты обижен человеком, то на обиду ты можешь отвечать, как собака, как корова, как лошадь: либо бежать от обидчика, если обидчик сильнее тебя, либо огрызаться, бодаться, брыкаться. (8)А можешь отвечать на обиду как разумный человек – можешь сказать себе: человек этот обидел меня, это его дело; моё же дело – делать то, что я считаю хорошим: делать ему то, чего я себе желаю.

(9)Когда видишь людей, всегда всем недовольных, всех и всё осуждающих, хочется сказать им следующие слова: «Ведь вы не затем живёте, чтобы понять нелепость жизни, осудить её, посердиться и умереть. (10)Не может этого быть. (11)Подумайте: не сердиться вам надо, не осуждать, а трудиться, чтобы исправить то дурное, которое вы видите.

(12)Устранить же то дурное, которое вы видите, вы можете никак не раздражением, а только тем чувством доброжелательства ко всем людям, которое всегда живёт в вас и которое вы сейчас же почувствуете, как только перестанете заглушать его».

(13)Надо привыкать к тому, чтобы быть недовольным другим человеком только так же, как бываешь недоволен собой. (14)Собой бываешь недоволен только так, что недоволен своим поступком, но не своей душой. (15)Так же надо быть и с другим человеком: осуждать его поступки, а его любить.

(16)Для того чтобы не делать ближнему своему дурного – любить его, нужно приучать себя не говорить ни ему, ни о нём дурного, а для того чтобы приучить себя к этому, надо приучить себя не думать о нём дурного, не допускать в свою душу чувства недоброжелательства даже в мыслях.

(17)Можешь ли ты сердиться на человека за то, что у этого человека гнойные раны? (18)Он не виноват, что вид его ран неприятен. (19)Точно так же относись и к чужим порокам.

(20)Но ты скажешь, что у человека есть разум для того, чтобы он мог сознавать и исправлять свои пороки. (21)Это верно. (22)Стало быть, и у тебя есть разум, и ты можешь обсудить то, что тебе не сердиться надо на человека за его пороки, а, напротив, постараться разумным и добрым обхождением, без гнева, нетерпения и надменности пробудить в человеке его совесть.

(23)Есть такие люди, что любят быть сердитыми. (24)Они всегда чем-нибудь заняты и всегда рады случаю оборвать, обругать того, кто к ним обратится за каким-нибудь делом. (25)Такие люди бывают очень неприятны. (26)Но надо помнить, что они очень несчастны, не зная радости доброго расположения духа, и потому надо не сердиться на них, а жалеть их.

 

(По Л.Н. Толстому*)

* Лев Николаевич Толстой (1828-1910) – всемирно известный русский писатель, мыслитель и просветитель.

(1)Богатырь духа, А.С. Пушкин в своём пламенном любопытстве, полный звуков и смятения, объемлет всё, всех видит и слышит, каждому отвечает. (2)Он сам сказал, что душа неразделима и вечна, и он оправдал это на себе. (3)Ему – дело до всего. (4)Как бы не зная границ и пределов, не ощущая далёкого и прошлого, вечно настоящий, всюду сущий, всегда и всем современный, он в этой сверхпространственности и сверхвременности переносится из страны в страну, из века в век, и нет для него ничего иноземного и чужого.

(5)Овидий жил и страдал давно, но Пушкин переживает с ним эти страдания теперь и воскрешает в себе его тоскующий образ. (6)Та панорама жизни, которая так ярко и пышно развёртывается перед нами в несравненном послании к Юсупову, вся прошла в фантазии поэта, и ещё с гораздо большей разнообразностью картин и красок; и то, чего недоставало Пушкину во внешних восприятиях – он, себе на го́ре, не видал чужих краёв, где небо блещет неизъяснимой синевой, он не видел Бренты и адриатических волн, – всё это восполнял он сказочною силой внутреннего зрения и в самом себе пережил эпохи и страны, многие культуры, и Трианон, и революцию, и рассказы Бомарше, и всю превратность человеческих судеб.

(7)Он перечувствовал Шекспира и Гёте, посетил в идеальном путешествии своих творческих снов Европу и Восток, понял Дон Жуана, и Скупого рыцаря, и другого, бедного рыцаря, который имел одно виденье, непостижное уму, – понял и зависть Сальери, и царицу Клеопатру, и вещего Олега, и мудрого Пимена, чей облик воссиял ему из тьмы времён. (8)Для него были близки и понятны и Анакреон, и Песня Песней, и песни Шенье, которого Муза проводила до гильотины, и Хафиз, и Гораций, и всё, что когда-либо волновало и восхищало людей.

(9)Пушкин воплотил в своём поэтическом слове мировую гармонию, и, хотя в нём, страстном поэте, было так много непосредственной жизни и любопытства к ней, что жизни он мог бы отдаться беззаветно, он всё-таки захотел ещё её оправдать и вместе с нею оправдать собственное дыхание. (10)Он это осуществил.

(11)Кроме того, он словом отозвался на самого себя, на свою жизнь. (12)И от этого она ничего не потеряла в своей действенности. (13)Он не только жил, но и писал; однако оттого, что свои труды и дни перевёл он на язык искусства и следами слова навеки запечатлел свои дела, не исчезла их живая подлинность и книга не заслонила его самого, биография не исказила жизни. (14)Он вообще на своём примере показал, что стихи как-то вошли в совокупность мира, не лишни для последнего, не чужды ему: стихи претворились в стихию.

(15)Наконец, он принял не только мир, но и самого себя – а это, быть может, труднее всего. (16)«Безумный расточитель», он знал муки воспоминания, горькими слезами обливал печальные строки в его длинном, ничего не зачёркивающем свитке, чувствовал «змеи сердечной угрызенья», – но всё же, как это показывает и психологический фон его произведений, он преодолел свою рефлексию и своё раскаяние и с собою примирился, согласился, взял себя целиком. (17)Он прошёл по жизни честный, нестыдящийся и довольный.

(18)Пушкин – самое драгоценное, что есть у России, самое родное и близкое для каждого из нас; и оттого, как заметил один исследователь русской литературы, нам трудно говорить о нём спокойно, объективно, без восторга. (19)Мы вспоминаем эту дорогую кудрявую голову, мы повторяем его стихи, которые И.С. Аксаков назвал благодеянием, и, облагодетельствованные его стихами, истолкованием Божества, бодрее продолжаем свою трудовую дорогу: мы знаем, что в степи мирской, печальной и безбрежной, есть неиссякаемый, животворный источник, где обновляются наше воодушевление и сила жизни, где мы черпаем всё новые и новые возможности мыслить и чувствовать, где нам даётся святое причастие красоты.

(20)Его стихи лепечут уста детей, и его же стихи, не оставленные в стенах школы, на обязательных страницах хрестоматий, текут вослед за нами в продолжение всей нашей жизни и, «ручьи любви», навсегда вливаются в наши взрослые души. (21)И так проходят годы, десятилетия, столетия со дня его рождения, а сам он не проходит. (22)Великий и желанный спутник, вечный современник, он идёт с нами от нашего детства и до нашей старости, он всегда около нас, он всегда откликается на зов нашего сердца, жаждущего прекрасных откровений. (23)Какое счастье!..

 

(По Ю.И. Айхенвальду*)

* Юлий Исаевич Айхенвальд (1872-1928) – русский литературный критик.

(1)Однажды Александр Иванович Куприн в разговоре о великом Льве Николаевиче Толстом выразился таким образом: «Старик нас всех обокрал: за что ни возьмёшься – уж им написано». (2)Шутливость замечания этого очевидна, и всё-таки так велико, так разнообразно художественное наследие Толстого, так разносторонне, на протяжении полувека изображена им жизнь русского общества, что, заменив слово «обокрал» словом «предупредил», приходится согласиться с А.И. Куприным по существу дела.

(3)Толстым не оставлено без внимания ни малейшее душевное движение человеческое. (4)Читая «Анну Каренину», с изумлением, с подавленностью убеждаешься, что здесь изображена главным образом вся русская жизнь того времени, вся русская душа в её целом, а уж затем, в огромном узоре этом, в этой сплошной толпе лиц, страданий, судеб, уделяешь необходимое внимание собственно романтической интриге.

(5)Толстой как художник является демократом в самом возвышенном значении этого слова. (6)Он демократичен, как солнце. (7)Сила и равномерная страстность художественного проникновения одинакова у него для мужика и царя, пьяницы и священника, светской дамы и простой русской женщины. (8)Одно прикосновение творческого внимания Льва Николаевича делает всех людей одинаково прозрачными. (9)Толстой, как никто, совершенно лишён оттенков отношения к своим персонажам в смысле их социального положения или рода их деятельности. (10)У него отсутствуют (чего не избегали подчас крупнейшие таланты) социальная мистика и социальная обывательская щепетильность. (11)Он пленительно суров и бесцеремонен в раздевании душ.

(12)Страсти, заблуждения, страдания, удовольствия и подлости человеческие вытекают из одних и тех же духовных явлений, причём кого бы он ни описывал: князя или полудикого черкеса, казака или Николая I. (13)Благодаря великой простоте выражения, описания человеческих жизней со всеми их внутренними пружинами читатель неизменно убеждается в тождественности духовной основы всех людей и вместе с Толстым видит, как жалки все ухищрения, все разделения, искусственны все различия одежд, званий, чинов, занятий. (14)Вообще человек, а не человек именно такой-то изучается и понимается читателем в книгах великого писателя.

(15)Особенность художественного таланта Л.Н. Толстого, его эта беспощадная сила реального изображения в связи с огромной любовью к жизни во всех видах её и окрасках, его плодовитость и ревнивое отношение к каждому слову, имевшее целью наибольшую, совершеннейшую полноту впечатления, сделали то, что действительно после Толстого осталось немного (если только осталось) в жизни, почему-либо не охваченного его волшебным пером.

(16)Без преувеличения можно сказать, что жизнь и творчество Толстого равны силой своей целой революции. (17)Тот возвышенный демократизм художника, о котором упомянули мы выше (кстати, единственно истинный демократизм), из года в год, из поколения в поколение оставляя свой мощный след в читательских массах, привёл к тому, что слова «Толстой», «толстовство» стали синонимами гуманности, возвышенного отношения к жизни, человечности и самоусовершенствования.

(18)Сама жизнь Толстого, столь удивительная и сложная, является одним из наиболее глубоких и ценных его произведений. (19)Он был близок к природе и звал к ней. (20)Вспоминая Толстого, в сущности, вспоминаешь Россию, народ, общество, исторические их судьбы, вспоминаешь даже всю русскую литературу.

(21)Толстой – это Россия. (22)Россия в настоящее время остро нуждается в Толстом. (23)Её лик преображается. (24)Потому-то хорошо и нужно всем нам вспомнить от Л.Н. Толстого о том, какая она, эта Россия, в своём духе и сущности, в целях своих и силах, чтобы, оглянувшись на великое и прекрасное, идти вперёд с надеждами и верой в лучшее.

 

(По А. Грину*)

* Александр Степанович Грин (1880-1932) – русский писатель, автор философско-психологических произведений с элементами фантастики. В числе самых известных его книг – «Бегущая по волнам» и «Алые паруса».

(1)Да, один раз я была счастлива. (2)Я давно определила, что такое счастье, очень давно – в шесть лет. (3)А когда оно пришло ко мне, я его не сразу узнала. (4)Но вспомнила, какое оно должно быть, и поняла теперь, что я счастлива.

(5)Я помню: мне тогда было шесть лет, моей сестре – четыре. (6)Мы долго бегали после обеда вдоль длинного зала. (7)Потом мы устали и притихли. (8)Стоим рядом, смотрим в окно на мутно-весеннюю сумеречную улицу. (9)Сумерки весенние всегда тревожны и всегда печальны. (10)И мы молчим. (11)Слушаем, как дрожат хрусталики канделябров от проезжающих по улице телег.

(12)Если бы мы были большие, мы бы думали о людской злобе, об обидах, о нашей любви, которую оскорбили, и о той любви, которую мы оскорбили сами, и о счастье, которого нет. (13)Но мы – дети, и мы ничего не знаем. (14)Мы только молчим. (15)Нам жутко обернуться. (16)Нам кажется, что зал уже совсем потемнел и потемнел весь этот большой, гулкий дом, в котором мы живём. (17)Отчего он такой тихий сейчас? (18)Может быть, все ушли из него и забыли нас, маленьких девочек, прижавшихся к окну в тёмной огромной комнате?

(19)Около своего плеча вижу испуганный, круглый глаз сестры. (20)Она смотрит на меня – заплакать ей или нет? (21)И тут я вспоминаю моё сегодняшнее дневное впечатление, такое яркое, такое красивое, что забываю сразу и тёмный дом, и тускло-тоскливую улицу.

— (22)Лена! — говорю я громко и весело. — (23)Я сегодня видела конку!

(24)Я не могу рассказать ей всё о том безмерно радостном впечатлении, какое произвела на меня конка. (25)Лошади были белые и бежали скоро-скоро; сам вагон был красный или жёлтый, красивый, народа в нём сидело много, все чужие, так что могли друг с другом познакомиться и даже поиграть в какую-нибудь тихую игру. (26)А сзади на подножке стоял кондуктор, весь в золоте, – а может быть, и не весь, а только немножко, на пуговицах, – и трубил в золотую трубу:

— Ррам-рра-ра!

(27)Само солнце звенело в этой трубе и вылетало из неё златозвонкими брызгами. (28)Как расскажешь это всё! (29)Можно сказать только:

— Лена! (30)Я видела конку!

(31)Да и не надо ничего больше. (32)По моему голосу, по моему лицу она поняла всю беспредельную красоту этого видения. (33)И неужели каждый может вскочить в эту колесницу радости и понестись под звоны солнечной трубы?

— (34)Ррам-рра-ра!

(35)Нет, не всякий. (36)Фрейлейн говорит, что нужно за это платить. (37)Оттого нас там и не возят. (38)Нас запирают в скучную, затхлую карету с дребезжащим окном, пахнущую сафьяном и пачу́лями, и не позволяют даже прижимать нос к стеклу. (39)Но когда мы будем большими, мы будем ездить только на конке. (40)Мы будем, будем, будем счастливыми!

(41)Я зашла далеко, на окраину города. (42)И дело, по которому я пришла, не выгорело, и жара истомила меня. (43)Кругом глухо, ни одного извозчика. (44)Но вот, дребезжа всем своим существом, подкатила одноклячная конка. (45)Лошадь, белая, тощая, гремела костями и щёлкала болтающимися постромками о свою сухую кожу. (46)Зловеще моталась длинная белая морда. (47)«Измывайтесь, измывайтесь, а вот как остановлюсь на повороте – всё равно вылезете на улицу». (48)Безнадёжно унылый кондуктор подождал, пока я влезу, и безнадёжно протрубил в медный рожок:

— Ррам-рра-ра!

(49)И больно было в голове от этого резкого медного крика и от палящего солнца, ударявшего злым лучом по завитку трубы.

(50)Внутри вагона было душно, пахло раскалённым утюгом. (51)Я встала и вышла на площадку. (52)Конка остановилась, подождала встречного вагона и снова задребезжала. (53)А на тротуаре стояла маленькая девочка и смотрела нам вслед круглыми голубыми глазами удивлённо и восторженно. (54)И вдруг я вспомнила. (55)«Мы будем ездить на конке. (56)Мы будем, будем, будем счастливыми!»

(57)Ведь я, значит, счастливая! (58)Я еду на конке и могу познакомиться со всеми пассажирами, и кондуктор трубит, и горит солнце на его рожке. (59)Я счастлива! (60)Я счастлива!

(61)Но где она, та маленькая девочка в большом тёмном зале, придумавшая для меня это счастье? (62)Если бы я могла найти её и рассказать ей, она бы обрадовалась. (63)Как страшно, что никогда не найду её, что нет её больше и никогда не будет её, самой мне родной и близкой, – меня самой. (64)А я живу...

 

(По Н.А. Тэффи*)

* Надежда Александровна Тэффи (1872-1952) – русская писательница, поэтесса, мемуаристка, переводчица.

(1)Пятьдесят лет со дня смерти Антона Павловича Чехова. (2)Мне было около пяти лет, когда он умер.

(3)Чехов – это смешно. (4)Вот восприятие Чехова, детское, домашнее: смешно, Чехов.

(5)Чехов осмеял все фигуры. (6)Художника в «Попрыгунье», бюрократа и вместе с ним революционера в «Рассказе неизвестного человека», профессора в «Скучной истории», профессора в «Дяде Ване», крестьян в «Мужиках», торгового человека в «Холодной крови», помещика в «Вишнёвом саде», там же делового человека, там же актрису, там же лакея, двух слуг, молодого и старого, чиновников в целом ряде произведений, от Чехонте до «Трёх сестёр», купечество в «Трёх годах».

(7)Трудно говорить о положительном персонаже Чехова. (8)Напрягаешь память... (9)Разумеется, не осмеяны дети.

(10)Заграница не отразилась в его произведениях. (11)Это странно, если вспомнить, что он бывал в Европе много раз, жил там подолгу.

(12)Чехову не нравилась Европа. (13)Нет, например, описаний музеев, упоминаний о шедеврах живописи. (14)Правда ли, что не нравилась? (15)Этот вопрос остаётся, пожалуй, открытым. (16)Я не могу вспомнить имени какого-либо великого русского или европейского художника в произведениях Чехова. (17)Никаких появившихся, скажем, по ассоциации воспоминаний о Рафаэле, или Рубенсе, или Рембрандте. (18)Этот ход мыслей был совершенно ему чужд. (19)В рассказе, где одну из главных ролей играет художник, в «Попрыгунье», тема живописи обходится без упоминаний о европейских живописцах.

(20)При этом Чехов проявлял живой интерес к отечественной литературе, восхищался её великими созданиями. (21)Известно его полное поклонения высказывание об «Отцах и детях» Тургенева – о сцене смерти Базарова, читая которую он, по его словам, слышит запах йода. (22)Чехов восторгается тем, как изобразил Тургенев конец Базарова. (23)Самоотверженная любовь к науке, приводящая к гибели героя, повторяется потом, кстати говоря, у Чехова: смерть Дымова в «Попрыгунье». (24)Не под влиянием ли это того восхищения, которое вызвал у Чехова конец Базарова?

(25)Чехов представляется мне великим писателем. (26)Обычно, когда говорят о великих писателях, имя Чехова вспоминают не сразу. (27)Почему – неизвестно. (28)Может быть, потому, что у Чехова нет романов?

(29)Иногда думаешь так: да, я могу написать, скажем, «Мёртвые души», скажем, «Божественную комедию», скажем, «Дон Кихота». (30)Прошу понять, в каком смысле я это говорю. (31)Конечно, у меня нет ни таланта, ни сил, чтобы написать подобные вещи, подобные мировые произведения. (32)Однако я отдаю себе отчёт, как это написано, – принципиально я мог бы их написать. (33)Но есть произведения, которые я не мог бы написать даже принципиально: это пьесы Чехова.

(34)Я не знаю, как они написаны, в чём их секрет, почему он их завершает именно тут, почему делает тот или иной переход именно там и т.д. (35)Для меня эти пьесы – вечная загадка. (36)Я говорю о таких пьесах, как «Вишнёвый сад», «Дядя Ваня», «Три сестры», о непонятности, неизучаемости их механики.

(37)«Три сестры» – удивительная пьеса по тем многозначительным событиям, неизвестно для чего привлечённым в неё: пожар, дуэль. (38)Тут ничего не исполняется, над всеми висит рок. (39)Что за личность — Солёный? (40)Что это за офицеры, говорящие о будущем? (41)Что это за изящная жизнь, о которой мечтает провинциальный артиллерийский офицер?

(42)Пьесы Чехова – это одно из удивительнейших явлений русской литературы, наиболее личное, не имевшее ни примеров, ни продолжения. (43)Назовите хоть одну русскую пьесу, похожую на пьесы Чехова. (44)Такой нет.

(45)Жизнь, которую он видел, была далека от красоты. (46)Жизнь должна быть красивой. (47)Она будет красивой. (48)Таким оптимистическим утверждением пронизано всё творчество великого писателя. (49)Просто, с какой-то удивительной чистотой произносит он это «будет».

 

(По Ю.К. Олеше*)

* Юрий Карлович Олеша (1899-1960) – русский советский писатель, киносценарист, поэт и драматург, журналист.

(1)Каждый человек – отдельная определённая личность, которой вторично не будет. (2)Люди различаются по самой сущности души; их сходство только внешнее. (3)Чем больше становится кто сам собою, чем глубже начинает понимать себя, тем яснее проступают его самобытные черты.

(4)И в жизни отдельного человека мелькнувшее мгновение не повторится. (5)Каждое мимоидущее настроение возникает лишь однажды для вечности. (6)Если я вспоминаю былое чувство, оно возвращается уже в ином качестве. (7)Словом, или стихом, или внушением. (8)Тождественности нет. (9)Мгновения отходят в могилу без надежды воскреснуть.

(10)Задача искусства – сохранить для времени, воплотить это мгновенное, это мимоидущее. (11)Художник пересказывает свои настроения; его постоянная цель – раскрыть другим свою душу. (12)Человек умирает, его душа, неподвластная разрушению, ускользает и живёт иной жизнью. (13)Но если умерший был художник, если он затаил свою жизнь в звуках, красках или словах, – душа его, всё та же, жива и для земли, для человечества.

(14)Кто дерзает быть художником, должен найти себя, стать самим собою. (15)Не многие могут сказать не лживо: «Это – я». (16)В общем употреблении есть ограниченное число личин, которыми и прикрываются люди, то из подражания, то из страха. (17)А художнику необходимо осмелиться и снять с себя такую личину. (18)Необходимо освободиться и от всего чужого, хотя бы то были заветы великих учителей. (19)Под наносными красками надо усмотреть свет души своей. (20)Пусть художник готовится к подвигу жизни, как пророк. (21)Есть для избранных годы молчания. (22)Только одинокие раздумья создают право вынести людям свои скрижали. (23)Но конца этим раздумьям нет; бесконечна возможность познавать себя, бесконечен путь к совершенству.

(24)Кто дерзает быть художником, должен быть искренним – всегда без предела. (25)Все настроения равноценны в искусстве, ибо ни одно не повторится. (26)Каждое дорого уже потому, что оно единственное. (27)Чем яснее поймёт кто свою душу, тем чище и возвышеннее будут его думы и чувства. (28)Стремление глубже понять себя, идти всё вперёд, уже святыня. (29)Нет осуждения думам и чувствам истинного художника. (30)Иное в отдельности ещё неполная правда, но, как часть души, может быть необходимым.

(31)Тот более велик из художников, кто глубже понял и полнее пересказал свою душу. (32)Это наша ограниченность делит художников на великих и меньших. (33)В малом мире человека, как в великом мире вселенной, всё находится в связи, всё дышит взаимным согласием. (34)Пусть художник с новых и новых точек зрения озаряет свою душу. (35)Пусть, как к цели, стремится он к тому, чтобы воссоздать весь мир в своём истолковании.

(36)Единственный признак истинного искусства – своеобразие; искусство всегда создаёт нечто новое. (37)Постоянный признак лжеискусства заключается в том, что оно подражательно. (38)Так, не понявший себя принимает своё чувство за одно из запечатлённых раньше другими; вместо исповеди он даёт пересказ, не творит, а подделывает. (39)Лицемер в искусстве обречён повторять других; кто лжёт, тот подражает.

(40)Достойный имени художника может довольствоваться тем, что будет записывать свои мелькающие настроения. (41)Вдохновение – миг более живого чувствования. (42)В «искусстве для искусства» нет смысла. (43)Повесть дорога́ не как рассказ о приключениях вымышленных лиц, а как средство узнать душу написавшего. (44)В картине важен замысел, а не красота изображённого моря или тела, – они красивее в действительности. (45)Чем дальше в свою область вступает искусство, тем определённее становится оно свободным излиянием чувства (то есть лирикой).

(46)Меняются приёмы творчества, но никогда не может умереть или устареть душа, вложенная в создания искусства. (47)Если по собранным обломкам можно уловить намерение ваятеля, то не умерла душа творца и для нас, живущих. (48)Искусство воплощает настроения; в настроении проявляет свою жизнь душа. (49)Душа первее мёртвой природы, осуждённой исчезнуть, как призрак. (50)Вот почему создания искусства мы называем бессмертными.

(По В.Я. Брюсову*)

* Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924) – русский поэт, прозаик, драматург, переводчик, литературовед, литературный критик.

Астров (входит с картограммой). (1)Добрый день! (Пожимает руку.) (2)Вы хотели видеть мою живопись?

Елена Андреевна. (3)Вчера вы обещали показать мне свои работы... (4)Вы свободны?

Астров. (5)О, конечно. (Растягивает на ломберном столе картограмму и укрепляет её кнопками.) (6)Вы где родились?

Елена Андреевна (помогая ему). (7)В Петербурге.

Астров. (8)А получили образование?

Елена Андреевна. (9)В консерватории.

Астров. (10)Для вас, пожалуй, это неинтересно.

Елена Андреевна. (11)Почему? (12)Я, правда, деревни не знаю, но я много читала.

Астров. (13)Здесь в доме есть мой собственный стол... (14)В комнате у Ивана Петровича. (15)Когда я утомлюсь совершенно, до полного отупения, то всё бросаю и бегу сюда, и вот забавляюсь этой штукой час-другой... (16)Иван Петрович и Софья Александровна щёлкают на счётах, а я сижу подле них за своим столом и мажу – и мне тепло, покойно, и сверчок кричит. (17)Но это удовольствие я позволяю себе не часто, раз в месяц... (Показывая на картограмме.) (18)Теперь смотрите сюда. (19)Картина нашего уезда, каким он был 50 лет назад. (20)Тёмно- и светло-зелёная краска означает леса; половина всей площади занята лесом. (21)Где по зелени положена красная сетка, там водились лоси, козы... (22)Я показываю тут и флору, и фауну. (23)На этом озере жили лебеди, гуси, утки, и, как говорят старики, птицы всякой было видимо-невидимо: носилась она тучей. (24)Кроме сёл и деревень, видите, вдоль и поперёк разбросаны разные выселки, хуторочки, раскольничьи скиты, водяные мельницы... (25)Рогатого скота и лошадей было много. (26)По голубой краске видно. (27)Например, в этой волости голубая краска легла густо; тут были целые табуны, и на каждый двор приходилось по три лошади.

 

Пауза.

 

(28)Теперь посмотрим ниже. (29)То, что было 25 лет назад. (30)Тут уж под лесом только одна треть всей площади. (31)Коз уже нет, но лоси есть. (32)Зелёная и голубая краски уже бледнее. (33)И так далее, и так далее. (34)Переходим к третьей части: картина уезда в настоящем. (35)Зелёная краска лежит кое-где, но не сплошь, а пятнами; исчезли и лоси, и лебеди, и глухари... (36)От прежних выселков, хуторков, скитов, мельниц и следа нет. (37)В общем, картина постепенного и несомненного вырождения, которому, по-видимому, остаётся ещё каких-нибудь 10-15 лет, чтобы стать полным. (38)Вы скажете, что тут культурные влияния, что старая жизнь естественно должна была уступить место новой. (39)Да, я понимаю, если бы на месте этих истреблённых лесов пролегли шоссе, железные дороги, если бы тут были заводы, фабрики, школы, – народ стал бы здоровее, богаче, умнее, но ведь тут ничего подобного! (40)В уезде те же болота, комары, то же бездорожье, нищета, тиф, дифтерит, пожары... (41)Тут мы имеем дело с вырождением вследствие непосильной борьбы за существование; это вырождение от косности, от невежества, от полнейшего отсутствия самосознания, когда озябший, голодный, больной человек, чтобы спасти остатки жизни, чтобы сберечь своих детей, инстинктивно, бессознательно хватается за всё, чем только можно утолить голод, согреться, разрушает всё, не думая о завтрашнем дне... (42)Разрушено уже почти всё, но взамен не создано ещё ничего. (Холодно.) (43)Я по лицу вижу, что это вам неинтересно.

Елена Андреевна. (44)Но я в этом так мало понимаю...

Астров. (45)И понимать тут нечего, просто неинтересно.

 

(По А.П. Чехову*)

* Антон Павлович Чехов (1860-1904) – русский писатель, прозаик, драматург, публицист, врач, общественный деятель.